— А я только переводчик, я не могу загадки переселения народов разгадывать.
А Лазарь Петрович молчал и лишь попыхивал трубкой. Наконец он вытащил трубку изо рта и спросил:
— И что ты собираешься делать с этим открытием, дочка?
— Как что? — удивилась она. — Издать книгу, увековечить память мужа моего.
— И рассказать всем про остров Мадагаскар и чудесный панданус, дающий силу и бессмертие? Ты представляешь, что будет? Не только наш Лев Евгеньевич знает санскрит. Даже если ты не дашь перевод в книге — кто-нибудь да догадается, снарядит корабль и предаст остров близ Мадагаскара на поток и разграбление. Ты этого хочешь? Только в нашем городе случились четыре смерти из-за тайны, описанной в дневнике, а ты и Настенька чудом спаслись, — адвокат говорил так, словно мы были присяжными, а от его речи зависел исход процесса. — И потом, откуда у тебя деньги?
В дверь зазвонили. Горничная пошла открывать. На пороге стоял Прошка и ломал шапку.
— Меня моя барыня, Мария Игнатьевна, к вам послала, велела передать непременно, чтобы Аполлинария Лазаревна пришли. Кончается она. Вас зовет.
Мы посмотрели друг на друга и одновременно, словно по команде, расхохотались. Прошка был совершенно сбит с толку нашей реакцией на его слова.
— Неужто еще один душегуб за воротами прячется? — зарычал я и, отодвинув безталанного гонца, бросился во двор.
Во дворе было тихо, только похрапывали лошади, а на козлах сидел знакомый кучер Марии Игнатьевны.
— Поспешайте, барин, совсем плоха наша барыня, — сказал он мне густым басом и покачал головой. — Не доживет до утра.
Я обошел карету кругом, заглянул внутрь — вроде все было в порядке.
— Николай Львович, езжайте с Полиной, — сказал мне Лазарь Петрович. — Будете ей защитой, а я попозже, на извозчике прибуду.
Наконец-то мы остались одни. Хоть на пять минут, но вместе. И я решил не упустить счастливого случая.
— Полина! — сказал я проникновенным голосом, на который был только способен. — Полина, дорогая…
И тут слова кончились. Я смешался.
— Что, милый? — спросила она меня и улыбнулась.
Набрав полную грудь воздуха, я гаркнул:
— Выходи за меня замуж! Je vous aime! — Я так и не смог выговорить эту фразу по-русски.
Полина подпрыгнула на сиденье, наверное, ямка на дороге попалась.
— Николай, ну ты, право, огорошил. Тетушка при смерти, а ты со своими предложениями… Тебе что, так не терпится?
— Да, не терпится! Вот женюсь на тебе, дома посидишь, поправишься, детей родишь, на женщину будешь походить, а то все палка палкой.
— Неплохая перспектива, — протянула она, словно пробуя мое предложение на вкус, но тут карета остановилась, Прошка соскочил с запяток и открыл нам дверь. — После поговорим, а теперь к тетушке!
Идя вслед за ней, я клял на чем свет стоит свою нерешительность, ее строптивость, болезнь тетки, приключившуюся не вовремя, хотя какая напасть приходит в срок?
К нам подошел Лазарь Петрович, сошедший с пролетки, и мы направились в дом.
В особняке царила та настороженно-суетливая атмосфера, какая бывает, когда в доме лежит тяжелобольной. Это сразу меня проняло, я понял, что на этот раз Прошка не врал — накликал беду, прохиндей!
Из комнаты Марии Игнатьевны вышел лысый и худой человек в пенсне, одетый в черное, и, увидев Лазаря Петровича, поклонился нам:
— Вечер добрый, коллега!
— Приветствую, Афанасий Михайлович! Как она?
— Плоха, — состроил сочувственную мину человек и, вперив изучающий взгляд в мою Полину, добавил: — Конечно, будем надеяться на лучшее, Бог милостив, но, в случае чего, вскоре увидимся.
