Отвечайте!
— Нат Пинкертон, — чуть слышно прошептала Анастасия.
Она брала у меня книжки в желтых обложках и читала. Правда, я ее просила ее не носить их в институт, но Настя не послушалась и даже дала почитать их своей подруге Милочке. Я не вижу в этих книжках ничего плохого, но, Юлия, ты же знаешь наших институтских сушеных каракатиц. Они яйца куриными фруктами называют! А уж Нат Пинкертон для них — это верх неприличия и морального падения!
Григорий Сергеевич вышел из-за стола.
— Вы понимаете, мадемуазель Губина, что стоите на грани исключения из института? Первый раз вы громко хихикали на уроке латыни, и вам было сделано внушение. Теперь еще более тяжелый проступок. Что вы скажете на это?
— Простите меня, — не поднимая головы, прошептала Настя.
— Если я вас прощу, кто сможет дать мне уверенность в том, что вы не согрешите и в следующий раз? Ведь однажды вы так же, как сейчас, просили прощения.
Настя молчала.
— Вы не оставляете мне выбора. Придется подписать прошение о вашем исключении, — вздохнул Ефиманов и направился к столу.
— Нет, прошу вас! Только не это! Я не хочу, ваше превосходительство, пожалуйста… — она разрыдалась.
— И я этого не хочу, девочка моя, — скорбно сказал попечитель. — Но я не могу ничего поделать. Читал твое личное дело. Читал…
Наступило тягостное молчание. Настю била крупная дрожь. Она мяла в руках мокрый носовой платок и умоляюще глядела на Ефиманова. А тот наслаждался страхами и терзаниями девушки.
— Простите меня, я больше не буду! — вымолвила она. — Я на все готова, лишь бы остаться в институте.
— На все, говорите, мадемуазель? — попечитель с интересом посмотрел на Настю.
Он снова поднялся с места и, подойдя к девушке, кончиками пальцев поднял ее подбородок.
— Ну, полно, полно… Не надо так расстраиваться. Ты же хорошая девушка. И я надеюсь, что мы поймем друг друга, — проговорил он вкрадчиво.
Григорий Сергеевич вытащил из кармана кружевной батистовый платок и промокнул Насте глаза. Она посмотрела на него с благодарностью.
— Я, я… Я буду стараться. Только не выгоняйте.
— Ну, что ты, что ты, моя хорошая, — прошептал он, склоняясь к ее лицу. — Разве можно такой милой барышне плакать? А если барышня будет еще и умненькой, то вскоре и похвальный лист по прилежанию получит.
И его рука медленно спустилась с ее лица на грудь. Ефиманов тяжело задышал и придвинулся еще ближе к Насте. Девушка отпрянула.
— Успокойся, милая, я не сделаю тебе ничего плохого. Дай мне только немного тебя поласкать. Тебе будет приятно.
— Что вы делаете, Григорий Сергеевич? — наконец, подала голос Настя. — Это… Это нехорошо. Стыдно!
Она попыталась отстраниться, но попечитель не дал ей этого сделать.
— А если будешь строптивой — не видать тебе института, как своих ушей! Выгоню!
Его злой голос привет Настю в чувство. Она резким движением отбросила его руки, повернулась и выбежала за дверь.
Стоявшая у двери Марабу еле отскочила в сторону, иначе бы ее пришибло.
— Мадемуазель Губина, что вы себе позволяете? Остановитесь! — закричала она вслед Насте, то несчастная девушка бежала по коридору, не видя и не слыша ничего.
— Оставьте ее, госпожа Радова, — сурово приказал ей его превосходительство. — Зайдите и притворите дверь.
Вот такие дела происходят в нашем милом институте, дорогая моя подруга. Себя ругаю: ну, как я не обратила внимания на то, что в последнее время Настя замкнута и молчалива? Она могла бы давно рассказать мне об этом вопиющем случае, и может быть, удалось бы избежать этой страшной трагедии. Хотя после того, что я узнала, нет у меня к этому сластолюбцу никакой жалости!
Поэтому я прошу тебя, Юлия, если ты хоть что-то знаешь о подобных случаях, напиши мне срочно. Это очень важно!
Спасибо тебе.
Твоя Полина.
* * *
Мария Игнатьевна Рамзина — графу Кобринскому, Петербург .
