Высыпать порох в ствол поставленного вертикально ружья. Вырвать из полы халата клок ваты и забить ее в ствол деревянным, толстым, как трость, шомполом. Вынуть из кожаной сумочки, тоже подвешенной к поясу, круглую свинцовую пулю, оторвать от висевшей на поясе тряпки небольшой кусочек, поплевать на тряпку, обмотать ею пулю и забить ее шомполом в ствол. Вытряхнуть из бутылочки из-под лекарства пистон и надеть его на коротенькую брандтрубку. И лишь после этого двумя руками взвести курок... И все-таки все это не заняло и минуты.
- Покажите мне ваше ружье, - спешиваясь, попросил Ведин старика. Тот неохотно подал ему свой мультык.
Приклад, грубый и тяжелый, был сделан, очевидно, значительно позже, чем ствол. Но ствол был таким, что ружье не хотелось выпускать из рук, из великолепной стали, с золотой насечкой арабской, стилизованной вязью. Судя по виду, ковали его в Сулеймании - столице курдов в Ираке, славившейся в старину своими ружьями.
- Давно оно у вас? - спросил Ведин.
- Очень давно. Я его приобрел в год тигра.
- А сколько тигров?
- Не помню, или три, или четыре.
Старинный таджикский календарь состоял из двенадцати лет: мышь, бык, тигр, заяц, рыба, змея, лошадь, баран, обезьяна, курица, собака, свинья. 1961 год выпадал на год быка, и Ведин высчитал, что ружье у старика не то сорок один, а не то и все пятьдесят пять лет.
- А почему вы не купите себе нового ружья?
- Привык, - ответил охотник. - Хорошее ружье. К вашему ружью нужны патроны, а мое заряжается просто так.
- Послушайте, - предложил Ведин, - давайте меняться...
Он снял с плеча и протянул старику свою дорогую ижевскую бескурковку шестнадцатого калибра.
Старик внимательно осмотрел ружье Ведина.
- Вы собираетесь сдать мой мультык в дом, где хранятся старинные предметы?
- Нет, я просто сам люблю старое оружие.
- Что ж, тогда поменяемся.
Ведин отдал охотнику еще и патронташ с патронами, а старик ему свои припасы. Прощаясь, охотник провел обеими ладонями по лицу сверху вниз как это делают в знак особого почтения.
"Этот древний мультык мне еще очень пригодится. Он мне уже пригодился, - думал Ведин, снова выезжая на тропу. - Но об этом я потом... А сейчас в лепрозорий".
Ему было чуждо особое любопытство, побуждающее иных людей посещать лечебницы для душевнобольных, морги или операционные. И, несмотря на то, что он еще прежде слыхал о расположенном в горах, на берегу реки лепрозории, он заинтересовался тем, что же представляет собой это необычное учреждение, только теперь, когда это было связано с интересами его службы.
Собираясь в лепрозорий, Ведин сумел подавить в себе чувство брезгливости и страха перед проказой. Он мог бы, правда, направить сюда кого-нибудь из подчиненных ему сотрудников отдела, но разобраться сначала самому, составить сначала собственное впечатление и, наконец, выполнить самому то, что ему казалось самым трудным и неприятным, было его давним принципом.
Главный врач лепрозория, толстый, мрачный грек, по фамилии Маскараки, и не скрывал того, как он недоволен и озабочен приездом Ведина.
- Я не могу разрешить вам это свидание, - сказал он, глядя в угол. Человек очень болен. Это запрещено нашими правилами. Эта встреча не поможет, а только повредит больному.
- Судя по тому, что вы говорили перед этим, - возразил Ведин, - ему уже ничто не может особенно повредить. Но увидеться с ним мне необходимо. И при этом наедине.
- Ну, как хотите, - решил Маскараки. - Но я снимаю с себя всякую ответственность.
- Да, вот еще что, - нерешительно сказал Ведин. - Я не очень разбираюсь в этой штуке... Так как мне?.. На каком расстоянии надо держаться? И можно ли здороваться за руку?
Маскараки дико посмотрел на Ведина, со свистом втянул в себя воздух и выпучил глаза.
- Ну, знаете, - сказал он наконец. - Вам известно, как распространяется проказа?
- Нет, - ответил Ведин.
