Оператор повернул манипулятор в мою сторону, и парень протянул мне страховочный пояс. Секунд через пять я снова оказался в квартире Тихонова, вернее в том, что от нее осталось.
Один из МЧС-ников твердо взял меня под локоть и вывел в коридор. В группе людей около лифта он выбрал взглядом невысокого молодого парня в штатском и подвел меня к нему.
– Этот человек находился в квартире, – представил он меня. – И еще, там, в ванной, полной воды, плавает труп.
После такой рекомендации человек проявил ко мне интерес. Он отвел меня на пол этажа ниже и попросил рассказать о том, как все было. После моего правдивого рассказа парень сочувственно вздохнул и защелкнул на моих окровавленных руках наручники.
– Никуда не уходи, – сказал он. – Мы разберемся. Такой порядок.
Я прислонился к стене и, собирая на спину плевки и побелку, опустился на корточки. Мне было все равно. Я закрыл глаза и стал считать, какой мощности должен быть двигатель, чтобы доставлять на девятый этаж один литр воды в секунду, если один литр воды весит один килограмм. Задачка была не сложной, но меня постоянно отвлекали. Один раз подошел врач, молодой пацан, осмотрел меня и заявил, что меня нужно срочно отвезти в больницу.
– Ты патологоанатом? – спросил его человек в штатском.
– Да.
– Вот и иди, занимайся трупом
– Я вас предупредил, – пожал плечами врач.
Наконец, пришел серьезный сержант.
– Этот что ли? – спросил он у штатского.
– Угу.
– Пошли, – он пнул меня в ботинок.
Мы спустились вниз, спасибо ему, что на лифте. Двор был полностью забит людьми. Дети и пенсионеры. Я хотел посчитать, чтобы вывести процентное соотношение, но тут ко мне подлетела боевая девушка с микрофоном. Она засеменила рядом, но на нас не смотрела, а повернула лицо в камеру, которую направил на нее подбежавший следом оператор.
– Сегодня, – затараторила она, – было совершено покушение на губернатора. Преступники заложили фугас, мощность которого пока неизвестна. К счастью, губернатора в это время не было дома. Пострадал один человек. Перед вами один из задержанных. Этот человек подозревается в теракте.
Последнюю фразу она произнесла с брезгливостью и деланным ужасом.
– Вы можете сообщить, за что вас задержали? – обратилась она ко мне.
Сержант, поняв, что его снимают, замедлил шаг. Я представил себе, как сегодня вечером он купит пива, посадит у телевизора всю семью, и станет ждать, когда же его покажут.
Я промолчал и отвернулся. Девушка отстала, но не потому, что не успевала за нами, а из-за оператора, который не мог развить особой прыти, приложившись глазом к видоискателю.
– Мы будем следить за развитием событий, – пообещала корреспондент, – и в ближайшее время сообщим вам, почему планы преступников сорвались.
Меня посадили в воронок и отвезли в то самое отделение, куда я приходил делать заявление о грабеже, мало того, препроводили в ту самую комнату, в которой стоял стол с надписью «менты – козлы». После этого я совсем не удивился, когда минут через десять в железную дверь вошли Полупан и Ситдиков. Мне показалось, что, увидев меня, Полупан вздрогнул. Он почесал за ухом, устало плюхнулся на табурет, не стал язвить или там восклицать: «о, какие люди»! а просто спросил:
– Где очки?
Я поднес руки к лицу. Их действительно не было.
– Потерял.
Полупан пожал плечами:
– Рассказывай.
Я рассказал все по порядку и подробно. Не забыл упомянуть и про человека, который таким странным способом покинул квартиру Тихонова.
– Он именно пополз? – уточнил Ситдиков.
– Именно.
– Прямо на животе?
– Да, по-пластунски.
– А зачем?
– Если бы я знал.
В диалог вмешался Полупан:
– А Тихонова ты, значит, не топил?
– Нет.
– А от чего он умер?
– Мне показалось, что он неудачно упал во время взрыва. Наверное, сломаны шейные позвонки.
– Он упал во время взрыва, умер, а потом запрыгнул в ванну?
– В ванну его положил я.
– Зачем?
Как мне объяснить, чтобы не выглядело враньем? Я сказал правду.
– Ты положил его в воду, чтобы он не сгорел? Хотя он уже был мертв?
