Увы, у Энди было слишком много серьезных, запутанных, практически непрерывных проблем со Службой иммиграции и натурализации. По-видимому, придурки чиновники так сильно донимали беднягу, что он просто не мог уделять Бриджит столько времени, сколько она заслуживала. Энди приходилось работать, приходилось ездить в четыре утра в офис СИН, чтобы занять очередь (в день там принимали ровно одну тысячу желающих), так что не было ничего удивительного в том, что в конце концов Бриджит его бросила. Ей тогда было семнадцать, а Энди – девятнадцать, и, насколько я знаю, он стал ее первым дружком. Между тем его положение было более чем неустойчивым, и я подозреваю, что в глубине души Энди был почти рад, что ему не нужно больше думать о Бриджит. Сам я не особенно разбираюсь в делах подобного рода, однако у любого более или менее внимательного человека, умеющего к тому же распутывать всякого рода загадки, могло сложиться впечатление, что Энди вовсе не влюблен в Бриджит и что на самом деле он действует в интересах другого лица, исполняя роль так называемой «заслонной лошадки». Насчет того, что это за «другое лицо», никаких сомнений быть не могло. Темный начал ухаживать за Бриджит где-то через месяц после того, как она рассталась с Энди. Нашему боссу примерно лет сорок пять или около того. Столь значительная разница в возрасте могла бы обеспокоить родителей Бриджит, если бы она не доказала, что умеет обращаться с мужчинами, когда бросила этого недоумка Энди, вечно приглашавшего ее в разные интересные места, но в последний момент отменявшего поездку из-за своих неприятностей с властями. Впрочем, я не сомневался, что сейчас, когда Энди пребывал в коме и вообще стоял одной ногой в могиле, прежние обиды были забыты.
В целом смысл всего сказанного выше сводится к тому, что на данный момент Бриджит была девушкой Темного. Единственной или нет, я точно не знал; во всяком случае, сам Темный вел себя так, словно кроме Бриджит у него больше никого нет. Они встречались уже больше года, и миссис Каллагэн, которая всегда была несколько старомодна, пару раз заикалась насчет помолвки. Бриджит – самая младшая из пяти ее дочерей, которые разлетелись кто куда – в университет, либо в Калифорнию, либо еще дальше, поэтому миссис Каллагэн совершенно искренне полагает, что для ее любимицы не будет слишком большой неудачей, если она в конце концов выйдет замуж за мистера Уайта, хоть он и не красавец. Больше того, это еще не самый худший вариант, поскольку Темный (который, кстати, был женат уже дважды) получает неплохой доход от своего строительного бизнеса, от стекольной компании и от своей доли в предприятиях мистера Даффи. И Пату, и самой миссис Каллагэн Темный нравится, и дело не в том, что они его боятся. Нет, они его не боятся, просто он действительно им по душе. Боятся они Лучика (а кто его не боится?), но Темного они любят и доверяют ему.
Иными словами, будущее бедной Бриджит давно спланировано; единственный выход для нее – побег из отчего дома, но она вряд ли на это решится. Не тот характер, к тому же Бриджит умна. Ей подходит быть хозяйкой дома, поэтому если не случится ничего из ряда вон выходящего, она, я думаю, успокоится, угомонится и в конце концов выйдет за Темного. В том, что Бриджит влюблена в него, я, однако, сомневаюсь. Не исключено, что она влюблена в меня, но и это не точно. Трудно разобраться, что творится у них внутри в этом возрасте. Впрочем, я в моем возрасте просто без ума от Бриджит, и не только потому, что она такая красотка. В чем именно дело, я не знаю, но уверен – кроме потрясающей внешности в ней есть что-то еще.
Не успела Бриджит войти, как полусапожки уже полетели в угол и пуговицы на джинсах оказались расстегнуты.
– Какая мерзость кругом! – такова ее первая реплика.
– Я знаю, но, честное слово, Мышка, я регулярно здесь убираю, – отвечаю я в не менее романтическом ключе.
Мышка – это ласкательное имя, к которому я пытаюсь ее приучить, и не без успеха. Бриджит одно время звала меня «Крысенок», но мне никогда не нравилось это прозвище, и постепенно оно отпало.
– Везде эти долбаные тараканы! – говорит она.
– И вовсе не везде.
– Я только что видела: на стене рядом с телефоном раздавленный таракан. Омерзительно!
