он был взволнован и обливался потом, на губе имел повреждение, которое, вероятно, получил во время стычки перед убийством.
4. Нитрибитт мог убить только тот, кто был с ней близко знаком, хорошо знал ее образ жизни, привычки, особенности квартиры. После того как соответствующие этим признакам люди были тщательно проверены, все, кроме Польмана, оказались вне подозрения.
5. Польман дал ложные показания об одежде, которая была на нем в день убийства. Он пытался удалить со своих серых брюк пятна крови. Правдоподобных объяснений по поводу этих пятен он дать не смог.
6. На месте преступления найдены отпечатки его пальцев".
В дополнение было сказано, что Польман до сих пор не сознался и отказывается до суда давать какие-либо показания.
Через одиннадцать месяцев Польман был освобожден из предварительного заключения. Должно быть, общественность уже готовили к безрезультатному исходу предстоящего процесса. Судья окружного суда, проверяющий законность арестов обвиняемых, неожиданно постановил: "Против обвиняемого в деле нет достаточных улик". Мёршель, бывший руководитель комиссии по расследованию убийств, пришел к этому выводу еще год назад. Гораздо интереснее был второй пункт судебного постановления об освобождении из-под ареста: "Является недопустимым, что убийство такое длительное время остается нераскрытым".
Арестовывая Польмана, уголовная полиция добивалась только одного: устранения всех следов, ведущих к настоящему убийце. Года для этого хватило. Если теперь кому-нибудь захотелось бы распутать весь клубок дела Нитрибитт, он не нашел бы конца нити.
"Мавр" Польман сделал свое дело, теперь ему было позволено уйти.
Польман в тот же день улетел в Гамбург, встретился там с адвокатом Мюллером и договорился с ним о стоимости своего молчания. Подробности этой беседы стали известны только полтора года спустя во время судебного расследования во Франкфурте. О процессе, который начался 19 июня I960 года и больше напоминал оперетту, нежели заседание суда присяжных, западногерманский журнал "Штерн" писал:
"Самым решительным на этом странном процессе является не прокурор, как следовало бы ожидать, а обвиняемый Польман... Он руководит ходом процесса, как будто оправдательный приговор уже у него в кармане. Внешне он выглядит так, словно в следственной тюрьме у него была камера с балконом на юг. Когда ему стало жарко в зале суда, он безапелляционно обратился к председательствующему: "Господин советник, вы не будете против, если я сниму ботинки?" Он не просит, а требует или ставит в известность".
Советник участкового суда Дрейзель, который вел разбирательство, ничего не имел против того, чтобы Польман уже в начале процесса уютно, по-домашнему, устроился бы без ботинок. Он даже разрешил обвиняемому давать показания сидя, в то время как прокурор должен был читать обвинительное заключение стоя. Если репортеры покидали зал, чтобы по телефону проинформировать свои редакции о ходе процесса, Польман тотчас обращался с жалобой к председателю суда: "Это меня нервирует, неужели нельзя прекратить беготню туда-сюда?"
И председатель послушно требовал у журналистов максимально избегать ненужных хождений.
Какую роль играл Польман на проходящем процессе, стало особенно хорошо видно во время выездного заседания суда, которое состоялось на его квартире и которое должно было прояснить, мог ли Польман прятать накопленные им двадцать тысяч марок под обувным шкафчиком. Полиция настолько плотно оцепила район улицы, где жил Польман, что ни его защитник, ни даже председатель суда не смогли проникнуть через кордон. Напрасно пытался втолковать советник Дрейзель, что он председатель суда и ему непременно нужно пройти в дом. "Это каждый может сказать", - ответил ему один из бравых полицейских и дал понять, что не намерен продолжать дискуссию. К счастью, вскоре появился господин Польман, лицо которого было хорошо знакомо полицейским по газетам. Он покровительственно похлопал одного из них по плечу: "Вы что, ребята? Ведь это мой председатель, мне без него нельзя. Пропустите-ка его".
Только так и смог председатель суда присяжных попасть в квартиру Польмана на выездное заседание суда.
Внешне же процесс больше всего напоминал фарс, который, собственно говоря, не имел никакого отношения к обвинению в убийстве.