Почтенный друг мой, Викентий Григорьевич, получила намедни твое письмо. Спешу ответить сразу же, после будет недосуг, так как все мысли мои заняты тем скандалом, в котором боком оказалась замешанной и наша фамилия.
Ты наверняка уже знаешь о смерти статского советника Ефиманова. Слухами мир полнится, а почта в Петербург и того быстрее доходит. Я заказала молебен за упокой его души, знала Григория Сергеевича немного, хоть и не приятельствовали мы с ним. После молебна мне полегчало.
Не буду докучать сплетнями, расскажу лишь о том, что видела своими глазами.
Третьего дня, в сочельник, поехала с визитами к графине Лужиной, к Сонечке Зарубиной и по пути заглянула к племяннику, Лазарю Петровичу, чьей дочерью ты весьма интересуешься. Вся семья была в сборе. Лазарь, его воспитанница Губина и Полина сидели вокруг стола. При моем появлении все встали, племянник подошел ко мне и проводил к месту рядом с собой.
— Рады видеть вас, тетушка, — Рамзин поцеловал мне руку. — В добром ли вы здравии, как ваша спина?
— Спасибо, милый, — ответила ему, усаживаясь. Все же спина у меня так и ломит, особенно после тряски в карете. И когда наш губернатор всерьез озаботится дорогами?
Полина с воспитанницей молчали.
Только я собралась высказать им все, что думаю о происшествии, как Полина сказала:
— Тетушка Марья Игнатьевна, мы с отцом решили забрать Настю из института. Не место ей там.
— Да что ты говоришь, Аполлинария? — я была возмущена. Сколько трудов стоило моему племяннику пристроить сироту, да и я руку приложила, нажала кое на кого, и теперь все прахом пойдет! — Как это забрать?
— Не учат там ничему хорошему, — ответила она. — Лучше найму Насте учителей, пусть дома обучают ее математике и географии.
Разорение какое — частных учителей нанимать! Откуда деньги? На наследство мое рассчитывает! Я, Викентий Григорьевич, хоть и не родная тетка Полине, но люблю ее, как свою дочь — не дал мне Господь своих детей. А она этим и пользуется.
— Ты, милостивая государыня, большой афронт мне нанесла, — сказала я ей. — Как так учиться дома? Со студентами? А потом экстерном экзамены держать? За что тогда деньги плачены? Шестьсот червонцев!
— Тетушка, — вмешался Лазарь Петрович. — Настенька пережила ужасную трагедию. Ей будет тяжело возвращаться после рождественских каникул в институт.
Хотела я возразить, да тут как раз появилась горничная и сообщила, что пришли из полиции.
— Проси, — коротко бросил ей Рамзин и поднялся навстречу гостю.
Им оказался полицейский чин, отрекомендовавшийся Кроликовым. Росту небольшого, полноват, с залысинами. Беспрестанно теребил обвисшие усы.
Племянник моего мужа всегда отличался непомерной демократичностью. Он тут же пригласил Кроликова за стол. Перед агентом поставили прибор и тот, не чинясь, взялся за куриную ногу.
— Что нового в расследовании? — поинтересовался Лазарь Петрович.
— Идет своим ходом, — ответил агент, занят более едой, а не беседой, — мы арестовали подозреваемую.
— Как? — воскликнула я. — Уже?
— Наша полиция, сударыня, всегда стоит на страже подданных его императорского величества, — торжественность его слов была несколько испорчена тем, что Кроликов продолжал обгладывать ногу с такой жадностью, словно его сроду не кормили.
— И кто же убийца? — в один голос спросили мы с Полиной.
— Подозреваемая, — с нажимом произнес Кроликов это слово, — мадемуазель Егорова, пепиньерка N-ского института.
— Нет, нет! — закричала вдруг Анастасия и громко навзрыд расплакалась.
Рамзин позвонил в колокольчик, и горничная увела плачущую девушку. Очень хорошо. Негоже ей присутствовать среди взрослых бесед. Не спорю, ей досталось, но кто знает, что явилось истинной первопричиной этой трагедии?
Когда все немного успокоились и за столом воцарилась тишина, Рамзин спросил агента:
— Господин Кроликов, почему задержана мадемуазель Егорова?
