Прошло много лет, о графе Кобринском до меня доносились лишь отрывочные слухи. И однажды я получила от него короткое письмецо: ничего особенного, жива ли, здорова ли, есть ли дети? Будто он не знал, что я по его милости не могла иметь детей! Моя ненависть вспыхнула с новой силой, но я старая и поэтому смогла обуздать свои чувства. Вступив в переписку с графом, я жаждала только одного, чтобы он приехал ко мне и я высказала бы ему все! Как он погубил мою жизнь своим себялюбием, как оставил меня бесплодной смоковницей, как из-за него я вышла замуж за нелюбимого. Да и чин бы припомнила, которым не наградили, а унизили моего ни в чем не виноватого супруга Ивана Сергеевича.
Он приехал ко мне, молодой и бодрый, а я превратилась за эти годы в совершеннейшую развалину. В свои шестьдесят шесть он выглядел от силы на пятьдесят пять лет и после ужина, увидев тебя впервые, Полина, сказал, что подумает, а не жениться ли ему? Он пренебрег мной и желает теперь мою внучатую племянницу! Не бывать этого!
В сумерки я вошла к нему в комнату — он сидел и перелистывал дневник твоего мужа, Полина.
— А, это ты? — сказал он недовольно, так как мой приход отрывал его от чтения. — Занятная штука этот дневник. Найду то, что здесь запрятано и женюсь на вдове Авилова. А это будет ее приданым.
— А как же книга? — спросила я. — Ты же собирался издать книгу!
— Я еще не сошел с ума, — он рассмеялся дребезжащим смехом. — Показать всем, что где-то спрятано сокровище? Нет уж, лучше я сам его найду! А экспедицию оформлю за счет географического общества.
— Но Полина надеялась… И для этого я вызвала тебя, а она отдала единственную память о муже.
— Ничего, графиней будет. Ребенка мне родит, не тебе чета.
Последние слова были каплей, переполнившей чашу терпения. Я зашла за кровать, аккуратно сняла шнурок с колокольчика для вызова слуг (он едва звякнул) и затянула его у негодяя на шее.
Хрипел он недолго. В глазах застыла мука и безмерное удивление. Даже в предсмертный миг он остался верен себе — брюки встали колом, и на них расплылось мокрое пятно.
Открыв дверь, я незамеченной вышла из гостевой комнаты и прошла к себе. На меня снизошел покой, я ничего не боялась и двигалась, как лунатичка. В спальне упала на кровать и заснула. Спала около двух часов, а потом поднялась и решила проверить, нашли графа или нет. В доме было тихо. Я позвала Грушу, а когда та поднималась по лестницу, отворила дверь комнаты графа, увидела его обезображенное лицо и, нисколько не притворяясь, упала в обморок.
Вот так все и произошло.
Мы немного помолчали. Потом я встала и сказала ей так:
— Бог вам судья, тетушка. Никому я говорить ничего не буду, вижу, вы себя сами казните. Прощайте.
И вышла из ее дома.
Вот такие у нас скелеты в шкафу, как любила повторять наша мисс Томпсон, учительница английского. Знаю только одно — тому преступнику не поможет признание тетушки. Его все равно повесят — не за четыре убийства, так за три. А мое дело — сторона.
Вот и все, Юленька.
Пиши мне.
Твоя подруга Полина.
P.S. Забыла упомянуть. Егорову отвезли в больницу для душевнобольных. У нее, после того, как она оклеветала себя и призналась в убийстве попечителя, резко помутился разум, и после буйного припадка в институте мадам фон Лутц вызвала карету скорой помощи и ее увезли. Оказалось, она видела, как преступник убивал попечителя, но она не могла поверить своим глазам, что убивал учитель. В голове у нее все смешалось, поэтому она обвинила себя и рассказала про камень из геологической коллекции. Кроликов потом, в беседе с нами все удивлялся, откуда ей так точно известно об орудии преступления? Значит, она и убила! Если бы ее не увезли в больницу, он бы продолжал сомневаться. А если бы она не была больной, то других смертей могло бы и не быть…
Целую.
Полина.
* * *
Штабс-капитан Николай Сомов — поручику Лейб-Гвардии Кирасирского Его Величества полка Алексею Красновскому, Москва.
Алеша, вот и настал тот день!
