У меня даже поводов меньше ее любить, чем у него.
– Ну, не скажи. Кровь и все такое.
– Она меня бросила.
Прежде чем ответить мне пришлось хорошенько подумать.
– Разница в том, что ты можешь при желании ее найти. Послать запрос, поехать за границу и отыскать. Я думаю, что она уже давно раскаялась и плачет о тебе. Она материальна!
– Как ты не поймешь! Мне этого не надо. Я этого боюсь. Зачем она мне? Вот у меня есть этот кадр. И все! Больше мне ничего не нужно! Я люблю эту фотографию, я разговариваю с ней. Я с ней плачу. Она – мой друг с детства. Мне не нужен человек, – Жанна всхлипнула. – Получается, что я тоже фетишист?
Я не знал что ответить. Такие порывы не по мне. Таких чувств я никогда не переживал. У меня разболелась голова. Я со всей безысходностью понял, что этот город и эти люди могут делать со мной все, что им заблагорассудится.
– Без тебя нам не справиться, – сказала Жанна.
– Я никогда ничем подобным не занимался, – обреченно сказал я. – Между прочим, он положил папку в маленький сейф. Даже если мы проникнем в офис, даже если сможем открыть дверь в его кабинет, нам никогда не вскрыть сейф. Потому что среди нас нет медвежатников.
– А какой там сейф? – спросил Беатриса.
– Откуда я знаю? Сейф, как сейф. Маленький, блестящий, стоит на тумбочке.
– Какой у него замок? Цифровой или от ключа? Есть там замочная скважина?
Я напрягся, вспомнил сейф и Захарова, кладущего ключ в карман.
– Сейф закрывался ключом, – сообщил я.
– Ура! – почему-то закричала Жанна. Индиана даже вздрогнул.
– Завтра пойдем в магазин и ты покажешь мне, какой сейф ты видел у этого козла, – сказал Беатриса. – Может, не точь-в-точь, хотя бы приблизительно похожий.
– Папа… – начала Жанна, потом спохватилась: – Ой!
– Да ладно, – сказал Беатриса. Индиана, по-моему, так ни во что и не въехал.
– Когда я делаю свои инсталляции, – продолжил Беатриса, – я использую настоящие замочные скважины, от настоящих замков. Вначале я покупала замки, снимала с них нужные мне детали и выкидывала. Потом я стала их изучать. Мне стало интересно, как они устроены. Теперь я знаю все виды замков и могу открыть любой! У меня куча отмычек. Так что, если ты покажешь мне похожий сейф, я точно скажу, за какое время смогу его открыть.
Индиана очень радовался все время, пока Беатриса рассказывал про замки.
– А что за инсталляции? – спросил он.
– Пошли, покажу, – позвал старик.
Они встали и пошли в дальний угол. Беатриса усадил Джонса на кресло и стал подтаскивать к нему заветные коробочки, втыкая волочащиеся по полу вилки в розетку на стене. Во время первого же просмотра Индиана начал издавать восторженные звуки, которые с каждой коробкой усиливались. Он что-то говорил, но до меня дошел смысл только одной фразы:
– Я и не знал, что среди женщин тоже бывают великие художники.
Надо было видеть лицо Беатрисы в этот момент. Оно сияло, и было непонятно, чему он радуется, тому, что его признали великим художником, или настоящей женщиной.
Ко мне подсела Жанна.
– Соглашайся, – попросила она. – Давай сделаем это.
– Мне надо подумать, – закапризничал я.
– Неужели тебе никогда не хотелось сделать что-то эдакое? Неужели тебе никогда не хотелось изменить жизнь?
Это был странный вопрос. Изменить жизнь? Я никогда не думал на эту тему. Вот есть жизнь. Жизнь, как жизнь и вдруг я беру и меняю ее. Я начал думать про свою жизнь и вспомнил жену. Меня осенило, что я не говорил с ней уже давным-давно, а телефон отключен! Я подумал, что подключать и звонить со своего мобильного будет неправильно. Вдруг, меня пасут менты.
– Дай, пожалуйста, твою трубку, – попросил я Жанну, – мне нужно позвонить жене.
– Алло, Рюсик, это ты? – взвизгнула моя половина.
– Я.
– А что за номер?
– Попросил у человека позвонить. С моим телефоном проблемы, – эта одна из тех фраз, которая дает возможность говорить правду и не раскрывать все. Наверняка, жена подумала, что телефон сломался.