Он поклонился еще раз и скрылся с глаз.
— Нотариус Плешнев, — вздохнул Лазарь Петрович. — Наверное, последние распоряжения отдавала. Хоть и вздорная женщина, и не родня мне по крови, а уважал я ее.
— Papa! — остановила его Полина. — Тетушка еще жива.
Из спальни Марии Игнатьевны выглянула монашка в белом одеянии — сиделка и тихо сказала Полине:
— Барыня вас просят!
Полина прошла за ней, а мы остались с Лазарем Петровичем дожидаться.
— Простите меня великодушно, Лазарь Петрович, — решился я. — Я понимаю, что сейчас не время, но и у меня его тоже не осталось. Ничего меня не держит в N-ске, полковник Лукин хоть завтра обещал подписать мне перевод в Москву, на прежнее место службы, но есть одно обстоятельство…
— Слушаю вас, штабс-капитан, — сказал Лазарь Петрович, раскуривая трубку.
— Я люблю Аполлинарию Лазаревну. И предложил ей руку и сердце. Конечно, уместней было бы не просто ставить вас в известность, а на коленях попросить отеческого благословения, но она вдова, взрослая женщина, и может сама решать.
— Верно, — кивнул адвокат и выпустил клубы дыма.
— Когда я поделился с ней моими рассуждениями о семейной жизни и детях, что в браке со мной она будет образцовой матерью и хозяйкой, без всяких ее выкрутасов, она очень странно на меня посмотрела, и оборвала разговор.
Лазарь Петрович глянул на меня точь-в-точь как Полина намедни, вынул трубку изо рта, и доброжелательно сказал:
— Знаете что, штабс-капитан, примите добрый совет: соглашайтесь на перевод в Москву.
Мне ничего не оставалось делать, как щелкнуть каблуками и откланяться.
Так что, Алеша, друг мой, жди, скоро увидимся!
Твой Николай.
* * *
Духовное завещание М. И. Рамзиной.
ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТАГО ДУХА АМИНЬ.
Завещание Марии Игнатьевны Рамзиной, вдовы статского советника Ивана Сергеевича Рамзина, подписанное ей собственноручно.
Я, нижеподписавшийся Статская Советница Мария Игнатьевна Рамзина, урожденная княжна Беклемишева, вдова статского советника Ивана Сергеевича Рамзина, находясь в здравом уме, твердой памяти, в свой смертный час, постигший меня внезапно, признала за благо учинить о родовой и благоприобретенной движимости и недвижимости моей, следующее распоряжение, равное по смерти моей духовному завещанию:
1). Недвижимое поместье мое, Рамзино, отошедшее мне после смерти супруга моего Ивана Сергеевича Рамзина и принадлежащею к нему землею в количестве 4 662 десятины и 234 квадратных сажени с существующими при оном поместье строениями и имуществом, мелким и крупным рогатым скотом, стоимостью 94 577 руб. 34 коп. ассигнациями, или серебром 27 022 руб. 33 коп. находящееся в 60 верстах от N-ска, в Бокаревском уезде,
2) по купчей крепости, совершенной в 1857 году, 20 Мая и записанной в книгу недвижимости городской управы губернского города N-ска, каменный трехэтажный дом, с деревянным одноэтажным флигелем, надворными строениями и землею, находящемуся в N-ске на Малой Соборной улице, купленному за 42 000 руб ассигнациями, полученному мной по духовной моего усопшего мужа, а также все движимое имущество в нем, включая картины, книги, мебель, экипажи, винный погреб, столовое серебро и хрусталь, посуда и постельное белье и другие мелкие вещи,
3) капитал в облигациях и ценных бумагах в размере 80 000 руб. ассигнациями,
завещаю в пожизненное владение своей внучатой племяннице Аполлинарии Лазаревне Авиловой, урожденной Рамзиной с тем, чтобы она совершила научное географическое путешествие по стопам своего мужа, географа, коллежского асессора Владимира Григорьевича Авилова, и издала после книгу об этом путешествии, а по смерти ее имение это, движимость и недвижимость, включая изменения, последовавшие с ними в течение времени, должны отойти к наследникам ее. В случае отказа выполнить сие повеление в течение пяти лет со дня моей смерти весь капитал и недвижимость передать в женский монастырь Успения Богородицы на богоугодные цели.