— Она сама призналась, что убила его превосходительство, — тут он покосился в мою сторону.
— Каким образом? Чем и когда?
— Простите, господин Рамзин, — твердо ответил Кроликов, — но вы не являетесь адвокатом мадемуазель Егоровой, и поэтому я не буду отвечать на ваши вопросы. Я пришел сюда по приглашению госпожи Авиловой…
Полина посмотрела на отца и произнесла:
— Папа, я хочу, чтобы ты стал адвокатом мадемуазель Егоровой. Она ни в чем не виновата, я уверена. Это оговор и трагическое недоразумение!
— Но, Полина, — возразил ей отец, — мадемуазель Егорова не просила меня стать ее адвокатом. Может быть, у нее уже есть адвокат?
— Нет, уважаемый Лазарь Петрович, — Кроликов покачал головой, — у нее нет адвоката.
— Откуда у нее может быть адвокат, папа? Она бедна, как церковная мышь!
Нет, поистине моя внучатая племянница так и не научилась хорошим манерам.
— Однако, господа, давайте перейдем к делу, — полицейский взял в руки бразды правления. — Вы, госпожа Авилова, пригласили меня для того, чтобы…
— Рассказать вам о вопиющем и недостойном поведении статского советника Ефиманова, — договорила за него Полина.
— Очень интересно, мадам, весьма интересно, — с удивлением воззрился на нее Кроликов. — И что вам известно?
Далее, Викентий Григорьевич, я услышала то, во что мой разум отказывается верить, а подагрические пальцы описывать пером. Полина поведала нам о том, что попечитель, этот благородный и уважаемый в свете человек, известный не только у нас, в N-ске, но и в Петербурге, соблазнял Губину, воспитанницу, принятую в дом из жалости и по сердоболию мужниного племянника! Ей бы тише воды, ниже травы быть, а она вот что удумала, такого человека в грязных помыслах обвинять!
Тут я не выдержала, поднялась с места и сказала, что ноги моей в этом доме не будет, раз тут такие разговоры ведутся, да еще в присутствии полицейских чинов! Хоть племянник и уговаривал меня остаться, я была непреклонна. А Полина даже словечка мне не сказала, упрямица! На богадельню капитал отпишу, монашкам-чернорясницам, пусть так и знают!
Вот и все, Викентий. Напиши мне, как отозвались об этом происшествии в свете — а о другом мне и знать не интересно.
Остаюсь твоя старая приятельница,
Мария Игнатьевна Рамзина
Глава третья
Сим присовокупляю…
Полицейскому следователю Ипполиту Кондратьевичу Кроликову.
Предписание.
Вам следует в трехдневный срок представить доклад по делу об убийстве статского советника, председателя попечительского совета института, Григория Сергеевича Ефиманова.
К докладу приложить:
— акт осмотра места убийства г-на Ефиманова,
— материалы об организации охраны института губернского города N-cка вообще и во время пребывания г-на Ефиманова на рождественском балу в частности,
— списки присутствовавших на балу,
— протоколы допросов подозреваемых,
— протоколы осмотра финансовых бумаг, переписка, квитанции N-cкого института,
— послужные списки служащих и учителей института, а также материалы расследования деятельности должностных лиц на занимаемых постах,
— свидетельские показания прислуги, родственников, знакомых и др, имеющих непосредственное отношение к делу,
— справки и отчеты о расходовании средств, отпущенных на агентуру, о выплате суточных и т. п.
Заведующий особым отделом Департамента полиции
П. В. Шелестов.
* * *
Протокол допроса Анны Егоровой.
Следственная тюрьма N-ска.
— Ваше имя?
— Анна Георгиевна Егорова.
— Вероисповедание?
— Православная.
— Сословие?
— Дворянка.
— Ваш адрес?
— Проживаю в институте, по месту службы.
— Чем занимаетесь?
— Пепиньерка младших классов.
— Что вы можете рассказать по делу об убийстве статского советника г-на Ефиманова?
— Это я убила его.
— За что?
— Он сломал мою жизнь.
— Расскажите подробнее.
— Я из семьи обедневших дворян. Отец умер рано, остались у матери моей я и двое младших братьев. Я уже училась в Институте, но после смерти отца у нас не было денег, чтобы платить за мое обучение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Нат Пинкертон, — чуть слышно прошептала Анастасия.