– Рю, как ты там?
– Нормально.
– Мы так за тебя волнуемся! Ты смог выполнить задание этого Тагамлицкого?
– Я думаю, что смог. Тагамлицкий в бешенстве. Мне осталось тут дня два, три.
– Я рада, лапа. Ты давай доводи дело до конца.
– Ладно. Телефон чужой. Пока.
– Целую, пупс.
– Постой.
– Что?
– Послушай, а тебе никогда не хотелось изменить жизнь?
Жена задумалась.
– Это что за вопрос?
– Риторический.
– Заяц, менять жизнь нужно тогда, когда она не удалась. А нам с тобой зачем? – она помолчала еще секунды две. – Элла Жуткер говорит, что, если вдруг внезапно захотелось поменять жизнь, нужно переставить в доме мебель. Желание пройдет.
– Ясно.
Я прервал разговор. Жанна выжидающе смотрела на меня. На колени прыгнул котенок, за ним второй. Устроив веселье, они поцарапали мне ноги.
– Я согласен, – сказал я и тут же понял, что эти два слова, возможно, самая большая глупость, когда-либо вылетавшая из моего рта. Даже глупее, чем исправленная на собрании ошибка Тагамлицкого. Но, сказал я их с радостью и непонятным облегчением.
– Он согласен, – закричала Жанна и поволокла меня в зал.
Беатриса и Индиана не сразу подняли на нас свои ясные очи. Они были увлечены дискуссией о кинематографе. О чем еще могут разговаривать художник из провинциального кинотеатра и изготовитель пиратских кассет, как не о высоком?
– Он согласен, – повторила Жанна.
– Здорово, – отреагировал Баетриса.
– Отлично, – как-то без энтузиазма пробормотал Индиана.
– Давайте совещаться, – по-детски предложила Жанна.
Все уставились на меня, как будто я тут главный.
– Я помню расположение, – произнес я, – сколько ступенек на крыльце, количество шагов от проходной до приемной. Я помню, где в кабинете стоял сейф. Могу нарисовать. Но, как нам вынести оттуда фотографию, я ума не приложу.
– Успокойся. Всё гораздо сложнее, – опять процитировал какого-то кино-героя Индиана. – У меня есть план. Я его вспомню и расскажу завтра. Идите спать и ни о чем не думайте.
Я с радостью воспринял его предложение. Во мне уже давно все кипело, как у подростка в период гормонального взрыва. Я встал.
– Может быть, сейчас что-то порешаем? – не унималась Жанна.
– Я же сказал, завтра, – приказным тоном перебил ее Индиана. Похоже, что он брал руководство операцией в свои руки. Меня это вполне устраивало.
– Женщины хотят много и сразу, а мужчины часто и разных, – зачем-то сказал Беатриса. Джонс натянуто расхохотался.
Мы с Жанной пошли в ее комнату, где сразу занялись тем же самым делом, что и вчера. Жанне опять пришлось для начала надеть очки. Вначале мы старались не шуметь, но потом наплевали, благо Индиана и Беатриса принялись смотреть какой-то фильм со стрельбой и взрывами. Они смеялись и беспощадно громко спорили друг с другом.
Потом все стихло. Где-то вдали совсем не по-женски захрапел Беатриса, чуть ближе, в зале, вздрагивал и скрипел пружинами Индиана. На кухне шуршали полиэтиленовыми пакетами котята.
– О чем ты думаешь? – спросила Жанна.
– Ни о чем.
– Считаешь?
– Угу.
– Что?
– Линии на обоях. Гудки машин. Смотрю на часы и засекаю, сколько гудков в минуту.
– Сколько?
– В среднем две целых, три десятых.
– А я думаю.
– О чем?
– О всякой ерунде. Мечтаю.
– О чем?
– Я же говорю, о всякой ерунде.
– Я тоже иногда мечтаю.
– Разве в сорок лет мечтают?
– Конечно.
– Жизнь не отучила? Хоть что-то сбылось?
Я думал всего секунду.
– У меня все сбылось. Учеба, работа, Париж.
– А любовь?
– Не знаю. А ты о чем в детстве мечтала?
– Как все девчонки о белой фате и прекрасном принце, – Жанна рассмеялась.
– Между прочим, иногда страшно, если мечта начинает исполняться, – сказал я.
– Почему?
– А вдруг разочаруешься. Лучше уж мечтать ее бесконечно.