Я решил сделать мадам Авиловой, моей несравненной Полине, предложение. Не помню, когда я последний раз так фиксатуарил усы и выдергивал волоски из носа. Надел свежую рубашку, денщик так славно начистил сапоги, что в них небо отражалось, и отправился к Полине.
Прихожу, а Полины нет — она у отца. Я галопом туда. Полина с отцом, Настей и Урсусом сидели за столом и о чем-то ожесточенно спорили.
— Николай Львович! — обрадовалась она. — Садитесь с нами. Мы чаевничаем. Будете?
Мне от страха требовалось чего-то покрепче, но я сдержался и только кивнул. Полина налила мне чаю, положила в розетку варенья и попросила:
— Рассудите нас, мы тут спорим.
— А в чем суть спора? — спросил я и неожиданно громко отхлебнул чаю. Кажется, не заметили.
— Я говорю, что Владимир зашифровал название острова в дневнике, а papa смеется, говорит, что я в детстве господ Фенимора Купера и Вальтера Скотта начиталась, вот и придумываю разную чепуху.
— Полинька, — усмехнулся Лазарь Петрович, — так Владимир сам не знал, где этот остров находится. Он же писал об этом.
— Он боялся, что дневник мизераблям разным в руки попадет и тайну раскроет тот, кому она не предназначена. Тебя разве не убедили последние события?
— Убедили в том, что людские заблуждения распространены и заразны. Как вы считаете, штабс-капитан?
Этот вопрос был столь неожиданным, что я поперхнулся чаем. Урсус сильно стукнул меня кулаком по спине, да так, что я чуть не уткнулся носом в свое расплывчатое изображение в самоваре. Если я скажу, что это глупости, то навлеку на себя гнев Полины, а если наоборот… Но я же согласен с Лазарем Петровичем!
— Мм… Мне кажется, надо еще раз прочитать внимательно дневник, — я ухитрился никого не обидеть.
— Настя, начни, пожалуйста, с того места, как Владимир попал на остров.
Девушка читала с выражением. И хотя мне уже удалось послушать, все равно я получал удовольствие, сидя рядом с Полиной при свете мерцающей лампы и держа в руках ее узкую кисть.
Вдруг Урсус остановил Настю:
— Деточка, — попросил он, — почитай снова с этой страницы.
И Настя прочитала: «Долго не отвечал Небесный Отец, но однажды выпил он веселящего напитка, собранного на висках возбужденного слона и пахнущего мускусом. Смешал его с вином и медом. Возжелал он Мать-Богиню, но не мог придти к ней, так как нельзя ему спускаться вниз, на землю, и уронил с неба свое сверкающее семя, не имеющее себе равных. Приняла Мать Богиня семя Небесного Отца в себя и удовлетворила бушующую страсть. И сидела она на этом семени как несушка на яйцах, и нагрела его своим телом. Загорелась земля, загорелась вода, и поднялась из воды земля, и насыпала остров в двух днях плавания от того места, где мы терпели мучения. И стало наше племя жить там, возделывать землю и добывать плоды и коренья и забыло то место, откуда мы прибыли, так как не хотело, чтобы кто-нибудь пришел нашим путем».
— Подожди, не читай дальше. Полина, дай мне листок бумаги и перо, — Урсус стал набрасывать какие-то закорючки, причем писал их справа налево, размазывал рукой чернила по бумаге, но продолжал далее. — Нет, не то! — он отбросил листок и взял чистый.
На листке были странные загогулины, из которых я смог разобрать только букву, похожую на русскую «Ш», и все.
— Что это, Лев Евгеньевич? — спросила Полина.
— Древнееврейский. Не мешай, деточка, — другой листок тоже полетел в нашу сторону. На нем было написано по—древнегречески, я разобрал.
— Следующий будет на латыни, — шепнул я Полине на ухо. — Представляешь, ходят аборигены по острову и восклицают: «Vanitas vanitatum et omnia vanitas» — Суета сует и всяческая суета. А в носу золотое кольцо.
— Прекратите паясничать, штабс-капитан! — она посмотрела на меня столь строго, что я ощутил себя провинившимся гимназистом-приготовишкой.
— Кажется, начинает что—то вырисовываться, — прогудел Урсус. — Не буду кричать «Эврика!» ибо недостоин великих, но я, действительно, нашел!