Отдельно упоминаю:
4) Часть Святых мощей и животворящего креста в позолоченном ковчежце, украшенном драгоценными каменьями из кивота домашней церкви моей, а также Святые иконы оттуда — завещаю в женский монастырь Успения Богородицы на помин душ рабов божьих Ивана, Викентия и Марии.
5) Выполнение по сему завещанию и обязанности душеприказчика возлагаю на племянника мужа моего, стряпчего Лазаря Петровича Рамзина которого очень прошу исполнить волю мою в точности и безо всякого от нее отступления. Если же Л. П. Рамзин по каким либо причинам не сможет возложить на себя звание душеприказчика, то исполнение по завещанию принимает на себя А. Л. Авилова.
6) Распоряжение о моем погребении. Грешное мое тело предайте земле по православному обряду, как можно более скромно и просто, рядом с усопшими рабами божьими Иваном и Викентием. На могиле напишите «Страдала и успокоилась меж близких». Подайте благодеяние бедным, ибо это есть самая лучшая принадлежность погребения. В первые сорок дней по смерти моей напечатайте в «Губернских ведомостях», а также в других общенародных газетах о моей кончине, с присовокуплением покорнейшей просьбы творить молитву всем, находящимся в монашестве, а также лично меня знавших.
7) Сие мое духовное завещание написано с моих слов и подписано мною в двух экземплярах. Один экземпляр прошу предоставить для хранения в N-скую Уголовную Палату, а другой выдать моему душеприказчику для выполнения.
Написано нотариусом и присяжным поверенным Афанасием Михайловичем Плешневым со слов Марии Игнатьевны Рамзиной. Подпись и печать. N-ск, 20 февраля 1890 года.
Конец
Ашкелон 2002
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
А Лазарь Петрович молчал и лишь попыхивал трубкой. Наконец он вытащил трубку изо рта и спросил:
— И что ты собираешься делать с этим открытием, дочка?
— Как что? — удивилась она. — Издать книгу, увековечить память мужа моего.
— И рассказать всем про остров Мадагаскар и чудесный панданус, дающий силу и бессмертие? Ты представляешь, что будет? Не только наш Лев Евгеньевич знает санскрит. Даже если ты не дашь перевод в книге — кто-нибудь да догадается, снарядит корабль и предаст остров близ Мадагаскара на поток и разграбление. Ты этого хочешь? Только в нашем городе случились четыре смерти из-за тайны, описанной в дневнике, а ты и Настенька чудом спаслись, — адвокат говорил так, словно мы были присяжными, а от его речи зависел исход процесса. — И потом, откуда у тебя деньги?
В дверь зазвонили. Горничная пошла открывать. На пороге стоял Прошка и ломал шапку.
— Меня моя барыня, Мария Игнатьевна, к вам послала, велела передать непременно, чтобы Аполлинария Лазаревна пришли. Кончается она. Вас зовет.
Мы посмотрели друг на друга и одновременно, словно по команде, расхохотались. Прошка был совершенно сбит с толку нашей реакцией на его слова.
— Неужто еще один душегуб за воротами прячется? — зарычал я и, отодвинув безталанного гонца, бросился во двор.
Во дворе было тихо, только похрапывали лошади, а на козлах сидел знакомый кучер Марии Игнатьевны.
— Поспешайте, барин, совсем плоха наша барыня, — сказал он мне густым басом и покачал головой. — Не доживет до утра.
Я обошел карету кругом, заглянул внутрь — вроде все было в порядке.
— Николай Львович, езжайте с Полиной, — сказал мне Лазарь Петрович. — Будете ей защитой, а я попозже, на извозчике прибуду.