– Да.
Силовики переглянулись.
Они дали мне ручку и велели написать все, что я им только что рассказал. Руки отказывались держать перо, и оно периодически падало на пол. Мои кисти до сих пор были завернуты в грязную марлю, но это никого не волновало.
– Ладно, – устало сказал Полупан, прочитав мое творение, – иди отсюда.
Ситдиков изумленно уставился на коллегу. Я тоже несказанно удивился.
– Я? – спросил я.
– Да, – подтвердил милиционер. – Давай, давай, иди. Надоел уже. Проваливай.
Ситдиков хотел было возразить, но лицо Полупана налилось и превратилось в камень. А что можно возразить булыжнику?
– Под твою ответственность, – все-таки выдавил из себя прокурор.
– Конечно.
От недоумения я потерял способность двигаться.
– Тебя пинками, что ли выгнать? – раздраженно спросил Полупан.
Я подумал, что пинками не надо и встал.
– Стой, осадил Полупан. – Ты куда сейчас?
– В отель.
– Ладно, никуда из города не уезжай без моего разрешения.
Я хорошо знал дорогу до гостиницы. В сизом вечере вульгарно светился бутик «Париж», метрах в пятидесяти от него пугающе темнела подворотня, в которой честный грабитель отобрал у меня портфель. А после нее уже совсем близко, через площадь, истыканную неоновыми фонарями, виднелся мой временный приют.
– Опять подрался? – как-то буднично спросил Спартак.
– Мне нужна зеленка и бинты или лейкопластырь.
– Легко.
Я взял ключ и поднялся в номер.
Лоскуты, в которые превратилась новая одежда, рассыпались при малейшем прикосновении. Без очков я не мог, как следует рассмотреть весь ущерб, нанесенный моему телу, и это было благом для моих нервов, но если судить по восхищенным возгласам, которые стал извергать Спартак, притащивший медикаменты, он был немалым.
– Помочь? – участливо спросил он.
– Нет, спасибо.
Оставшись один, я стал разматывать повязки. Кровь засохла, и тряпка казалась кожей, которую сдирают по живому. Я корчился и орал. Мне было так одиноко и плохо в этих безразличных стенах. Да и переодеться не во что. Замечательный повод.
Я позвонил Жанне.
– Привет, дорогой, – обрадовалась она. – А папа говорил, что ты больше не появишься.
– Как не появлюсь? У тебя же мой портфель.
– Портфель? Где?
– Должен в коридоре стоять, – испугался я.
Жанна пошла посмотреть.
– Да, стоит. Так ты из-за портфеля? – разочаровано спросила она.
– Нет. Не только. Мне нужна моя спортивная одежда. Ты можешь ее привести в гостиницу?
– Наверное, – по изменившемуся голосу можно было догадаться, что она обиделась.
– Подожди, – передумал я. – Ты сейчас где?
– Дома.
– Диктуй адрес.
Я взял со стола ручку и записал на салфетке. Позвонил Спартаку и попросил вызвать такси, потом собрал бинты и зеленку в пакет, туда же бросил пару носков и трусы. Я не мог тут больше оставаться.
Где-то между вторым и третьим этажами бравурный и агрессивный армянский танец заставил вздрогнуть меня и лифтера. Я подумал, что нужно сменить мелодию.
– Ты где? – спросил Тагамлицкий. Вот не отдыхается ему!
– В гостинице в лифте еду.
– Тебя только что показывали по телевизору. Ты что там вытворяешь? – он был раздражен. Возможно, завидовал моей славе.
– Это ошибка следствия.
– Не много ли ошибок за последнее время?
Что я мог сказать в ответ? Пришлось промолчать.
– Ты виделся с Тихоновым?
– Да.
– Каков результат?
– Результата нет. Тихонов мертв.
– Что?!
– Он взорвался.
Последовала пауза.
– Ну и какие твои дальнейшие действия?
– Я пока не знаю.
– Значит, так. Завтра чтобы было ясно и четко расписано по пунктам, что ты собираешься предпринять, чтобы выполнить поставленную перед тобой задачу. Если плана действий не будет, я докладываю шефу, что ты завалил задание и отзываю тебя в Москву. Затраты на бесполезную командировку вычтем из твоей зарплаты.