Учитель латыни показал нам листок, на котором в столбик были записаны слова на непонятном языке.
— Санскрит! — выдохнула Настя.
— Верно, откуда ты знаешь? — удивился он.
— Вы же сами говорили, что немного знаете, и еще я мадам Блаватскую читала — у нее в книге такие же значки попадаются.
— Блаватскую?.. — хмыкнул Урсус и глянул на Лазаря Петровича, но тот только развел руками. — Ну, давайте считать, что на этот раз мадам Блаватская нам помогла.
— А что там написано на санскрите? — спросил я. — Координаты острова?
— Нет, — засмеялся учитель. — До этого туземцы еще не додумались. Но эти «виски возбужденного слона» не давали мне покоя. Что за глупость? А потом я вспомнил — есть такое понятие в санскрите и обозначается оно одним словом, — он начертал несколько знаков.
Мы все приподнялись с мест и склонились над бумажкой так, что я лоб об лоб стукнулся с Лазарем Петровичем.
— И что это значит? — спросил адвокат?
— То и значит, — пояснил Урсус, — «виски возбужденного слона». А на санскрите — «мада».
— А для чего нам эта «мада»? — Я был несколько разочарован «открытием» полиглота.
— Нужна, нужна, не беспокойтесь, — успокоил он меня. — Эта «мада» встречается в тексте легенды несколько раз. Потому что слово переводится и как «мускус», которое стоит рядом со «слоном», и как «вино», и как «мед» — очень емкое слово!
Лев Евгеньевич ткнул пальцем в листок, а потом еще и еще.
— Оно повторяется несколько раз! — воскликнула Настя.
Я тоже, состроив понимающую физиономию, вперил взгляд в каракули, но ничего, кроме странных завитушек, не нашел. Кракозябры какие-то! И как это люди что-то в этом понимают? А Урсус еще и наслаждается! А у самого вицмундир до дыр протерт.
Мне очень хотелось остаться с Полиной наедине. Ведь я пришел делать предложение. Не каждый день в дом к вдове приходят по этому поводу, да еще такие мужчины, как я. Поэтому я был раздражен не на шутку. Полина даже не обратила внимания на мой ослепительный вид.
А Урсус тем временем продолжал:
— Я еще попытался выловить повторяющиеся слова и слоги. И вот, что я нашел: глаголы «удовлетворила» и «сидела на яйцах» переводятся как «ас». Отложим это словечко в сторону и покопаемся дальше. Вот тоже неплохая парочка: «не мог идти» и «не имеющий себе равных» переводятся как «ага». Что еще можно отсюда вычислить? Вот: «насыпать», «возделывать», «добывать» на санскрите — «кар». Все! Больше нет в этой легенде повторяющихся слов.
Он разорвал листок на четыре части, написал на каждом слово русскими буквами и положил около лампы на середину стола. Полина схватила бумажки и стала их тасовать:
— Сделаем так, — сказала она, — «мада», «ас», «ага», «кар». Мадагаскар! Смотрите! Это же Мадагаскар!
— Неужели так просто? — Настя засмеялась и захлопала в ладоши. — Лев Евгеньевич, вы такой умный! Как вы догадались, что надо переводить именно с санскрита?
— Не сразу, душа моя, не сразу… Вы же видели, я и древнееврейский пробовал, и греческий. Но когда вспомнил, что вашего мужа, Аполлинария Лазаревна, туземцы называли «Амрта», а это известное слово — на санскрите оно обозначает «молоко, млечный сок, молоки, молочный», то я понял, что легенду переводить надо на санскрит. Ну а потом удивился избыточности текста.
— А что это такое? — спросил я.
— Обычно из фольклорного произведения невозможно слова выкинуть, чтобы не нарушить общую канву, а тут многократные повторения. Такого не бывает, если этот прием не является основой — как в частушках, например. Но здесь легенда, информативная и, в тоже время, достаточно завуалированная. Я попробовал выписать повторяющиеся слова. И вот, что вышло.
— Замечательно вышло! — Полина вся раскраснелась от счастья и радости. — Только одного не пойму: почему санскрит оказался на Мадагаскаре? Ведь оттуда до индийского полуострова ох как далеко!
— Вот поедешь на Мадагаскар, сама и узнаешь, — засмеялся Урсус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35