За преступное нарушение приказа, в результате чего в руки противника могли попасть реактивные установки, снаряды или люди, обслуживающие гвардейские минометы.
Случилось так, что обо всем этом узнал приехавший в штаб армии корреспондент газеты "Красная звезда", писатель Евгений Петров. Приговор трибунала в отношении Шарипова показался ему несправедливым. Он связался со своей газетой, но редакция предупредила его, что такое выступление она опубликовать не сможет. И тогда Петров послал телеграмму Верховному главнокомандующему - Сталину.
По указанию Сталина Шарипову было присвоено звание Героя Советского Союза. В инструкцию о действиях гвардейских минометов были внесены изменения. Генерал Черняховский, который вызвал к себе Шарипова, взволнованно и увлеченно говорил ему, что сам присутствовал, когда на заседании Военного Совета Сталин вспомнил о Шарипове. Сталин сказал, что необходимо не осуждать, а всячески поддерживать таких людей, как Шарипов, поддерживать людей, которые ищут новых тактических приемов, проявляют инициативу.
- Чтобы победить, - сказал Сталин, - мы должны максимально использовать все наши средства. Уставами и инструкциями не предусмотреть всего, что может случиться в бою. Они должны изменяться по мере накопления военного опыта. Вы понимаете, сколько солдатских жизней спас этот Шарипов своей неожиданной атакой? А мы осудили этого человека. На смерть. Этим самым мы связали инициативу и у других. Нельзя рабски подчиняться авторитету устава, его букве, а не духу.
- За Родину, за Сталина! - сорвавшимся хриплым голосом кричал Шарипов, командуя огнем своих гвардейских минометов.
"Сталин" - было первое слово, которое он произнес, когда пришел в сознание после ранения.
- За Сталина! - поднял он первый тост в День Победы.
И вот со дня смерти Сталина - как он плакал в тот день, как не мог примириться с тем, что не имеет возможности поехать в Москву на похороны, - с этого дня прошло восемь лет. И он молчит, когда о Сталине говорят с кривой презрительной ухмылочкой и сравнивают его с каким-то Бабеком.
В чем же дело?
"Дело в том, - думал Шарипов, - что прошло восемь лет. Восемь лет, за которые мы много узнали, многое поняли и многому научились".
Он вспомнил, как рассказывал Николай Иванович о своей первой встрече со следователем - молодым, исключительно интеллигентного вида человеком в пенсне.
- Павлов, - сказал Николай Иванович, - я был с ним знаком - сошел бы с ума, повесился бы на первом же дереве, если бы узнал, каким образом защищают его учение.
- Разрешите это занести в протокол? - вежливо спросил следователь.
- Заносите.
- И вы его подпишите?
- Подпишу.
- Вы не знаете, чем шутите, - сказал следователь, подавая Николаю Ивановичу протокол, куда он быстро успел записать эти слова.
- А я и не шучу, товарищ следователь, - заметил Николай Иванович, ставя свою подпись.
- Шутите, - улыбнулся следователь. - Называя меня товарищем. Я вам не товарищ, а гражданин следователь. Но это не самая смешная шутка. Самая смешная в том, что вы сейчас сами подтвердили свое намерение подорвать основы социалистического государства.
- Вы мне действительно не товарищ, - сказал Николай Иванович. - Ни вы, ни ваши начальники - можете это тоже занести в протокол. И вы и они плохо думаете о нашем государстве, если считаете, что его основы так легко подорвать. Нет, у нас действительно самый прочный и самый перспективный строй, если его не могут поколебать даже такие люди, как вы. Я до сих пор был беспартийным. Но когда меня освободят, - а меня еще освободят, - я вступлю в партию. Потому что будущее за этим строем.
- И вы вступили? - спросил Шарипов.
- Да, вступил.
Г л а в а д е в я т а я, в которой заходящее солнце
бросает свои прощальные лучи
Насчет личной осведомленности
автора этих заметок читатель может
быть покоен.