Тагамлицкий даже не поинтересовался деталями, он готовился отбивать чечетку после того, как смешает меня с грязью в глазах у шефа.
– Постараюсь, – обреченно сказал я.
В такси позвонила жена. На этот раз от музыки вздрогнул таксист. Хорошо, что хоть руль не выпустил.
– Лапа, ты где?
– В такси.
– Слушай, только что звонила Элла Жуткер, она утверждает, что якобы видела тебя по телевизору, как будто бы тебя опять арестовали! Это правда?
– Это была ошибка, – расплывчато сказал я.
– Вот и я ей говорю, что такого не может быть. Какое покушение на губернатора? При чем тут ты? Ей давно пора проверить зрение.
Я не стал объяснять ей, что слово «ошибка» не относится к Элле Жуткер и к тому, что она видела. Есть много возможностей, говоря чистую правду ввести человека в заблуждение. В данном случае на благо.
– Ты скоро приедешь? Мы так соскучились!
– В худшем случае завтра.
– Почему в худшем? – капризно спросила она.
– Потому что это будет означать, что я не справился с задачей, и меня могут уволить.
– Уволить? Как уволить? Пупс, не мели ерунды. Ты гений, – голос у жены стал испуганный. – Я в тебя верю. Ты должен справиться. Оставайся столько, сколько надо. Мы подождем. Целую.
– И я.
Машина свернула на Чернышевского.
– Вон к тому дому, – указал я таксисту. – Пожалуйста, высадите прямо у подъезда. У меня непрезентабельный вид.
Таксисту было якобы все равно, он пожал плечами и прижался к самому бордюру, но все-таки внимательно посмотрел на меня, забирая деньги.
В таких старых подъездах большие окна. В молодости мы поднимались на третий или четвертый этаж, погреться у батареи и посмотреть на чужую жизнь напротив, если ее не успели закрыть шторами. Надо будет подсказать на счет шторок Беатрисе, хотя замочная скважина – это все-таки круче.
– Жанна! Тут какой-то оборванец к тебе пожаловал, – крикнул, легкий на помине Беатриса, открыв дверь. – Я же говорил, – понизив голос, обратился он ко мне, – если есть в радиусе ста километров какой-нибудь придурок, он обязательно прилипнет к моей дочери.
– Я не придурок, – с сомнением ответил я.
– Да что ты говоришь? А кого это там во всех новостях показывают, да еще так красочно, что моя дочь оторваться не может? – на Беатрисе красовалась обновка – черный со звездами халат с большим вырезом. Интересно, как ему удается создавать ложбинку на коже между искусственных грудей?
Из комнаты появилась Жанна. Она смотрела на меня с ужасом, сочувствием и любовью. Эта взрывоопасная смесь гармонировала с ее каштановыми волосами.
– Ой! Ой! Ой! – запричитала она. – Что с тобой твориться! Боже! Ты опять весь изранен! Да что же это такое!? Быстро в ванную.
Она затащила меня в санузел, пустила воду и стала нежно раздевать. Даже ее мягкие, тонкие аккуратные пальцы и те причиняли боль. Она окружила меня сочувствием, причитала, и сама чуть не плакала, видя как я корчу рожи. Почувствовав заботу, я принялся вовсю страдать. Это так приятно, почти счастье, когда тебя жалеют. Я стонал и охал, а когда полез в воду, капризничал и хныкал.
Я был голый, но совершенно ее не стеснялся.
– Полежи минут двадцать, милый, а я пока приготовлю еду.
Ей нравилось за мной ухаживать.
Честно говоря, боль была жуткой, причем одновременно во всем теле. Такое случилось со мной впервые и как себя вести я не знал, потому что ни одним из правил такая ситуация не предусматривалась. Мне казалось, что я веду себя как тряпка, а истинный мужик должен с улыбкой смотреть на свои раны. Я еще не знал, что настоящее испытание ждало меня впереди, и это было испытание зеленкой.
Тут уж я совсем распоясался, даже стыдно.
Кое-где Жанна меня перевязала, и я стал выглядеть эффектно и загадочно.
Беатриса притащил халат, естественно, женский, он оказался впору и мы, наконец, расселись за столом, образовав правильный треугольник. Халаты на нас были одинакового кроя.
После рюмки водки Беатриса оценивающе осмотрел меня и сообщил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44