Наконец-то мы остались одни. Хоть на пять минут, но вместе. И я решил не упустить счастливого случая.
— Полина! — сказал я проникновенным голосом, на который был только способен. — Полина, дорогая…
И тут слова кончились. Я смешался.
— Что, милый? — спросила она меня и улыбнулась.
Набрав полную грудь воздуха, я гаркнул:
— Выходи за меня замуж! Je vous aime! — Я так и не смог выговорить эту фразу по-русски.
Полина подпрыгнула на сиденье, наверное, ямка на дороге попалась.
— Николай, ну ты, право, огорошил. Тетушка при смерти, а ты со своими предложениями… Тебе что, так не терпится?
— Да, не терпится! Вот женюсь на тебе, дома посидишь, поправишься, детей родишь, на женщину будешь походить, а то все палка палкой.
— Неплохая перспектива, — протянула она, словно пробуя мое предложение на вкус, но тут карета остановилась, Прошка соскочил с запяток и открыл нам дверь. — После поговорим, а теперь к тетушке!
Идя вслед за ней, я клял на чем свет стоит свою нерешительность, ее строптивость, болезнь тетки, приключившуюся не вовремя, хотя какая напасть приходит в срок?
К нам подошел Лазарь Петрович, сошедший с пролетки, и мы направились в дом.
В особняке царила та настороженно-суетливая атмосфера, какая бывает, когда в доме лежит тяжелобольной. Это сразу меня проняло, я понял, что на этот раз Прошка не врал — накликал беду, прохиндей!
Из комнаты Марии Игнатьевны вышел лысый и худой человек в пенсне, одетый в черное, и, увидев Лазаря Петровича, поклонился нам:
— Вечер добрый, коллега!
— Приветствую, Афанасий Михайлович! Как она?
— Плоха, — состроил сочувственную мину человек и, вперив изучающий взгляд в мою Полину, добавил: — Конечно, будем надеяться на лучшее, Бог милостив, но, в случае чего, вскоре увидимся.
Он поклонился еще раз и скрылся с глаз.
— Нотариус Плешнев, — вздохнул Лазарь Петрович. — Наверное, последние распоряжения отдавала. Хоть и вздорная женщина, и не родня мне по крови, а уважал я ее.
— Papa! — остановила его Полина. — Тетушка еще жива.
Из спальни Марии Игнатьевны выглянула монашка в белом одеянии — сиделка и тихо сказала Полине:
— Барыня вас просят!
Полина прошла за ней, а мы остались с Лазарем Петровичем дожидаться.
— Простите меня великодушно, Лазарь Петрович, — решился я. — Я понимаю, что сейчас не время, но и у меня его тоже не осталось. Ничего меня не держит в N-ске, полковник Лукин хоть завтра обещал подписать мне перевод в Москву, на прежнее место службы, но есть одно обстоятельство…
— Слушаю вас, штабс-капитан, — сказал Лазарь Петрович, раскуривая трубку.
— Я люблю Аполлинарию Лазаревну. И предложил ей руку и сердце. Конечно, уместней было бы не просто ставить вас в известность, а на коленях попросить отеческого благословения, но она вдова, взрослая женщина, и может сама решать.
— Верно, — кивнул адвокат и выпустил клубы дыма.
— Когда я поделился с ней моими рассуждениями о семейной жизни и детях, что в браке со мной она будет образцовой матерью и хозяйкой, без всяких ее выкрутасов, она очень странно на меня посмотрела, и оборвала разговор.
Лазарь Петрович глянул на меня точь-в-точь как Полина намедни, вынул трубку изо рта, и доброжелательно сказал:
— Знаете что, штабс-капитан, примите добрый совет: соглашайтесь на перевод в Москву.
Мне ничего не оставалось делать, как щелкнуть каблуками и откланяться.
Так что, Алеша, друг мой, жди, скоро увидимся!
Твой Николай.
* * *
Духовное завещание М. И. Рамзиной.
ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТАГО ДУХА АМИНЬ.