"29 октября, между 15.00 и 16.30, Польман ударом по голове оглушил Нитрибитт, задушил ее и ограбил" - все еще гласило вымученное директором Кальком заключение, хотя уже в ходе предварительного дознания многие свидетели опровергали это утверждение. Оно по-прежнему опиралось на рассказ домработницы Эрны Крюгер о трех бутылках с молоком и трех пакетах с булочками, которые стояли перед квартирой Нитрибитт. Но ведь комиссия по расследованию убийств обнаружила только пустые бутылки и пакеты, потому что Эрна Крюгер якобы от волнения все это съела и выпила! Два адвоката Польмана, которых он смог нанять на полученные за молчание деньги, легко поставили под сомнение предполагаемое время смерти Нитрибитт. Они представили суду целый ряд свидетелей, которые еще обер-комиссару Брайтеру давали показания о том, что видели Розмари Нитрибитт живой - и поздно вечером 29 октября, и даже днем 30-го. Полицейский врач Вегенер, который производил вскрытие трупа, вынужден был признать, что высокая температура в комнате убитой могла значительно ускорить процесс разложения. К тому же, при экспертизе учитывались температурные замеры, сделанные Брайтером после того, как комната целый час оставалась с открытым окном. Все это тоже опровергало утверждение о смерти Нитрибитт 29 октября.
После этого и без того шаткий карточный домик обвинения рухнул. Если Нитрибитт была убита не днем 29 октября, то Польман оказывался вне подозрений. Ведь только на это время у него не было алиби. Следующие два дня он провел в Гамбурге - это доказывали регистрационные списки авиапассажиров и допросы деловых людей, с которыми он там встречался.
Все дальнейшие заседания суда уже не имели особого значения для исхода процесса.
Правда, один раз напряженность в зале возникла, когда председатель спросил Польмана, откуда у него появились деньги, на которые он купил новую автомашину и несколько дорогих костюмов.
Сначала, в полиции, Польман утверждал, что скопил их, пряча под обувным шкафчиком. Это была очевидная ложь. Он не мог, работая торговым агентом и ведя разгульный образ жизни, собрать двадцать тысяч. Значит, деньги происходили из других, скрытых, источников, о которых Польман не хотел говорить. Какого рода эти источники, можно было догадаться по его предыдущим судимостям: он уже десять раз представал перед судом за мошенничество, кражи и растраты.
Вместо того чтобы просто отказаться отвечать на вопрос председателя, Польман начал настолько глупо и неправдоподобно изворачиваться, что непосвященные присяжные заседатели и присутствующие в зале сделали вывод, будто он украл их у Нитрибитт. В этой, пожалуй, единственной за весь процесс щекотливой ситуации Польмана выручил прокурор Зоммер. Хотя он и представлял обвинение и должен был изобличать Польмана как убийцу, он задал ему вопрос, который полностью освобождал его от обвинения: "Господин Польман, правда ли, что вы получили за молчание четверть миллиона марок от лиц, которые, вероятно, каким-то образом связаны с убийством?"
Большего для Польмана не могли сделать даже оба его адвоката. Он признательно улыбнулся прокурору и утвердительно кивнул головой.
Если до этого момента среди присутствующих и были наивные люди, полагавшие, будто убийство Нитрибитт не раскрыто из-за ошибок и упущений в ходе расследования, то теперь и им стало ясно, что вся история с судебным процессом служила лишь тому, чтобы оставить в тени истинные причины и обстоятельства этого преступления.
Какой гонорар получил или должен был получить Польман за свою роль - об этом на процессе сказано не было. Правда, одна газета писала: "Польман затребовал за молчание миллион" - и многословно сообщала подробности: "После того как Польмана освободили из предварительного заключения и один из журналов начал печатать серию статей, которые должны были вскрыть подоплеку убийства, родственники некоего именитого клиента Нитрибитт испугались разоблачения. Поэтому они поручили одному гамбургскому адвокату предпринять соответствующие шаги. Адвокат встретился с Польманом. Говорят, будто тот потребовал миллион марок. В ходе дальнейших переговоров сошлись на двухстах пятидесяти тысячах".
Упомянутый гамбургский адвокат по фамилии Мюллер выступил на предпоследнем судебном заседании в качестве свидетеля зашиты и под присягой подтвердил, что вел такие переговоры с Польманом. Однако он говорил не о "деньгах за молчание", а о "приобретении за деньги прав личности". Предложение дать показания о сумме выплаченных денег и фамилии своего доверителя адвокат тактично отклонил, ссылаясь на профессиональный долг хранить тайну клиента.
Когда же председатель наивно спросил обвиняемого, не может ли он сказать, сколько получил денег и кто ему заплатил, Польман проявил такую же тактичную сдержанность. "Я не хотел бы отвечать на этот вопрос", - только и сказал он.
12 июля 1960 года судебный спектакль закончился. Как и было обещано Польману, его оправдали за недостаточностью улик. Свершилось это "во имя народа" и... за государственный счет.