– Извини, Мышка…
– Неужели нельзя извести их ДДТ, «Рейдом» или еще чем-нибудь?
– Я пробовал травить их борной кислотой.
– А в службу дезинсекции ты позвонить не пробовал?
– Они приехали и уехали, а тараканы остались.
И так далее в том же духе. Строго говоря, наш разговор мало напоминает диалог Абеляра и Элоизы, но Бриджит успевает раздеться, а это уже что-то.
Я в свою очередь стаскиваю майку и джинсы и несу ее в спальню.
– У тебя есть пиво? – спрашивает она.
Вряд ли в эти минуты уместно читать ей нотацию о том, что порядочные люди так рано не пьют, поэтому я просто иду к холодильнику, чтобы достать для нее бутылочку. Заодно я выпиваю одну бутылку сам, и это как раз то, что мне нужно.
Она лежит на постели; ее спина напряжена словно натянутый лук, губы алы, и этого вполне достаточно, чтобы я завелся. Кожа у Бриджит такая светлая, что на фоне простыней она почти не выделяется. Я целую ее в белый живот, а она лежит, приподнявшись на локте, и улыбается мне, наклонив голову так, что огненно-рыжий локон падает ей на плечо. От ее улыбки буквально захватывает дух. Я чувствую, что мне наплевать на риск, на что бы там ни было. Ей-ей… О господи!
Я ложусь рядом с ней, и мы занимаемся любовью – медленно, замысловато – в течение примерно получаса. Закончив, мы жадно пьем и некоторое время просто лежим рядом, а потом делаем то же самое снова. На этот раз – быстро, лихорадочно, жадно. Я ложусь на нее, а Бриджит обвивает мою спину своими длинными ногами, стонет и впивается ногтями в мои плечи. Она опьяняет. У меня даже начинает кружиться голова. Я закрываю глаза и упиваюсь ее запахом, наслаждаюсь каждым прикосновением. Я целую ее груди и шею, провожу языком под мышками, а Бриджит кусает меня в плечо.
– Еще! – говорит она.
– Что – еще?
– Заткнись, – говорит она.
Мы трахаемся так, словно меня только что выпустили из тюрьмы, и кончаем почти одновременно. Потом мы снова лежим, задыхаясь и обливаясь потом.
Придя в себя, мы выпиваем еще по бутылке пива, включаем радио, и я иду в кухню, чтобы приготовить ей завтрак.
– Я снова начала брать уроки верховой езды, – говорит Бриджит из гостиной.
– На лошадях?
– Нет, на свиньях! Это Темный устроил.
– Как мило с его стороны.
– Он вообще очень милый, понятно?
– Ходят такие слухи.
Только приготовив яичницу, чай и поджарив еще один рогалик, я спохватываюсь:
– Как там наш герой?
– Энди?
– Да, Энди.
– Ему лучше. По крайней мере, он начал нормально дышать. Темный звонил мне сегодня утром, он говорит – все в порядке, Энди поправится. Его перевели куда-то в другое место.
– В какое именно?
– Точно не знаю. В какое-то другое отделение больницы. Главное, что не в морг.
– Да, это действительно главное.
– Это было бы ужасно, Майкл! А ты как думаешь?
Мне не хочется говорить, что я думаю, поэтому я отвечаю:
– Я рад, что Энди лучше. Кстати, как тебе удалось выбраться? В пабе, наверное, было полно народу.
– Нет, когда я уходила, там уже никого не было. Только мама, папа и я.
– И все-таки мне кажется, что тебе следовало как следует выспаться. Ведь из-за Энди ты полночи провела на ногах.
– Да, я действительно почти не спала, к тому же утром мы с мамой ездили в больницу, чтобы его проведать. Правда, нас не пустили, у них там неприемные часы. Мама говорит, что Энди всегда ей нравился, но это вранье. В общем, ты, конечно, прав – я очень устала. Мышка устала… Мышка хочет спать здесь, с тобой.
Внезапно я глубоко задумываюсь. Темный мог пустить за Бриджит «хвост», такой финт был бы как раз в его духе. И как раз сейчас филер находится прямо под окнами моей квартиры. Весьма вероятно, весьма… Особенно если припомнить, что сначала был избит Энди, а потом Темный стал болтать, что Бриджит, дескать, принадлежит ему, потому что у молодых нет его опыта и выдержки… Я думаю об этом снова и снова и чувствую, как у меня по коже бежит холодок.