– Как это?
– Ну вот, например, мечтал, Париж, Париж, Париж. Приехал, а там жвачка на асфальте у собора Парижской богоматери.
– Разочаровался?
– Немного.
– Я тебя поняла.
В это время в зале зажегся свет. Проснулся Джонс. Он принялся скрипеть половицами и вздыхать. Видимо вспоминал план. Минут через десять он лег, но в течение ночи просыпался еще несколько раз. Я невольно смотрел в это время на светящийся циферблат, и заметил одну особенность – он просыпался через каждые два часа. Ровно. Секунда в секунду. Ходил десять минут и снова падал сопеть.
В открытую форточку тянуло гарью. Наверное, это дорожные работники варили асфальт. Они работали ночью, потому что днем в такую жару любая работа немыслима. На фоне луны летали черные точки гудрона, как пепел от сожженных писем. Их плавные танцы нагоняли фиолетовую тоску, будто все старые девы города, выбрав эту ночь, разочаровавшись в безответной любви, сожгли свои глупые послания красивым и умным мальчикам, которые превратились из-за отсутствия нежности в пузатых и глупых пьяниц.
11.
Всю ночь мне снилась наша московская квартира. Мы с женой переставляли мебель. Мебели было много, она была громоздкая и с места сдвигалась с большим трудом. Вокруг нас слонялась Элла Жуткер и давала ценные указания. Открыв глаза, я с облегчением увидел лежащую рядом в неудобной позе, Жанну с титьками наружу. Подумал, что мне совсем не хочется в Москву.
Еще я вспомнил, что согласился вчера на немыслимую авантюру. Почему-то от этой мысли у меня не похолодело на сердце и не застучало в висках. Я был готов отвечать за свои слова. Единственное, мне хотелось разобраться: мое согласие на возвращение Мэрилин – это храбрость, или проявление малодушия? Чтобы отважиться на такое, нужно иметь определенную долю мужества, но с другой стороны я согласился под давлением. Надо бы поразмыслить.
Я дождался, пока проснулась Жанна, нацепил спортивную форму и отправился умываться. В зале на кресле сидел Индиана. Он держал в руках Беатрисину коробочку и заворожено смотрел в замочную скважину. Я позволил себе отвлечь его от этого занятия.
– Ну, как, – спросил я, – вспомнил план?
– Ага, – не совсем уверенно ответил он.
– Я слышал, что ты ночью часто просыпался. Причем, через одни и те же промежутки времени. Индиана ухмыльнулся.
– Это мои биологические часы, – пояснил он. – Я пять лет по ночам записывал пиратские фильмы. Средняя запись одного фильма – где-то два часа. Я привык просыпаться через два часа, чтобы сменить кассеты. Для того чтобы поменять первую копию на SVHS, вытащить записанные бобины и вставить чистые, нужно минут пятнадцать. После этого я опять ложился. Давно уже не занимаюсь этим, а привычка осталась. Ничего не могу с собой поделать.
Беатриса на кухне жарил котлеты. Он уже напомадился и нарумянился. Прямо невеста на выданье. По хате летали заманчивые запахи.
Минут через пятнадцать мы все встретились за кухонным столом.
– Ну, что, заговорщики, – спросил я, – никто не передумал?
Этим вопросом я только обидел своих приятелей. Все они рвались в бой.
– Давай, рассказывай свой план, – сказала Жанна Индиане.
– У меня все записано, – попытался встать Джонс.
– Записи потом, – остановил его Беатриса. – Изложи его в общих чертах.
Индиана зарделся от всеобщего внимания.
– На самом деле планов три – мы решим, какой применить. Возможно, что придется действовать по обстановке. Тогда детали планов могут спутаться. И действия поменяться местами.
Ну что ж. Начало было грамотным и многообещающим.
– Самый первый и самый сложный план – начал Джонс, – это когда мы при помощи альпинистского снаряжения спускаемся с крыши здания до нужного нам этажа. Вырезаем в оконном стекле круг и проникаем внутрь. Беатриса открывает сейф, и мы все эвакуируемся опять через крышу. Первоисточник – фильм «Западня» тысяча девятьсот девяносто девятый год, «Двадцатый век Фокс», в главных ролях Шон Коннери и Кетрин Зета Джонс. Бюджет шестьдесят шесть миллионов, общие сборы – двести тринадцать миллионов долларов.