Записки герцога С е н-С и м о н а
Грише очень хотелось отправиться в космос. Но это вовсе не значило, что ему не нравилась жизнь здесь, на Земле. Нет, наоборот, он находил ее замечательной.
Правда, имелись отдельные недостатки, или, как говорил старший лейтенант Федоров, руководивший у них строевой подготовкой, недоработки. В частности, в Африке. Грише не нравилось, что империалисты протянули туда свою руку и не дают расправиться плечам угнетаемых колонизаторами африканских народов.
Не нравилось Грише и то, что, как об этом правильно писала "Комсомольская правда", разлагающееся искусство Запада оказывает тлетворное влияние на отдельных несознательных советских людей. Гриша имел в виду неприличный, по его мнению, танец рок-н-ролл, которым, как это выяснилось на заседании комсомольского бюро, увлекался даже один из комсомольцев, солдат их подразделения, а также абстракционистские картины, фотографии с которых публиковали журналы "Огонек" и "Крокодил".
Но в остальном все было очень хорошо. А если говорить лично о нем, о Грише Кинько, то можно даже сказать - замечательно. За отличное несение службы и бдительность, в результате которой была выявлена незарегистрированная радиостанция, старший сержант Кинько получил благодарность командования и внеочередное увольнение в город.
Он вошел в кафе - малолюдное и какое-то сумрачное в этот ранний час, - было занято только два столика. За одним сидела толстая усатая старуха с ребенком, а за другим - лысый толстяк в таджикском халате, надетом поверх обыкновенного костюма, - и сел за свободный столик.
Несмотря на то, что в кафе было так мало людей, он знал, что если это произойдет, то именно здесь. И знал, как это произойдет.
Он попросил официантку дать ему мороженого. Две порции. В одно блюдце. Смеси - сливочного и шоколадного. А клубничного не класть. И два стакана сельтерской воды. С сиропом.
Это будет так. Она студентка первого курса с золотистыми волосами, заплетенными в две тяжелые косы - одна сзади, а другая нечаянно перебросилась вперед через плечо, - войдет в кафе и сядет за соседний столик. Он очень захочет с ней познакомиться, но не будет знать, как это сделать. И вместо того чтобы говорить всякие глупости, к которым, по их рассказам, прибегали его товарищи - вроде "извините, но я вас где-то видел", или: "простите, не вы уронили этот платочек", - он просто скажет:
- Вы не рассердитесь, если я сяду за ваш столик? У меня сегодня особенное настроение, я получил благодарность командования и увольнительную вне очереди, и мне бы хотелось начать этот счастливый день с разговора с вами.
- Что ж, садитесь, - скажет она, перебрасывая назад за плечо свою золотую косу.
Ему принесли мороженое, и, чуть отодвинувшись и наклонившись над столом, так, чтобы не капнуть на штаны, он принялся за него, зачерпывая ложечкой поочередно то сливочное, то шоколадное.
- Не правда ли, вы учитесь? - спросит он.
- Да, - ответит она.
- Скажите, пожалуйста, - в каком учебном заведении?
- В педагогическом институте, на литературном отделении.
- Это мечта моей жизни, - скажет он, - поступить в вуз. Только мне хочется поступить на радиофакультет, потому что это мое любимое дело. А литературу я тоже очень люблю и много читаю. Я недавно прочел книгу одного иностранного писателя Генриха Манна. Она называется "Доктор Фаустус". Мне ее дали в нашей библиотеке. Библиотекарь говорил, что книга очень сложная и я, может быть, не все пойму. Но я все понял. А вы читали эту книжку?
- Да, - ответит она, - читала. Но книжка эта в самом деле очень трудная, и я не поняла, какую же музыку все-таки писал ее главный герой.
- На этот вопрос очень трудно ответить. Но я думаю, что эта музыка была похожа на музыку великого немецкого композитора Людвига ван Бетховена.
- А вы вообще музыку любите? - спросит она.
- Я очень люблю музыку, - ответит он. - И симфонии таких великих композиторов, как Чайковский, Римский-Корсаков, Мусоргский, и народные песни. Я не люблю только всякие рок-н-роллы и буги-вуги, потому что в них, по-моему, нет никакой музыки, а только кошачьи завывания.
