Ветер, обычно развевавший ее каштановые волосы, не смог отказать девушке и в этой услуге. Он подхватил раскромсанную бумагу и разнес ее по свету.
Шкарубо стоял у окна и думал, что где-то там, на далеком континенте, может, и в жаркой Африке, эти белые клочки просыплются снегом.
ОПТИМИЗМ ПРИВОДИТ К ПОТЕРЕ БДИТЕЛЬНОСТИ
Климочкин нашел меня в подъезде Музиного дома. Бегу вниз по лестнице, щелкаю каблучками, и тут звонит мобильник, затерявшийся в глубинах фиолетовой торбы. От предчувствия, что могу пропустить кого-то, очень нужного мне, высыпаю все содержимое сумки на подоконник. Предчувствие не обмануло, телефон не подвел - нашелся, пока еще звенел сигнал вызова, а не позже.
- Варя, это Климочкин, - сказал голос, который я где-то слышала, - друг Алексея. Он просил найти вас.
- Так сделайте это, - с облегчением выпалила я.
Сразу после аварии, после того, что случилось с Леликом, я не только мозгами, но и животом осознала: мне есть чего бояться. А бояться одной очень страшно. Намного легче, когда хоть кто-то рядом, особенно если ему можно доверять.
Климочкин подкатил на своем золотистом "Опеле" через несколько минут. Все вышло более чем удачно. Он оказался тем самым молодым зубром - майором, сопровождавшим меня на вышку КДП. И одновременно тем, кто провожал Наташу к вертолету. Два в одном, или двойное обеспечение гарантии.
- Я был у Алексея, он дал мне ваш телефон, Варвара, - сказал Климочкин.
- Вы были у него? Как он? - Волнение сжало тисками мое горло.
- Не так плохо, как могло быть: сотрясение мозга, вывихнута нога. Через неделю Власов будет бегать. Товарищ полковник приказал не спускать с вас глаз, а то, говорит... как-то он смешно вас назвал...
- Вака, - подсказала я.
- Точно, Вака, - улыбается Жора. - А то Вака наделает глупостей. - К нему поедем?
Из-за всех этих нападений, детективных опытов с генеральским секретом я вынуждена таскаться с Чурановым, обливать его фантой, вместо того чтобы лететь пулей к больному Лелику и своим присутствием врачевать его раны. Возможно, в моем положении, когда Лелик едва не погиб, когда надо не действовать, а рыдать, я поступаю вызывающе трезво. Но если сейчас не открою этот ящик Пандоры, не найду вонзившуюся в нас иглу, на конце которой, может, и не жизнь генерала, но определенно его тайна, больше ни я, ни Лелик не отделаемся тем самым "едва". В следующий раз все будет гораздо печальнее. Нам просто не дадут шанса на жизнь.
- Нет, - говорю я, - в госпиталь мы поедем потом.
Как я могу не верить человеку, которого Лелик посвятил в тайну моего имени? Уже на этом основании я доверяю Климочкину.
- Жора, мне надо побывать в штабе, но об этом никто не должен знать. Подумайте, Жора, я не заставляю. Хотя, не скрою, с вами мне будет легче проехать через КПП.
- Ну, раз легче, тогда я ваш, - засмеялся майор.
Вот так розовощекий Жора Климочкин влип. В смысле дал мне втянуть себя в авантюру по несанкционированному проникновению на генеральскую территорию.
Эта лояльная формулировка подходит только для меня, человека гражданского. Здесь остается лишь сказать: слава Богу, что я больше не служу. А вот майор Климочкин - служит, поэтому и судить его будет трибунал и не за невинную авантюру, а за воинское преступление. Но это в том случае, если нас поймают. Авиация, оказывается, прямо-таки кладовая настоящих мужиков. Стоило мне намекнуть Жоре о своем намерении вскрыть генеральский сейф, как он тут же заявил, что не оставит меня наедине с кабинетом комдива.
- Как ты туда попадешь? У тебя есть план? - засыпал он меня вопросами.
Плана у меня пока не было, зато был кусок завернутого в целлофан зеленого пластилина.
- Вот, оттиски генеральских ключей, - хвалюсь я своей добычей. - Сейчас поедем к Кулибину...