Завещание Марии Игнатьевны Рамзиной, вдовы статского советника Ивана Сергеевича Рамзина, подписанное ей собственноручно.
Я, нижеподписавшийся Статская Советница Мария Игнатьевна Рамзина, урожденная княжна Беклемишева, вдова статского советника Ивана Сергеевича Рамзина, находясь в здравом уме, твердой памяти, в свой смертный час, постигший меня внезапно, признала за благо учинить о родовой и благоприобретенной движимости и недвижимости моей, следующее распоряжение, равное по смерти моей духовному завещанию:
1). Недвижимое поместье мое, Рамзино, отошедшее мне после смерти супруга моего Ивана Сергеевича Рамзина и принадлежащею к нему землею в количестве 4 662 десятины и 234 квадратных сажени с существующими при оном поместье строениями и имуществом, мелким и крупным рогатым скотом, стоимостью 94 577 руб. 34 коп. ассигнациями, или серебром 27 022 руб. 33 коп. находящееся в 60 верстах от N-ска, в Бокаревском уезде,
2) по купчей крепости, совершенной в 1857 году, 20 Мая и записанной в книгу недвижимости городской управы губернского города N-ска, каменный трехэтажный дом, с деревянным одноэтажным флигелем, надворными строениями и землею, находящемуся в N-ске на Малой Соборной улице, купленному за 42 000 руб ассигнациями, полученному мной по духовной моего усопшего мужа, а также все движимое имущество в нем, включая картины, книги, мебель, экипажи, винный погреб, столовое серебро и хрусталь, посуда и постельное белье и другие мелкие вещи,
3) капитал в облигациях и ценных бумагах в размере 80 000 руб. ассигнациями,
завещаю в пожизненное владение своей внучатой племяннице Аполлинарии Лазаревне Авиловой, урожденной Рамзиной с тем, чтобы она совершила научное географическое путешествие по стопам своего мужа, географа, коллежского асессора Владимира Григорьевича Авилова, и издала после книгу об этом путешествии, а по смерти ее имение это, движимость и недвижимость, включая изменения, последовавшие с ними в течение времени, должны отойти к наследникам ее. В случае отказа выполнить сие повеление в течение пяти лет со дня моей смерти весь капитал и недвижимость передать в женский монастырь Успения Богородицы на богоугодные цели.
Отдельно упоминаю:
4) Часть Святых мощей и животворящего креста в позолоченном ковчежце, украшенном драгоценными каменьями из кивота домашней церкви моей, а также Святые иконы оттуда — завещаю в женский монастырь Успения Богородицы на помин душ рабов божьих Ивана, Викентия и Марии.
5) Выполнение по сему завещанию и обязанности душеприказчика возлагаю на племянника мужа моего, стряпчего Лазаря Петровича Рамзина которого очень прошу исполнить волю мою в точности и безо всякого от нее отступления. Если же Л. П. Рамзин по каким либо причинам не сможет возложить на себя звание душеприказчика, то исполнение по завещанию принимает на себя А. Л. Авилова.
6) Распоряжение о моем погребении. Грешное мое тело предайте земле по православному обряду, как можно более скромно и просто, рядом с усопшими рабами божьими Иваном и Викентием. На могиле напишите «Страдала и успокоилась меж близких». Подайте благодеяние бедным, ибо это есть самая лучшая принадлежность погребения. В первые сорок дней по смерти моей напечатайте в «Губернских ведомостях», а также в других общенародных газетах о моей кончине, с присовокуплением покорнейшей просьбы творить молитву всем, находящимся в монашестве, а также лично меня знавших.
7) Сие мое духовное завещание написано с моих слов и подписано мною в двух экземплярах. Один экземпляр прошу предоставить для хранения в N-скую Уголовную Палату, а другой выдать моему душеприказчику для выполнения.
Написано нотариусом и присяжным поверенным Афанасием Михайловичем Плешневым со слов Марии Игнатьевны Рамзиной. Подпись и печать. N-ск, 20 февраля 1890 года.
Конец
Ашкелон 2002
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35