- И мне не известно. Хотя я занимаюсь этой болезнью тридцать лет и имею научные труды. Ни в коем случае не здороваться за руку. Ни в коем случае не допускать непосредственного контакта.
- А разговаривать на каком расстоянии?
- Что значит - на каком расстоянии? На обычном, как мы с вами говорим. Или вы считаете, что раз хотите поговорить по секрету, так должны шептать ему на ухо?
- Нет, - сказал Ведин спокойно. - Я так не считаю.
- Его приведут сюда, в мой кабинет. А я уйду из своего кабинета... Вас это устроит?
- Я могу пойти к нему... - сказал Ведин.
- Нет, это не нужно. Он придет сюда.
- Товарищ Седых? - спросил Ведин, протягивая руку вошедшему. - Майор Ведин.
Он так растерялся, что силился и не мог улыбнуться. Перед ним был человек в сером фланелевом халате со странным и страшным лицом, напоминавшим морду льва.
- Я не здороваюсь за руку... Боюсь заразиться гриппом, - ответил Седых ненатуральным, сиплым и лающим голосом, который уже не удивил Ведина, так как такой или похожий голос и должен был быть у такого человека.
Седых убрал руку за спину.
- Что вам нужно? Зачем вы меня вызвали?
- Сядем, - предложил Ведин.
И они сели на стулья по обе стороны директорского стола.
- В чем дело? - повторил Седых.
- Вы служили в органах государственной безопасности? - с трудом заставил себя перейти к делу Ведин.
- Служил. И что же там - выявили недостаток полбутылки чернил и восьми скрепок для бумаги?.. И вы теперь приехали потребовать с меня это имущество? - лающе рассмеялся Седых.
- Нет, у меня дело попроще, - серьезно ответил Ведин. Он так и не смог заставить себя улыбнуться. - Я хотел спросить у вас... Не встречали ли вы в последнее время в районе лепрозория каких-нибудь посторонних людей?.. А если встречали, то кто эти люди? Как они выглядели?
- Вы считаете, что я до сих пор состою на работе в органах?
- Да, - жестко сказал Ведин, - мы так считаем. Во всяком случае, что вы до сих пор состоите в партии.
- Не понимаю, - закашлявшись и придерживая грудь руками, сказал Седых. - С тех пор как я заболел, меня никто не навещал. Ни родные, ни товарищи. Считается, что сюда трудно попасть. Хотя, как видите, вокруг нет никаких заборов или загородок. Но как только я понадобился, меня сразу нашли.
- Мне нечего вам на это ответить, - сказал Ведин, заставляя себя смотреть прямо в лицо Седых. - Я понимаю, что вам тяжело. Скажу по правде: я никогда не предполагал даже, что настолько тяжело. И если вы не можете нам помочь - не нужно. Я вас понимаю, и у меня нет к вам никаких претензий.
- Чепуха, - сказал Седых, и Ведин понял, что Седых улыбается, хотя лицо его не изменилось, оно все время было неподвижно, как страшная и нелепая маска, это лицо. - Я расскажу вам, что знаю. Я получаю газеты. Слушаю радио. И не хуже вас понимаю, что людям грозят вещи пострашнее, чем моя болезнь. Здесь нас немного. Очко. Двадцать один больной. И еще медперсонал. Каждый человек на виду. Из посторонних тут бывает молодой узбек - Каримов... - он помолчал. - Хороший человек. Очень хороший человек... Он недавно женился. Жена заболела. Ее поместили к нам. Он был преподавателем в техникуме. Он оставил все и поехал за женой. Как ни гнали его отсюда, а он возвращался. Теперь работает у нас садовником. Он совершенно здоров, хотя все время проводит с женой, как это было и до ее болезни. Этот человек, я уверен, вне всяких подозрений. Но вот километрах в шести отсюда вверх по реке есть небольшой кишлак, а в нем живут люди, прежде считавшиеся больными. Там может быть все, что угодно.
- Что значит "прежде считавшиеся больными"?
Седых рассказал, что лепрозорий этот был организован в первые годы советской власти. Со всей Средней Азии, с базаров и горных кишлаков собрали сюда несчастных людей, годами не знавших врачебной помощи и живших подаянием. Однако больных проказой среди них оказалось не так уж много. Прокаженным считался всякий, у кого на теле пятна и язвы, а мало ли от чего могли появляться пятна и язвы при том уровне санитарии и гигиены. Больных проказой поселили в трех больших двухэтажных каменных домах, выстроенных на берегу, а остальных - отторгнутых обществом, но фактически здоровых людей - в отдельном поселке. Многие из них, их дети и внуки живут там по сию пору.