СВОБОДНЫХ МЕСТ В ТЮРЬМЕ НЕ БЫЛО...
Там, где дорога на Париж делает большой крюк и откуда открывается чудесный вид на долину Соны, стоит полицейская префектура маленького городка Монтежур. Ее можно легко узнать по выцветшему, потрепанному триколору[*Трехцветный французский государственный флаг] и пышным усам префекта Клода Бродекена - оба они любят день-деньской торчать на виду, свесившись из окна служебного кабинета. В Монтежуре насчитывается около трех тысяч жителей - трудолюбивых крестьян и виноделов; все они на "ты" со стражем закона и позволяют ему вести за счет государства приятную безмятежную жизнь. Преступность в Монтежуре была - до недавнего времени - почти нулевая, так что тюрьма на три камеры чаще всего пустовала.
Поэтому префект Бродекен почти испугался, когда к нему пришли возбужденные обитатели местечка и потребовали немедленного полицейского вмешательства: в дом пастора проникли воры и похитили большой вещевой мешок с разными деликатесами и сорок тысяч франков добровольных пожертвований, собранных прихожанами. За всю четырехсотпятидесятилетнюю историю городка такого позорного случая еще не было. Общину охватил праведный гнев. Почти весь приход явился к префекту требовать возмездия за "богохульство".
Согласно инструкции, префект Бродекен должен был лишь обеспечить охрану места преступления и вызвать из города уголовную полицию для расследования происшествия. Однако, взглянув на часы, он стал прикидывать, стоит ли ему теперь тратить драгоценное время на выполнение этих формальностей.
Была уже половина пятого. Пока дадут связь с городом - будет пять, и в канцелярии полиции останется один секретарь, от которого мало толку. Бродекен уже не первый год был на службе и знал, как точно в городских учреждениях заканчивают работу. Значит, сообщение будет принято к делопроизводству в лучшем случае только завтра утром. Пока следователь получит командировочное удостоверение, аванс на дорожные расходы, пока выполнит все остальные формальности - пройдет полдня. Следовательно, в Перреон он сможет выехать только дневным поездом, а от Перреона до Монтежура ему еще придется идти пешком одиннадцать километров, потому что по средам послеобеденный автобус не ходит. Получается, что городской следователь появится лишь на следующий день часам к пяти - это уже конец рабочего дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
4. Нитрибитт мог убить только тот, кто был с ней близко знаком, хорошо знал ее образ жизни, привычки, особенности квартиры. После того как соответствующие этим признакам люди были тщательно проверены, все, кроме Польмана, оказались вне подозрения.
5. Польман дал ложные показания об одежде, которая была на нем в день убийства. Он пытался удалить со своих серых брюк пятна крови. Правдоподобных объяснений по поводу этих пятен он дать не смог.
6. На месте преступления найдены отпечатки его пальцев".
В дополнение было сказано, что Польман до сих пор не сознался и отказывается до суда давать какие-либо показания.
Через одиннадцать месяцев Польман был освобожден из предварительного заключения. Должно быть, общественность уже готовили к безрезультатному исходу предстоящего процесса. Судья окружного суда, проверяющий законность арестов обвиняемых, неожиданно постановил: "Против обвиняемого в деле нет достаточных улик". Мёршель, бывший руководитель комиссии по расследованию убийств, пришел к этому выводу еще год назад. Гораздо интереснее был второй пункт судебного постановления об освобождении из-под ареста: "Является недопустимым, что убийство такое длительное время остается нераскрытым".
Арестовывая Польмана, уголовная полиция добивалась только одного: устранения всех следов, ведущих к настоящему убийце. Года для этого хватило. Если теперь кому-нибудь захотелось бы распутать весь клубок дела Нитрибитт, он не нашел бы конца нити.
"Мавр" Польман сделал свое дело, теперь ему было позволено уйти.
Польман в тот же день улетел в Гамбург, встретился там с адвокатом Мюллером и договорился с ним о стоимости своего молчания. Подробности этой беседы стали известны только полтора года спустя во время судебного расследования во Франкфурте. О процессе, который начался 19 июня I960 года и больше напоминал оперетту, нежели заседание суда присяжных, западногерманский журнал "Штерн" писал:
"Самым решительным на этом странном процессе является не прокурор, как следовало бы ожидать, а обвиняемый Польман... Он руководит ходом процесса, как будто оправдательный приговор уже у него в кармане. Внешне он выглядит так, словно в следственной тюрьме у него была камера с балконом на юг. Когда ему стало жарко в зале суда, он безапелляционно обратился к председательствующему: "Господин советник, вы не будете против, если я сниму ботинки?" Он не просит, а требует или ставит в известность".