Она брала у меня книжки в желтых обложках и читала. Правда, я ее просила ее не носить их в институт, но Настя не послушалась и даже дала почитать их своей подруге Милочке. Я не вижу в этих книжках ничего плохого, но, Юлия, ты же знаешь наших институтских сушеных каракатиц. Они яйца куриными фруктами называют! А уж Нат Пинкертон для них — это верх неприличия и морального падения!
Григорий Сергеевич вышел из-за стола.
— Вы понимаете, мадемуазель Губина, что стоите на грани исключения из института? Первый раз вы громко хихикали на уроке латыни, и вам было сделано внушение. Теперь еще более тяжелый проступок. Что вы скажете на это?
— Простите меня, — не поднимая головы, прошептала Настя.
— Если я вас прощу, кто сможет дать мне уверенность в том, что вы не согрешите и в следующий раз? Ведь однажды вы так же, как сейчас, просили прощения.
Настя молчала.
— Вы не оставляете мне выбора. Придется подписать прошение о вашем исключении, — вздохнул Ефиманов и направился к столу.
— Нет, прошу вас! Только не это! Я не хочу, ваше превосходительство, пожалуйста… — она разрыдалась.
— И я этого не хочу, девочка моя, — скорбно сказал попечитель. — Но я не могу ничего поделать. Читал твое личное дело. Читал…
Наступило тягостное молчание. Настю била крупная дрожь. Она мяла в руках мокрый носовой платок и умоляюще глядела на Ефиманова. А тот наслаждался страхами и терзаниями девушки.
— Простите меня, я больше не буду! — вымолвила она. — Я на все готова, лишь бы остаться в институте.
— На все, говорите, мадемуазель? — попечитель с интересом посмотрел на Настю.
Он снова поднялся с места и, подойдя к девушке, кончиками пальцев поднял ее подбородок.
— Ну, полно, полно… Не надо так расстраиваться. Ты же хорошая девушка. И я надеюсь, что мы поймем друг друга, — проговорил он вкрадчиво.
Григорий Сергеевич вытащил из кармана кружевной батистовый платок и промокнул Насте глаза. Она посмотрела на него с благодарностью.
— Я, я… Я буду стараться. Только не выгоняйте.
— Ну, что ты, что ты, моя хорошая, — прошептал он, склоняясь к ее лицу. — Разве можно такой милой барышне плакать? А если барышня будет еще и умненькой, то вскоре и похвальный лист по прилежанию получит.
И его рука медленно спустилась с ее лица на грудь. Ефиманов тяжело задышал и придвинулся еще ближе к Насте. Девушка отпрянула.
— Успокойся, милая, я не сделаю тебе ничего плохого. Дай мне только немного тебя поласкать. Тебе будет приятно.
— Что вы делаете, Григорий Сергеевич? — наконец, подала голос Настя. — Это… Это нехорошо. Стыдно!
Она попыталась отстраниться, но попечитель не дал ей этого сделать.
— А если будешь строптивой — не видать тебе института, как своих ушей! Выгоню!
Его злой голос привет Настю в чувство. Она резким движением отбросила его руки, повернулась и выбежала за дверь.
Стоявшая у двери Марабу еле отскочила в сторону, иначе бы ее пришибло.
— Мадемуазель Губина, что вы себе позволяете? Остановитесь! — закричала она вслед Насте, то несчастная девушка бежала по коридору, не видя и не слыша ничего.
— Оставьте ее, госпожа Радова, — сурово приказал ей его превосходительство. — Зайдите и притворите дверь.
Вот такие дела происходят в нашем милом институте, дорогая моя подруга. Себя ругаю: ну, как я не обратила внимания на то, что в последнее время Настя замкнута и молчалива? Она могла бы давно рассказать мне об этом вопиющем случае, и может быть, удалось бы избежать этой страшной трагедии. Хотя после того, что я узнала, нет у меня к этому сластолюбцу никакой жалости!
Поэтому я прошу тебя, Юлия, если ты хоть что-то знаешь о подобных случаях, напиши мне срочно. Это очень важно!
Спасибо тебе.
Твоя Полина.
* * *
Мария Игнатьевна Рамзина — графу Кобринскому, Петербург .