- А какое отношение имеют теперь эти люди к вашему... к вашей больнице? - спросил Ведин.
- Считается, что это наше подсобное хозяйство.
- Спасибо. Большое вам спасибо, - сказал Ведин. - Я не умею говорить всякие слова... Но я удивляюсь вашему мужеству и, скажу по правде, не знаю, хватило ли мне бы его, чтобы... Окажите, не могу ли я или наше управление что-нибудь сделать для вас?
- Нет, - ответил Седых. - Если можно найти что-нибудь хорошее в моем состоянии, то это единственное; мне ничего и ни от кого не нужно.
Он поднялся, медленно заковылял к выходу, остановился у двери, сказал "прощайте" и вышел.
Главный врач не возвращался. Ведин посидел несколько минут, сосредоточенно глядя в одну точку, а затем вышел на улицу. Под большим ореховым деревом, на деревянной скамье, сбитой из узких планок, сидели Маскараки и молодая женщина. Он говорил ей что-то вполголоса, шевеля густыми черными бровями, а она слушала его, грустно покачивая головой. Лицо женщины, с матовой кожей, с темными глазами и маленьким ртом, было редкостно красивым и напомнило Ведину полузабытое им лицо девушки, которая была ему дороже всех на свете.
- Вы извините меня, - громче сказал Маскараки женщине, встал и направился навстречу Ведину, а женщина ушла.
- Кто это? - спросил Ведин.
- Понравилась? - с гордостью вскинул голову Маскараки. - Но берегитесь - у нее здесь муж. - И серьезно продолжал: - Это наша больная, Каримова...
- Больная? У нее ведь не видно никаких следов болезни?
- Вам не видно. Они, к несчастью, есть, эти следы. И все-таки мы ее вылечим. И надеюсь, скоро. Лечение у нас пока, чтоб, как говорится, не сглазить, проходит хорошо. Очень хорошо.
- А Седых?
- С Седых труднее. При такой форме лепры случаи выздоровления исключительно редки.
- Это, конечно, не относится к делу, по которому я приехал, - сказал Ведин. - Но почему вы взялись за такую работу? Ну, я имею в виду, за лечение таких людей?
- Это было так давно, что я уже не вспомню, - смешливо прищурил выпуклые умные глаза и развел руками Маскараки. - Но у нас есть и молодые медицинские работники. Наверное, по тем же причинам, что и они. Потому, что дело врача - лечить. А по какому, собственно, делу вы приехали?
- Я хотел расспросить у вас кое о чем. И в частности, о том, не сможете ли вы рассказать, что представляют собою люди, занятые в вашем подсобном хозяйстве. Кто они такие? Меняется ли их состав?
- Отчего же? Смогу. Только для этого лучше взять в руки список. Пройдемте ко мне в кабинет.
Этот список легко умещался на одной страничке.
- А остальные? - спросил Ведин. - Ведь там целое селение.
- Остальные работают в соседнем колхозе... Вернее, считается, что работают. С этими людьми довольно сложное положение.
- А почему вы считаете его сложным?
- Дело в том, что на Востоке, как, впрочем, и везде, проказа считалась особенно страшной, мистической, я бы сказал, болезнью. Опасность заражения ею сильно преувеличивалась. А отличать проказу - лепру от других болезней здесь научились сравнительно недавно, и многие люди в народе до сих пор не отличают...
Маскараки вынул из ящика стола и протянул Ведину наклеенный на картон прямоугольный кусок шелка красивого, яркого розово-коричневого цвета.
- Таким обычно бывает первое пятно на теле больного проказой. Как правило, оно появляется около поясницы.
Ведин посмотрел на шелковый лоскут - у жены было похожее платье - и повернул лист картона так, чтобы он лежал шелком вниз, к столу.
- В старину считалось, что проказа может быть не только у человека, но и на ткани, и на камне, и на дереве, и любого человека с любыми язвами на теле признавали прокаженным. Многие века и иудейская, и христианская, и мусульманская религии изгоняли такого человека из общества, он скитался по дорогам, выпрашивая милостыню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54