Советник участкового суда Дрейзель, который вел разбирательство, ничего не имел против того, чтобы Польман уже в начале процесса уютно, по-домашнему, устроился бы без ботинок. Он даже разрешил обвиняемому давать показания сидя, в то время как прокурор должен был читать обвинительное заключение стоя. Если репортеры покидали зал, чтобы по телефону проинформировать свои редакции о ходе процесса, Польман тотчас обращался с жалобой к председателю суда: "Это меня нервирует, неужели нельзя прекратить беготню туда-сюда?"
И председатель послушно требовал у журналистов максимально избегать ненужных хождений.
Какую роль играл Польман на проходящем процессе, стало особенно хорошо видно во время выездного заседания суда, которое состоялось на его квартире и которое должно было прояснить, мог ли Польман прятать накопленные им двадцать тысяч марок под обувным шкафчиком. Полиция настолько плотно оцепила район улицы, где жил Польман, что ни его защитник, ни даже председатель суда не смогли проникнуть через кордон. Напрасно пытался втолковать советник Дрейзель, что он председатель суда и ему непременно нужно пройти в дом. "Это каждый может сказать", - ответил ему один из бравых полицейских и дал понять, что не намерен продолжать дискуссию. К счастью, вскоре появился господин Польман, лицо которого было хорошо знакомо полицейским по газетам. Он покровительственно похлопал одного из них по плечу: "Вы что, ребята? Ведь это мой председатель, мне без него нельзя. Пропустите-ка его".
Только так и смог председатель суда присяжных попасть в квартиру Польмана на выездное заседание суда.
Внешне же процесс больше всего напоминал фарс, который, собственно говоря, не имел никакого отношения к обвинению в убийстве.
"29 октября, между 15.00 и 16.30, Польман ударом по голове оглушил Нитрибитт, задушил ее и ограбил" - все еще гласило вымученное директором Кальком заключение, хотя уже в ходе предварительного дознания многие свидетели опровергали это утверждение. Оно по-прежнему опиралось на рассказ домработницы Эрны Крюгер о трех бутылках с молоком и трех пакетах с булочками, которые стояли перед квартирой Нитрибитт. Но ведь комиссия по расследованию убийств обнаружила только пустые бутылки и пакеты, потому что Эрна Крюгер якобы от волнения все это съела и выпила! Два адвоката Польмана, которых он смог нанять на полученные за молчание деньги, легко поставили под сомнение предполагаемое время смерти Нитрибитт. Они представили суду целый ряд свидетелей, которые еще обер-комиссару Брайтеру давали показания о том, что видели Розмари Нитрибитт живой - и поздно вечером 29 октября, и даже днем 30-го. Полицейский врач Вегенер, который производил вскрытие трупа, вынужден был признать, что высокая температура в комнате убитой могла значительно ускорить процесс разложения. К тому же, при экспертизе учитывались температурные замеры, сделанные Брайтером после того, как комната целый час оставалась с открытым окном. Все это тоже опровергало утверждение о смерти Нитрибитт 29 октября.
После этого и без того шаткий карточный домик обвинения рухнул. Если Нитрибитт была убита не днем 29 октября, то Польман оказывался вне подозрений. Ведь только на это время у него не было алиби. Следующие два дня он провел в Гамбурге - это доказывали регистрационные списки авиапассажиров и допросы деловых людей, с которыми он там встречался.
Все дальнейшие заседания суда уже не имели особого значения для исхода процесса.
Правда, один раз напряженность в зале возникла, когда председатель спросил Польмана, откуда у него появились деньги, на которые он купил новую автомашину и несколько дорогих костюмов.
Сначала, в полиции, Польман утверждал, что скопил их, пряча под обувным шкафчиком. Это была очевидная ложь. Он не мог, работая торговым агентом и ведя разгульный образ жизни, собрать двадцать тысяч. Значит, деньги происходили из других, скрытых, источников, о которых Польман не хотел говорить. Какого рода эти источники, можно было догадаться по его предыдущим судимостям: он уже десять раз представал перед судом за мошенничество, кражи и растраты.
Вместо того чтобы просто отказаться отвечать на вопрос председателя, Польман начал настолько глупо и неправдоподобно изворачиваться, что непосвященные присяжные заседатели и присутствующие в зале сделали вывод, будто он украл их у Нитрибитт. В этой, пожалуй, единственной за весь процесс щекотливой ситуации Польмана выручил прокурор Зоммер. Хотя он и представлял обвинение и должен был изобличать Польмана как убийцу, он задал ему вопрос, который полностью освобождал его от обвинения: "Господин Польман, правда ли, что вы получили за молчание четверть миллиона марок от лиц, которые, вероятно, каким-то образом связаны с убийством?"