Мы с Жанной переглянулись. Сомнение царило и на лице Беатрисы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Ну, не скажи. Кровь и все такое.
– Она меня бросила.
Прежде чем ответить мне пришлось хорошенько подумать.
– Разница в том, что ты можешь при желании ее найти. Послать запрос, поехать за границу и отыскать. Я думаю, что она уже давно раскаялась и плачет о тебе. Она материальна!
– Как ты не поймешь! Мне этого не надо. Я этого боюсь. Зачем она мне? Вот у меня есть этот кадр. И все! Больше мне ничего не нужно! Я люблю эту фотографию, я разговариваю с ней. Я с ней плачу. Она – мой друг с детства. Мне не нужен человек, – Жанна всхлипнула. – Получается, что я тоже фетишист?
Я не знал что ответить. Такие порывы не по мне. Таких чувств я никогда не переживал. У меня разболелась голова. Я со всей безысходностью понял, что этот город и эти люди могут делать со мной все, что им заблагорассудится.
– Без тебя нам не справиться, – сказала Жанна.
– Я никогда ничем подобным не занимался, – обреченно сказал я. – Между прочим, он положил папку в маленький сейф. Даже если мы проникнем в офис, даже если сможем открыть дверь в его кабинет, нам никогда не вскрыть сейф. Потому что среди нас нет медвежатников.
– А какой там сейф? – спросил Беатриса.
– Откуда я знаю? Сейф, как сейф. Маленький, блестящий, стоит на тумбочке.
– Какой у него замок? Цифровой или от ключа? Есть там замочная скважина?
Я напрягся, вспомнил сейф и Захарова, кладущего ключ в карман.
– Сейф закрывался ключом, – сообщил я.
– Ура! – почему-то закричала Жанна. Индиана даже вздрогнул.
– Завтра пойдем в магазин и ты покажешь мне, какой сейф ты видел у этого козла, – сказал Беатриса. – Может, не точь-в-точь, хотя бы приблизительно похожий.
– Папа… – начала Жанна, потом спохватилась: – Ой!
– Да ладно, – сказал Беатриса. Индиана, по-моему, так ни во что и не въехал.
– Когда я делаю свои инсталляции, – продолжил Беатриса, – я использую настоящие замочные скважины, от настоящих замков. Вначале я покупала замки, снимала с них нужные мне детали и выкидывала. Потом я стала их изучать. Мне стало интересно, как они устроены. Теперь я знаю все виды замков и могу открыть любой! У меня куча отмычек. Так что, если ты покажешь мне похожий сейф, я точно скажу, за какое время смогу его открыть.
Индиана очень радовался все время, пока Беатриса рассказывал про замки.
– А что за инсталляции? – спросил он.
– Пошли, покажу, – позвал старик.
Они встали и пошли в дальний угол. Беатриса усадил Джонса на кресло и стал подтаскивать к нему заветные коробочки, втыкая волочащиеся по полу вилки в розетку на стене. Во время первого же просмотра Индиана начал издавать восторженные звуки, которые с каждой коробкой усиливались. Он что-то говорил, но до меня дошел смысл только одной фразы:
– Я и не знал, что среди женщин тоже бывают великие художники.
Надо было видеть лицо Беатрисы в этот момент. Оно сияло, и было непонятно, чему он радуется, тому, что его признали великим художником, или настоящей женщиной.
Ко мне подсела Жанна.
– Соглашайся, – попросила она. – Давай сделаем это.
– Мне надо подумать, – закапризничал я.
– Неужели тебе никогда не хотелось сделать что-то эдакое? Неужели тебе никогда не хотелось изменить жизнь?
Это был странный вопрос. Изменить жизнь? Я никогда не думал на эту тему. Вот есть жизнь. Жизнь, как жизнь и вдруг я беру и меняю ее. Я начал думать про свою жизнь и вспомнил жену. Меня осенило, что я не говорил с ней уже давным-давно, а телефон отключен! Я подумал, что подключать и звонить со своего мобильного будет неправильно. Вдруг, меня пасут менты.
– Дай, пожалуйста, твою трубку, – попросил я Жанну, – мне нужно позвонить жене.
– Алло, Рюсик, это ты? – взвизгнула моя половина.
– Я.
– А что за номер?
– Попросил у человека позвонить. С моим телефоном проблемы, – эта одна из тех фраз, которая дает возможность говорить правду и не раскрывать все. Наверняка, жена подумала, что телефон сломался.