Почтенный друг мой, Викентий Григорьевич, получила намедни твое письмо. Спешу ответить сразу же, после будет недосуг, так как все мысли мои заняты тем скандалом, в котором боком оказалась замешанной и наша фамилия.
Ты наверняка уже знаешь о смерти статского советника Ефиманова. Слухами мир полнится, а почта в Петербург и того быстрее доходит. Я заказала молебен за упокой его души, знала Григория Сергеевича немного, хоть и не приятельствовали мы с ним. После молебна мне полегчало.
Не буду докучать сплетнями, расскажу лишь о том, что видела своими глазами.
Третьего дня, в сочельник, поехала с визитами к графине Лужиной, к Сонечке Зарубиной и по пути заглянула к племяннику, Лазарю Петровичу, чьей дочерью ты весьма интересуешься. Вся семья была в сборе. Лазарь, его воспитанница Губина и Полина сидели вокруг стола. При моем появлении все встали, племянник подошел ко мне и проводил к месту рядом с собой.
— Рады видеть вас, тетушка, — Рамзин поцеловал мне руку. — В добром ли вы здравии, как ваша спина?
— Спасибо, милый, — ответила ему, усаживаясь. Все же спина у меня так и ломит, особенно после тряски в карете. И когда наш губернатор всерьез озаботится дорогами?
Полина с воспитанницей молчали.
Только я собралась высказать им все, что думаю о происшествии, как Полина сказала:
— Тетушка Марья Игнатьевна, мы с отцом решили забрать Настю из института. Не место ей там.
— Да что ты говоришь, Аполлинария? — я была возмущена. Сколько трудов стоило моему племяннику пристроить сироту, да и я руку приложила, нажала кое на кого, и теперь все прахом пойдет! — Как это забрать?
— Не учат там ничему хорошему, — ответила она. — Лучше найму Насте учителей, пусть дома обучают ее математике и географии.
Разорение какое — частных учителей нанимать! Откуда деньги? На наследство мое рассчитывает! Я, Викентий Григорьевич, хоть и не родная тетка Полине, но люблю ее, как свою дочь — не дал мне Господь своих детей. А она этим и пользуется.
— Ты, милостивая государыня, большой афронт мне нанесла, — сказала я ей. — Как так учиться дома? Со студентами? А потом экстерном экзамены держать? За что тогда деньги плачены? Шестьсот червонцев!
— Тетушка, — вмешался Лазарь Петрович. — Настенька пережила ужасную трагедию. Ей будет тяжело возвращаться после рождественских каникул в институт.
Хотела я возразить, да тут как раз появилась горничная и сообщила, что пришли из полиции.
— Проси, — коротко бросил ей Рамзин и поднялся навстречу гостю.
Им оказался полицейский чин, отрекомендовавшийся Кроликовым. Росту небольшого, полноват, с залысинами. Беспрестанно теребил обвисшие усы.
Племянник моего мужа всегда отличался непомерной демократичностью. Он тут же пригласил Кроликова за стол. Перед агентом поставили прибор и тот, не чинясь, взялся за куриную ногу.
— Что нового в расследовании? — поинтересовался Лазарь Петрович.
— Идет своим ходом, — ответил агент, занят более едой, а не беседой, — мы арестовали подозреваемую.
— Как? — воскликнула я. — Уже?
— Наша полиция, сударыня, всегда стоит на страже подданных его императорского величества, — торжественность его слов была несколько испорчена тем, что Кроликов продолжал обгладывать ногу с такой жадностью, словно его сроду не кормили.
— И кто же убийца? — в один голос спросили мы с Полиной.
— Подозреваемая, — с нажимом произнес Кроликов это слово, — мадемуазель Егорова, пепиньерка N-ского института.
— Нет, нет! — закричала вдруг Анастасия и громко навзрыд расплакалась.
Рамзин позвонил в колокольчик, и горничная увела плачущую девушку. Очень хорошо. Негоже ей присутствовать среди взрослых бесед. Не спорю, ей досталось, но кто знает, что явилось истинной первопричиной этой трагедии?
Когда все немного успокоились и за столом воцарилась тишина, Рамзин спросил агента:
— Господин Кроликов, почему задержана мадемуазель Егорова?
