– Хотите что-нибудь выпить? Может, пива? – предложила она.
Купидо и лейтенант согласились. Женщина ушла на кухню и через минуту вернулась с двумя бутылочками, двумя стаканами и стеклянной тарелкой с ломтиками темной и сухой колбасы.
– Оленина? – спросил, попробовав, лейтенант.
– Да, оленина.
Женщина, поджав ноги, сидела на стуле с прямой спинкой и смотрела, как они жуют вкусное, жесткое мясо и пьют пиво, но сама ничего не ела, возможно привыкнув держаться в стороне от бесед о работе и охотничьих трофеях или от анекдотов, которыми обменивался Молина со своими гостями.
– Вам что-нибудь нужно? – спросил Гальярдо.
– Нет. Все улажено. Сержант взял на себя оформление бумаг. Теперь вот жду, когда велят выселяться.
По женщине не было заметно, что ее потрясла смерть мужа. Возможно, и не потрясла вовсе. Детектив подсчитал, что помимо пенсии и пособия на детей она будет получать около восьмидесяти пяти процентов от зарплаты Молины, что совсем не плохо. Возможно, она даже была довольна, что вдруг оказалась с деньгами, которых вполне хватит на жизнь, свободная от человека, который, наверное, не был нежным мужем и хорошим отцом. В конце концов, подумал сыщик, трудно найти супружескую пару, где один из двоих не пожелал бы в какой-то момент смерти другому, хотя никто не осмелится в этом признаться, ведь тот, кто убивает близкого, раскрывает самые темные глубины своей натуры, и поэтому общество отвернется от него, как от чудовища. Если бы мысли убивали, мир был бы полон вдов и вдовцов.
– С деньгами проблем нет? – спросил лейтенант, хотя знал, что с его стороны это было неделикатно и что женщина может отказаться отвечать.
– Пока нет. У него был счет, он скопил немного, – ответила она.
Детективу резануло слух это «у него», и Купидо сразу зацепился за слова женщины:
– Вы не знали о его деньгах?
– Он никогда мне о них не говорил. Должно быть, копил для детей, – сказала она, будто пытаясь оправдаться за внезапный подарок судьбы и желая продемонстрировать, что с ее стороны тут нет никакого мошенничества. – Кроме того, нам заплатили страховку, ведь мы были застрахованы. Теперь я смогу купить маленький дом в Бреде. А мальчик, – она указала на старшего сына, увлеченного телевизором, – сможет пойти в школу.
– Вы подумали над моим вопросом? – вмешался лейтенант. – Ничего не вспомнили? Что-нибудь важное?
– Я пыталась, но нет, ничего не вспомнила. Никто не желал его смерти.
«Кроме убийцы», – подумал Купидо. У него сложилось впечатление, что женщина не хочет ничего знать о расследовании; она разговаривала с ними, словно исповедовалась, чтобы скорее забыть об этой истории и жить дальше без угрызений совести и без радости. Возможно, в городе, глядя на других женщин, она начнет заботиться о себе, почувствует потребность выглядеть привлекательной и даже затащить к себе в постель какого-нибудь мужчину.
Лейтенант допил пиво и отправил в рот еще один кусочек колбасы. Купидо спросил:
– Какое оружие было у вашего мужа?
Женщина повернула к нему голову, и сыщик увидел беспокойные глаза, которые, видимо, пролили не так уж много слез, слишком усталые для того, чтобы выглядеть грустными, и волосы цвета соломы – он даже цветом-то не казался.
– У него была винтовка, как и у всех егерей. Вчера я ее сдала.
– Больше ничего?
– Еще старое ружье. Но он очень давно им не пользовался.
– Можно взглянуть? – спросил лейтенант. Он не знал, к чему клонит Купидо, но интуитивно чувствовал, что детектив что-то нащупал.
– Не помню, где он его хранил. Может, там, во дворе. Из-за детей, – пояснила она, глядя на сына, который увлеченно смотрел мультики, настолько захваченный головокружительной сменой картинок, что голоса взрослых не беспокоили его.
– Мы вам поможем, – сказал лейтенант, вставая.
Женщина повела их вглубь дома. Они пересекли кухню и вышли во двор с несколькими клумбами вдоль стен, где, правда, ничего не росло. Вплотную к задней стене стоял сарай с железной дверью. Женщина сняла с высоко забитого гвоздя ключ и без усилия ее открыла. Изнутри поплыл густой запах колбасы, кожи и сушеных фруктов. Она отошла в сторону, и мужчины шагнули через порог. Потом остановились, давая глазам время привыкнуть к темноте. Женщина проскользнула между ними, открыла маленькое оконце, и в комнату сразу хлынул свет; помещение напоминало нечто среднее между лавкой барахольщика и стенным шкафом. Под потолком крепились две перекладины, с них свисали оленьи колбасы, вроде той, что они только что ели. Купидо подошел к третьей перекладине: на ней сохли шкуры двух ланей. Он погладил жесткий и одновременно нежный мех, а потом внутреннюю часть шкуры, которая уже начала дубеть под воздействием соли и, возможно, мочи. Детектив оглянулся. Гальярдо искал ружье, но женщина смотрела только на Рикардо, на его руки, гладившие шкуру убитого животного.