Большего для Польмана не могли сделать даже оба его адвоката. Он признательно улыбнулся прокурору и утвердительно кивнул головой.
Если до этого момента среди присутствующих и были наивные люди, полагавшие, будто убийство Нитрибитт не раскрыто из-за ошибок и упущений в ходе расследования, то теперь и им стало ясно, что вся история с судебным процессом служила лишь тому, чтобы оставить в тени истинные причины и обстоятельства этого преступления.
Какой гонорар получил или должен был получить Польман за свою роль - об этом на процессе сказано не было. Правда, одна газета писала: "Польман затребовал за молчание миллион" - и многословно сообщала подробности: "После того как Польмана освободили из предварительного заключения и один из журналов начал печатать серию статей, которые должны были вскрыть подоплеку убийства, родственники некоего именитого клиента Нитрибитт испугались разоблачения. Поэтому они поручили одному гамбургскому адвокату предпринять соответствующие шаги. Адвокат встретился с Польманом. Говорят, будто тот потребовал миллион марок. В ходе дальнейших переговоров сошлись на двухстах пятидесяти тысячах".
Упомянутый гамбургский адвокат по фамилии Мюллер выступил на предпоследнем судебном заседании в качестве свидетеля зашиты и под присягой подтвердил, что вел такие переговоры с Польманом. Однако он говорил не о "деньгах за молчание", а о "приобретении за деньги прав личности". Предложение дать показания о сумме выплаченных денег и фамилии своего доверителя адвокат тактично отклонил, ссылаясь на профессиональный долг хранить тайну клиента.
Когда же председатель наивно спросил обвиняемого, не может ли он сказать, сколько получил денег и кто ему заплатил, Польман проявил такую же тактичную сдержанность. "Я не хотел бы отвечать на этот вопрос", - только и сказал он.
12 июля 1960 года судебный спектакль закончился. Как и было обещано Польману, его оправдали за недостаточностью улик. Свершилось это "во имя народа" и... за государственный счет.
СВОБОДНЫХ МЕСТ В ТЮРЬМЕ НЕ БЫЛО...
Там, где дорога на Париж делает большой крюк и откуда открывается чудесный вид на долину Соны, стоит полицейская префектура маленького городка Монтежур. Ее можно легко узнать по выцветшему, потрепанному триколору[*Трехцветный французский государственный флаг] и пышным усам префекта Клода Бродекена - оба они любят день-деньской торчать на виду, свесившись из окна служебного кабинета. В Монтежуре насчитывается около трех тысяч жителей - трудолюбивых крестьян и виноделов; все они на "ты" со стражем закона и позволяют ему вести за счет государства приятную безмятежную жизнь. Преступность в Монтежуре была - до недавнего времени - почти нулевая, так что тюрьма на три камеры чаще всего пустовала.
Поэтому префект Бродекен почти испугался, когда к нему пришли возбужденные обитатели местечка и потребовали немедленного полицейского вмешательства: в дом пастора проникли воры и похитили большой вещевой мешок с разными деликатесами и сорок тысяч франков добровольных пожертвований, собранных прихожанами. За всю четырехсотпятидесятилетнюю историю городка такого позорного случая еще не было. Общину охватил праведный гнев. Почти весь приход явился к префекту требовать возмездия за "богохульство".
Согласно инструкции, префект Бродекен должен был лишь обеспечить охрану места преступления и вызвать из города уголовную полицию для расследования происшествия. Однако, взглянув на часы, он стал прикидывать, стоит ли ему теперь тратить драгоценное время на выполнение этих формальностей.
Была уже половина пятого. Пока дадут связь с городом - будет пять, и в канцелярии полиции останется один секретарь, от которого мало толку. Бродекен уже не первый год был на службе и знал, как точно в городских учреждениях заканчивают работу. Значит, сообщение будет принято к делопроизводству в лучшем случае только завтра утром. Пока следователь получит командировочное удостоверение, аванс на дорожные расходы, пока выполнит все остальные формальности - пройдет полдня. Следовательно, в Перреон он сможет выехать только дневным поездом, а от Перреона до Монтежура ему еще придется идти пешком одиннадцать километров, потому что по средам послеобеденный автобус не ходит. Получается, что городской следователь появится лишь на следующий день часам к пяти - это уже конец рабочего дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42