– Рю, как ты там?
– Нормально.
– Мы так за тебя волнуемся! Ты смог выполнить задание этого Тагамлицкого?
– Я думаю, что смог. Тагамлицкий в бешенстве. Мне осталось тут дня два, три.
– Я рада, лапа. Ты давай доводи дело до конца.
– Ладно. Телефон чужой. Пока.
– Целую, пупс.
– Постой.
– Что?
– Послушай, а тебе никогда не хотелось изменить жизнь?
Жена задумалась.
– Это что за вопрос?
– Риторический.
– Заяц, менять жизнь нужно тогда, когда она не удалась. А нам с тобой зачем? – она помолчала еще секунды две. – Элла Жуткер говорит, что, если вдруг внезапно захотелось поменять жизнь, нужно переставить в доме мебель. Желание пройдет.
– Ясно.
Я прервал разговор. Жанна выжидающе смотрела на меня. На колени прыгнул котенок, за ним второй. Устроив веселье, они поцарапали мне ноги.
– Я согласен, – сказал я и тут же понял, что эти два слова, возможно, самая большая глупость, когда-либо вылетавшая из моего рта. Даже глупее, чем исправленная на собрании ошибка Тагамлицкого. Но, сказал я их с радостью и непонятным облегчением.
– Он согласен, – закричала Жанна и поволокла меня в зал.
Беатриса и Индиана не сразу подняли на нас свои ясные очи. Они были увлечены дискуссией о кинематографе. О чем еще могут разговаривать художник из провинциального кинотеатра и изготовитель пиратских кассет, как не о высоком?
– Он согласен, – повторила Жанна.
– Здорово, – отреагировал Баетриса.
– Отлично, – как-то без энтузиазма пробормотал Индиана.
– Давайте совещаться, – по-детски предложила Жанна.
Все уставились на меня, как будто я тут главный.
– Я помню расположение, – произнес я, – сколько ступенек на крыльце, количество шагов от проходной до приемной. Я помню, где в кабинете стоял сейф. Могу нарисовать. Но, как нам вынести оттуда фотографию, я ума не приложу.
– Успокойся. Всё гораздо сложнее, – опять процитировал какого-то кино-героя Индиана. – У меня есть план. Я его вспомню и расскажу завтра. Идите спать и ни о чем не думайте.
Я с радостью воспринял его предложение. Во мне уже давно все кипело, как у подростка в период гормонального взрыва. Я встал.
– Может быть, сейчас что-то порешаем? – не унималась Жанна.
– Я же сказал, завтра, – приказным тоном перебил ее Индиана. Похоже, что он брал руководство операцией в свои руки. Меня это вполне устраивало.
– Женщины хотят много и сразу, а мужчины часто и разных, – зачем-то сказал Беатриса. Джонс натянуто расхохотался.
Мы с Жанной пошли в ее комнату, где сразу занялись тем же самым делом, что и вчера. Жанне опять пришлось для начала надеть очки. Вначале мы старались не шуметь, но потом наплевали, благо Индиана и Беатриса принялись смотреть какой-то фильм со стрельбой и взрывами. Они смеялись и беспощадно громко спорили друг с другом.
Потом все стихло. Где-то вдали совсем не по-женски захрапел Беатриса, чуть ближе, в зале, вздрагивал и скрипел пружинами Индиана. На кухне шуршали полиэтиленовыми пакетами котята.
– О чем ты думаешь? – спросила Жанна.
– Ни о чем.
– Считаешь?
– Угу.
– Что?
– Линии на обоях. Гудки машин. Смотрю на часы и засекаю, сколько гудков в минуту.
– Сколько?
– В среднем две целых, три десятых.
– А я думаю.
– О чем?
– О всякой ерунде. Мечтаю.
– О чем?
– Я же говорю, о всякой ерунде.
– Я тоже иногда мечтаю.
– Разве в сорок лет мечтают?
– Конечно.
– Жизнь не отучила? Хоть что-то сбылось?
Я думал всего секунду.
– У меня все сбылось. Учеба, работа, Париж.
– А любовь?
– Не знаю. А ты о чем в детстве мечтала?
– Как все девчонки о белой фате и прекрасном принце, – Жанна рассмеялась.
– Между прочим, иногда страшно, если мечта начинает исполняться, – сказал я.
– Почему?
– А вдруг разочаруешься. Лучше уж мечтать ее бесконечно.
– Как это?