И тут же противоречу самой себе. А как не делать этого, быть логически последовательной, если вся моя жизнь - сплошное противоречие, раздирающее меня по кускам, и при этом каждый кусок старается успеть в нужное место в нужное время. "Зато тебе никогда не бывает скучно", - говорит мне Муза Пегасовна. "Да, - отвечаю я ей, - мне всегда весело, порой - до слез".
- Слушай, Жора, давай ты сам закажешь ключи, - без всякого стеснения предлагаю я.
Если человек вызвался мне помогать, так пусть пашет на всю катушку. В противном случае это не помощь, а сочувствие. А я не советская власть, чтобы мне сочувствовать.
- Сто лет сына не видела, он разучится звать меня мамой, - поясняю я.
- Давай, - безропотно соглашается он. - Да и кабинет лучше вскрыть вечером, когда все разойдутся из штаба.
После приема-передачи вещдока он по-товарищески хлопнул меня по плечу и, скорчив строгую физиономию, выдохнул:
- А Шуйского меж нами нет?
До боли знакомые интонации, да и вся мимика генеральская. Здорово это у Климочкина получается. Стыдно сказать, но мы как безумные ржем всю дорогу: кого только Климочкин не пародирует! Досталось даже Сенькиной. Ого! Оказывается, она девушка известная в наших краях. Надеюсь, это у меня нервное, если же нет, то я - сука. Или жертва неадекватной реакции: Лелик загибается на больничной койке, а меня трясет от смеха. Дико завидую девушкам правильным, рыдающим в горе, веселящимся в радости. Я же порой сама себя пугаюсь.
Я тронута благородством Климочкина, у меня действительно долгов по горло, прежде всего перед Василием. Прямо-таки физически ощущаю свою постыдную кукушечью сущность. Вижу человека первый раз в жизни, а такое редкое понимание. Шутка ли - друг моего любимого, любимый моей подруги! Между прочим, у него и своих неприятностей достаточно: на утро был запланирован перелет в Моздок, но генерал отстранил Климочкина от полетов.
- Надолго? - спросила я.
- Пока сам не вылетит, - зло сказал Жора и как-то необычно посмотрел на меня, от чего мне стало не по себе. Я не уточняю, куда должен вылететь генерал, лишающий летчиков самого дорогого - возможности летать. И так понятно, не в небо. От возникшего невзначай нюанса миссия по захвату генеральской вотчины, дабы отомстить за всю авиацию в лице Лелика и Климочкина, окончательно приобрела благородную окраску. "Опель" затормозил на углу детского сада. Я только успела выставить из-за дверцы ногу на асфальт, как с шумом распахнулась калитка и любимый очкарик в два прыжка повис на моей шее. Я едва не разрыдалась от стыда. Бедный ребенок, дал бог такую непутевую мамашу!
- Я жду тебя, жду, а ты... - не разжимая рук, укоризненно шептал Василий.
Я расстегнула сумку, достала продуктовый набор и купленную по дороге машинку. Сын, одной рукой катая игрушку по песку, с удовольствием впился в еще теплый хот-дог.
- Тебя плохо кормят? - спросила я, сидя на краю песочницы.
- Плохо, - промычал Василий набитым ртом, - папа заставляет есть кашу.
Он вытащил из сумки утреннюю газету, прочел по слогам заголовок.
- "Ка-ка-я не-прав-да ху-же?" Хуже всего экономическая неправда. Если будет экономическая неправда, то все умрут от голода, - вздохнул упитанный Василий с измазанным кетчупом носом. - Только ты никому не говори, что я разбираюсь в экономических вопросах.
Из-за вездесущего мобильника я не успела пообещать сыну даже такую малость. Где-то вдалеке, как из погреба, кричала Наташа:
- Варя, приезжай к нам. Приезжай немедленно.
- У Малыша несварение желудка? Его пучит? - весело съязвила я. Сколько можно дергать меня как марионетку, имею я право хоть на грамм общения с сыном?
- Борис...
Невообразимый писк и треск в трубке не позволил мне расслышать, что же произошло с Борисом. Да и что с ним может произойти? Ушел на боевое дежурство? Так это я и без вас знаю. Делать им нечего на отшибе земли, вот и маются пустяками. Но и замолкший телефон, лежащий на деревянном каркасе песочницы между мной и Василием, который уже не возит машину, не дает мне покоя. Не такая Наташа девушка, чтобы маяться пустяками, Малыш - не в счет. Что же произошло с Борисом?