– Нет, серьезно, как ты ко мне приехала? – спрашиваю я еще раз.
– На поезде. Готова моя яичница?
Яичница еще доходит.
– Знаешь, Бриджит, я думаю, впредь нам надо быть осторожнее насчет…
– Где моя яичница?! – визжит она, притворяясь истеричной примадонной.
Мы едим и ложимся в кровать, но мне не спится. Мне не дает покоя мысль о том, что Темный мог следить за Бриджит. В первую же неделю моего пребывания в Америке Скотчи продал мне бинокль, который он увел из чьей-то машины. Тогда он сказал, что на моей работе бинокль будет нужен мне постоянно, и, разумеется, я ни разу им не воспользовался. Сейчас я вспоминаю о нем, и пока Бриджит негромко посапывает под вентилятором, выбираюсь из постели и натягиваю кое-какую одежду. Потом я беру бинокль и поднимаюсь с ним на крышу дома. Солнце уже шпарит вовсю. Лучи его, отражаясь от кровельного железа и от круглых боков водонапорной башни, слепят глаза, и мне приходится выждать пару минут, чтобы привыкнуть. Потом я осторожно подхожу к краю крыши и смотрю вниз. Большинство стоящих внизу автомобилей мне знакомы, однако вскоре я обнаруживаю четыре машины, идентифицировать которые мне не удается. Сверху мне не видно, есть в них кто-нибудь или нет, но мне кажется, что если я пройду по крыше дальше и переберусь на соседнее здание, то смогу рассмотреть марку и номерные знаки подозрительных машин. Так я и поступаю. С помощью бинокля мне удается прочесть номера машин, и я стараюсь их запомнить, чтобы позднее записать. Еще довольно долго я сижу на крыше и жду, чтобы что-то произошло, но внизу все остается без изменений.
Тогда я снова спускаюсь в квартиру к Бриджит.
У дверей я встречаю Ратко. Он как раз собрался навестить меня. Под мышкой у него бутылка, в руках – три стакана. Три! Похоже, приход Бриджит сопровождался довольно громким шумом и не прошел незамеченным.
Я открываю дверь и кричу в комнаты:
– Мышка, приведи себя в порядок. У нас гости!
Я слышу, как она просыпается и, все еще сонная, неуверенно шлепает в ванную, чтобы накинуть какую-нибудь одежду.
Ее трусики валяются в коридоре, и я, приоткрыв дверь ванной, просовываю их внутрь.
– Твой фиговый листочек, – говорю я в щель.
– Что?
– Трусики.
– Галантен, как истинный ирландец, – говорит она и целует мне руку.
Ратко видит, что я улыбаюсь, и смеется как Санта-Клаус: ему нравится смотреть на нас с Бриджит.
Я сажусь рядом с ним. Бриджит выходит из ванной в моих джинсах и в моей майке с портретами «Андертоунз». Выглядит она, разумеется, совершенно потрясающе.
Ратко Ялович наливает нам виски. Когда у него хорошее настроение, он обычно наливает мне из бутылки, в которой плавает золотой лист, но сегодня жарко, к тому же жена с утра наехала на него из-за мышей и тараканов, поэтому сегодня мы пьем какой-то мерзкий суррогат. За стаканчиком Ратко рассказывает нам о своих проблемах, которые имеют сугубо личный характер и касаются его жены и ребенка. Строго говоря, это вообще не проблемы. Я делаю попытку решить их оптом с помощью банальнейших советов и избитых фраз, чем Ратко, кажется, остается доволен; во всяком случае, он совершенно искренне меня благодарит.
Некоторое время мы говорим о погоде, потом Ратко начинает расспрашивать Бриджит о ее жизни. Ее ответы нейтральны и носят общий характер, и я понимаю, что они адресованы и мне тоже.
Я спрашиваю Бриджит, не хочет ли она вздремнуть, пока мы разговариваем, но она качает головой. Ей нравятся новые люди. Впрочем, в благодарность за мою заботу она целует меня в щеку.
– Вы замечательно смотритесь вместе. Вам надо держаться друг друга, – говорит Ратко. От выпитого он уже слегка захмелел и сделался сентиментальным, но его слова странным образом отвечают моим собственным мыслям, и мое сердце наполняется нежностью к Бриджит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69