– Ну вот, например, мечтал, Париж, Париж, Париж. Приехал, а там жвачка на асфальте у собора Парижской богоматери.
– Разочаровался?
– Немного.
– Я тебя поняла.
В это время в зале зажегся свет. Проснулся Джонс. Он принялся скрипеть половицами и вздыхать. Видимо вспоминал план. Минут через десять он лег, но в течение ночи просыпался еще несколько раз. Я невольно смотрел в это время на светящийся циферблат, и заметил одну особенность – он просыпался через каждые два часа. Ровно. Секунда в секунду. Ходил десять минут и снова падал сопеть.
В открытую форточку тянуло гарью. Наверное, это дорожные работники варили асфальт. Они работали ночью, потому что днем в такую жару любая работа немыслима. На фоне луны летали черные точки гудрона, как пепел от сожженных писем. Их плавные танцы нагоняли фиолетовую тоску, будто все старые девы города, выбрав эту ночь, разочаровавшись в безответной любви, сожгли свои глупые послания красивым и умным мальчикам, которые превратились из-за отсутствия нежности в пузатых и глупых пьяниц.
11.
Всю ночь мне снилась наша московская квартира. Мы с женой переставляли мебель. Мебели было много, она была громоздкая и с места сдвигалась с большим трудом. Вокруг нас слонялась Элла Жуткер и давала ценные указания. Открыв глаза, я с облегчением увидел лежащую рядом в неудобной позе, Жанну с титьками наружу. Подумал, что мне совсем не хочется в Москву.
Еще я вспомнил, что согласился вчера на немыслимую авантюру. Почему-то от этой мысли у меня не похолодело на сердце и не застучало в висках. Я был готов отвечать за свои слова. Единственное, мне хотелось разобраться: мое согласие на возвращение Мэрилин – это храбрость, или проявление малодушия? Чтобы отважиться на такое, нужно иметь определенную долю мужества, но с другой стороны я согласился под давлением. Надо бы поразмыслить.
Я дождался, пока проснулась Жанна, нацепил спортивную форму и отправился умываться. В зале на кресле сидел Индиана. Он держал в руках Беатрисину коробочку и заворожено смотрел в замочную скважину. Я позволил себе отвлечь его от этого занятия.
– Ну, как, – спросил я, – вспомнил план?
– Ага, – не совсем уверенно ответил он.
– Я слышал, что ты ночью часто просыпался. Причем, через одни и те же промежутки времени. Индиана ухмыльнулся.
– Это мои биологические часы, – пояснил он. – Я пять лет по ночам записывал пиратские фильмы. Средняя запись одного фильма – где-то два часа. Я привык просыпаться через два часа, чтобы сменить кассеты. Для того чтобы поменять первую копию на SVHS, вытащить записанные бобины и вставить чистые, нужно минут пятнадцать. После этого я опять ложился. Давно уже не занимаюсь этим, а привычка осталась. Ничего не могу с собой поделать.
Беатриса на кухне жарил котлеты. Он уже напомадился и нарумянился. Прямо невеста на выданье. По хате летали заманчивые запахи.
Минут через пятнадцать мы все встретились за кухонным столом.
– Ну, что, заговорщики, – спросил я, – никто не передумал?
Этим вопросом я только обидел своих приятелей. Все они рвались в бой.
– Давай, рассказывай свой план, – сказала Жанна Индиане.
– У меня все записано, – попытался встать Джонс.
– Записи потом, – остановил его Беатриса. – Изложи его в общих чертах.
Индиана зарделся от всеобщего внимания.
– На самом деле планов три – мы решим, какой применить. Возможно, что придется действовать по обстановке. Тогда детали планов могут спутаться. И действия поменяться местами.
Ну что ж. Начало было грамотным и многообещающим.
– Самый первый и самый сложный план – начал Джонс, – это когда мы при помощи альпинистского снаряжения спускаемся с крыши здания до нужного нам этажа. Вырезаем в оконном стекле круг и проникаем внутрь. Беатриса открывает сейф, и мы все эвакуируемся опять через крышу. Первоисточник – фильм «Западня» тысяча девятьсот девяносто девятый год, «Двадцатый век Фокс», в главных ролях Шон Коннери и Кетрин Зета Джонс. Бюджет шестьдесят шесть миллионов, общие сборы – двести тринадцать миллионов долларов.
Мы с Жанной переглянулись. Сомнение царило и на лице Беатрисы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44