- На, - говорит Василий и протягивает мне машину.
- Не нравится? - Могла бы и не спрашивать, сын давно мечтал о такой.
- Просто не хочу. - Он смотрит на меня увеличенными линзами глазами.
- А что ты хочешь? - Я прижимаю к себе его детское тело. Сын пахнет молоком и сеном.
- Тебя, - безнадежно произносит Василий, уткнувшись мне в плечо, и добавляет: - Тебя и собаку.
Я беру своего мальчика на колени как маленького я укачиваю его. Василий стойко, невзирая на вертящихся вокруг нас шумных подружек из группы, терпит неудобное по всем параметрам положение. Я благодарна ему, что хоть изредка он дает мне возможность почувствовать себя настоящей матерью. Не знаю, обязаны ли дети родителям, но вот то, что сын - единственный человек в мире, которому я обязана всем, знаю точно. Потом приходит Сеня и собирает его.
Проводив их по улице, целую Василия на прощание.
- Бросила ребенка на совершенно чужих людей, - сердится он.
- Это же твой папа, - возражаю я. Звучит наигранно, мне самой неловко за патетичность моих слов.
- Все равно, - говорит сыночек.
Я согласна с ним. Безусловно, Сеня - отец Василия, но просто в таком возрасте ребенку нужна мать, мать и еще раз мать. Все остальные родственники пока из второго ряда.
Я жду Климочкина в кафе, за бокалом пива. Домой идти боязно: мало ли кто там, склонный к физической расправе, поджидает меня - а я сейчас нужна живая и здоровая. Сижу терпеливо, под действием золотистого напитка мне не остается ничего иного, как думать. Стараюсь упорядочить свои мысли, но отовсюду навязчивой шарманкой звучит: "Бедный, бедный Лелик".
Ближе к восьми, когда от заката небо стало багрово-красным, приехал Климочкин. Разнаряженный. Взамен джинсов и свитера, в которых выглядел вольным художником, к тому же благоухающим краской, он облачился в серый костюм. Я нашла этому два объяснения: помирать, так с музыкой и ограбление всегда праздник.
Конечно, эксплуатировать в детективе один и тот же прием - дурной тон. Но что поделаешь, если путь в генеральский кабинет лежит через окно. Вход в штаб охраняется дежурным. Скучает, бедняга. За разговором куда угодно можно проникнуть, но сегодня публичность мне ни к чему. Не будь Климочкин двухметровым богатырем, карабкаться бы до вожделенного окна на втором этаже по пыльной водосточной трубе, а так - он вскидывает меня вверх, и я почем зря топчу майорские плечи, потом вцепляюсь руками в подоконник, подтягиваюсь.
Дабы не выдохнуться на полпути, стараюсь не думать о Лелике и Борисе. Выйду из генеральского кабинета своим ходом, а не под белы ручки, тогда и буду думать.
Закидываю ступню на подоконник, по прутьям оконной решетки ползу вверх, к форточке. Стемнело. Едва угадываю внизу, в тени здания, силуэт стойкого майора Климочкина. "За друга готов я пить воду, да жаль, что с воды меня рвет..."
Большая удача, что наша армия так скудно финансируется. Какая-нибудь вшивая забегаловка давно стоит на сигнализации в областном УВД, а кабинет комдива всего лишь на решетке. Между прочим, в исполнении "для толстых". Девушка, для которой вся жизнь - диета, в форточку вполне может нырнуть. Ныряю.
По логике событий, именно в кабинете генерала должно было произойти героическое деяние, способное очистить меня от скверны, грехов и несвоевременного смеха. Топоча ногами, прибежали бы вооруженные до зубов охранники, а я бы отстреливалась до последнего патрона в пистолете: за Лелика, ну, и тому подобное.
Увы, увы! Без всяких затей ключ два раза щелкнул в замке, и дверь сейфа медленно отъехала. Зеленая папка перекочевала в мои руки; в углу под стопкой газет я нашла дискету. Даже не пришлось попотеть. В поисках эмоциональных потрясений я принялась за содержимое генеральского стола. И уже в верхнем ящике, как на блюдечке с голубой каемочкой, обнаружила лист бумаги, заполненный быстрой рукой. При попытке отойти от стола к окну, дабы при свете фонаря прочесть выуженный лист, оказываюсь пойманной вылезшим из столешницы гвоздем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37