- Мы с вами одинаково смотрим на этот вопрос, - скажет она.
Затем они вместе выйдут из кафе, и окажется, что у нее сегодня свободный день и она согласна показать ему город и его исторические памятники. И они пойдут по городу, а затем в кино. И после кино он ее проводит к дому и задержит при прощании ее руку в своей. И спросит:
- Если я вам напишу письмо, вы мне ответите?
- Я обязательно вам отвечу, - скажет она.
- Семьдесят три, - скажет Гриша на прощание.
- Что это значит? - заинтересуется она.
- Это международный радиокод. А что это значит, я вам расскажу при следующей встрече.
И они расстанутся. В следующую увольнительную он снова обязательно с ней встретится. Затем она приедет в их клуб по его приглашению, как раз, когда он будет выступать на вечере самодеятельности. Читать стихи Маяковского о советском паспорте. Они еще больше подружатся, полюбят друг друга, и она даст слово ждать его, пока он не вернется из армии.
Но может быть, и вообще не стоит увольняться из армии? Он поступит в училище и станет офицером, а она поедет с ним. Он будет служить в радиолокационной части, расположенной далеко, у самой границы, а она будет учить детей в местной школе. Он будет помогать ей в хозяйстве. Он никогда не будет стесняться помочь ей помыть полы или посуду или приготовить обед. Офицерской чести он этим не уронит. Наоборот, офицерскую честь роняет тот, кто не помогает своей жене и ссорится с ней на людях. А когда заходящее солнце бросит на землю свои прощальные лучи, они будут вместе садиться за стол и учить английский язык.
Гриша доел мороженое. Она не приходила. Он расплатился и вышел на улицу.
Грише очень нравилось отдавать честь встречным военным. Он считал это замечательным обычаем. И, поднося руку к козырьку, он каждый раз невольно улыбался, и улыбались ему в ответ встреченные им прохожие, и хмурились лейтенанты - улыбка при приветствии не предусмотрена уставом.
Его остановил немолодой человек в синем суконном пиджаке, клетчатой рубашке и новенькой кепке с маленьким козырьком, которая очень не шла его усталому, озабоченному лицу.
- Скажите, товарищ старший сержант, - спросил человек, - чи не знаете вы, в каком месте расположена военная часть почтовый ящик 5763?
Это был номер части, в которой служил Гриша.
- Я не могу вам этого сказать, - поколебавшись, ответил старший сержант. - Тут близко военный комендант - зайдите в комендатуру, и вам там точно укажут.
Гришу не раз удивляло, почему перед отпуском в город солдат постоянно предупреждали, чтоб они никому не говорили, в какой части служат и где она находится, хотя любой мальчишка в городе знал, где их часть. Но приказ есть приказ, как говорил старший лейтенант Федоров.
- Сын у меня заболел, - сказал человек в суконном пиджаке. - Первый год служит, и что-то такое у него с ногами. Не писал, не писал, а потом на тебе - болен. И жинка в одну душу - поезжай да поезжай. Так я самолетом за пять часов с Москвы. Как с нашего села в область автобусом.
- А вы откуда?
- С Украины. С Полтавщины.
- Пойдемте, я покажу вам, где комендант, - предложил Гриша, переходя на украинский язык.
- А вы откуда?
- С Винничины. Из села Чернятка - может, слышали?
- Земляк, значит... Нет, не слышал. Украина большая.
- Это верно, - подтвердил Гриша. - А какая фамилия вашего сына?
- Такая же, как моя. Коваленко. Григорий Коваленко.
Нет, Гриша не встречал такого солдата. Их часть тоже была большой.
Они медленно шагали по улице; Гриша не забывал подносить руку к козырьку при встрече со всяким военным старше его в звании и с удовольствием разговаривал на своем родном, плавном и мягком, певучем украинском языке.
- Это вы напрасно так беспокоитесь, - говорил он. - Не стоило и приезжать. У нас тут замечательная военная медицина, и с сыном вашим будет все вполне благополучно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54