— Она сама призналась, что убила его превосходительство, — тут он покосился в мою сторону.
— Каким образом? Чем и когда?
— Простите, господин Рамзин, — твердо ответил Кроликов, — но вы не являетесь адвокатом мадемуазель Егоровой, и поэтому я не буду отвечать на ваши вопросы. Я пришел сюда по приглашению госпожи Авиловой…
Полина посмотрела на отца и произнесла:
— Папа, я хочу, чтобы ты стал адвокатом мадемуазель Егоровой. Она ни в чем не виновата, я уверена. Это оговор и трагическое недоразумение!
— Но, Полина, — возразил ей отец, — мадемуазель Егорова не просила меня стать ее адвокатом. Может быть, у нее уже есть адвокат?
— Нет, уважаемый Лазарь Петрович, — Кроликов покачал головой, — у нее нет адвоката.
— Откуда у нее может быть адвокат, папа? Она бедна, как церковная мышь!
Нет, поистине моя внучатая племянница так и не научилась хорошим манерам.
— Однако, господа, давайте перейдем к делу, — полицейский взял в руки бразды правления. — Вы, госпожа Авилова, пригласили меня для того, чтобы…
— Рассказать вам о вопиющем и недостойном поведении статского советника Ефиманова, — договорила за него Полина.
— Очень интересно, мадам, весьма интересно, — с удивлением воззрился на нее Кроликов. — И что вам известно?
Далее, Викентий Григорьевич, я услышала то, во что мой разум отказывается верить, а подагрические пальцы описывать пером. Полина поведала нам о том, что попечитель, этот благородный и уважаемый в свете человек, известный не только у нас, в N-ске, но и в Петербурге, соблазнял Губину, воспитанницу, принятую в дом из жалости и по сердоболию мужниного племянника! Ей бы тише воды, ниже травы быть, а она вот что удумала, такого человека в грязных помыслах обвинять!
Тут я не выдержала, поднялась с места и сказала, что ноги моей в этом доме не будет, раз тут такие разговоры ведутся, да еще в присутствии полицейских чинов! Хоть племянник и уговаривал меня остаться, я была непреклонна. А Полина даже словечка мне не сказала, упрямица! На богадельню капитал отпишу, монашкам-чернорясницам, пусть так и знают!
Вот и все, Викентий. Напиши мне, как отозвались об этом происшествии в свете — а о другом мне и знать не интересно.
Остаюсь твоя старая приятельница,
Мария Игнатьевна Рамзина
Глава третья
Сим присовокупляю…
Полицейскому следователю Ипполиту Кондратьевичу Кроликову.
Предписание.
Вам следует в трехдневный срок представить доклад по делу об убийстве статского советника, председателя попечительского совета института, Григория Сергеевича Ефиманова.
К докладу приложить:
— акт осмотра места убийства г-на Ефиманова,
— материалы об организации охраны института губернского города N-cка вообще и во время пребывания г-на Ефиманова на рождественском балу в частности,
— списки присутствовавших на балу,
— протоколы допросов подозреваемых,
— протоколы осмотра финансовых бумаг, переписка, квитанции N-cкого института,
— послужные списки служащих и учителей института, а также материалы расследования деятельности должностных лиц на занимаемых постах,
— свидетельские показания прислуги, родственников, знакомых и др, имеющих непосредственное отношение к делу,
— справки и отчеты о расходовании средств, отпущенных на агентуру, о выплате суточных и т. п.
Заведующий особым отделом Департамента полиции
П. В. Шелестов.
* * *
Протокол допроса Анны Егоровой.
Следственная тюрьма N-ска.
— Ваше имя?
— Анна Георгиевна Егорова.
— Вероисповедание?
— Православная.
— Сословие?
— Дворянка.
— Ваш адрес?
— Проживаю в институте, по месту службы.
— Чем занимаетесь?
— Пепиньерка младших классов.
— Что вы можете рассказать по делу об убийстве статского советника г-на Ефиманова?
— Это я убила его.
— За что?
— Он сломал мою жизнь.
— Расскажите подробнее.
— Я из семьи обедневших дворян. Отец умер рано, остались у матери моей я и двое младших братьев. Я уже училась в Институте, но после смерти отца у нас не было денег, чтобы платить за мое обучение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35