– Нам их оставляют охотники, – сказала она, почувствовав, что должна дать объяснение. – Сам зверь им, как правило, не нужен. Они поручали мужу отрезать голову, клали ее в мешок и увозили, чтобы повесить дома над камином. А нам, если хотели отблагодарить, оставляли мясо, – добавила она, кивая на шкуры. – Для охотников только голова представляет ценность.
В памяти Купидо всплыли очень похожие слова Алькалино, сказанные о браконьере, имя которого сыщик не знал: «Что по-настоящему ценно – так это голова».
Лейтенант открыл деревянный сундук и из-под кучи старой одежды вытащил завернутое в одеяло ружье. Это была двустволка. Он уверенно и осторожно переломил ее, и даже Купидо заметил, как хорошо она смазана. Лейтенант поднес канал ствола к носу и понюхал его, как винодел нюхает вино. Затем взглянул на сыщика и кивнул. Рикардо уже знал, что они должны искать, выйдя отсюда.
Гальярдо вновь нагнулся над сундуком и достал патронташ для пяти патронов, который при необходимости мог крепиться к прикладу. Купидо и раньше видел, что некоторые полицейские носят боеприпасы таким образом – это позволяло перезаряжать ружье гораздо быстрее, ведь патроны всегда находились под рукой. Но сыщик предположил, что Молину привлекало другое – легкость, с которой можно спрятать ружье вместе с боеприпасами, если его вдруг застанут врасплох.
– Давно ваш муж им не пользовался? – спросил Гальярдо.
– Да, я уже сказала, очень давно. В лес он всегда брал казенное оружие, – ответила она, и, возможно, не врала, потому как даже не попыталась скрыть, что у мужа было ружье. Наверное, она полностью ему доверяла.
Лейтенант положил двустволку на место и подошел к шкурам. Он тоже не удержался и погладил их, словно желая ощутить тепло, которое исходило от них раньше. Он ждал, что Купидо сделает следующий шаг. Гальярдо не мог понять, что у того на уме, и едва сдерживался, чтобы не спросить.
Они вернулись в дом, а затем попрощались с женщиной.
– Сожалею, что не смогла помочь вам, – сказала она, хотя в ее тоне никакого сожаления слышно не было.
Оба гостя вновь заподозрили, что она не горюет из-за смерти мужа и, может быть, даже довольна неожиданными преимуществами своего нового положения.
Едва они сели в машину и тронулись, как лейтенант раздраженно заговорил:
– Кто тебе разрешил лезть в разговор? Что у тебя на уме? Зачем тебе понадобилось это ружье?
В первый раз он говорил так, как, по мнению Купидо, и должен был говорить лейтенант полиции, полностью поглощенный расследованием. Поэтому тон Гальярдо не смутил детектива. Сейчас главным было найти нужные слова и суметь убедить лейтенанта. С того момента, как женщина поставила перед ними пиво и тарелку с колбасой, он занимался проверкой возникшей в его голове гипотезы. Пока он был в доме, ему казалось, что все увязывается и подтверждает ее, но теперь, глядя на лейтенанта, Купидо уже не был так в этом уверен. Он боялся довериться интуиции, ведь одна из первых заповедей его профессии: интуиция ничего не стоит, каждое утверждение должно быть доказано научно, а каждый шаг – обоснован логически, а не догадками. Сыщик постарался придать голосу побольше уверенности:
– Когда я увидел колбасу, мне в голову пришло кое-что, о чем я раньше не думал.
Лейтенант энергично помотал головой:
– Молина не стал бы рисковать из-за нескольких кило мяса. Егерь никогда не станет охотиться в заповеднике! Накроют – все, ему конец! Он бы потерял работу. Жена сказала правду. Я сам видел, как охотники уносят голову зверя, а тушу оставляют егерям.
– Знаю, но это ничего не меняет.
Лейтенант взглянул на него, продолжая давить на газ:
– Может, я чего-то не знаю?
– Да, – ответил Купидо. Он понял, что настал момент сказать правду, что он больше не может скрывать информацию, без которой следствие буксует. – Но я должен быть уверен, что вы не впутаете в дело того, кто мне это рассказал.
– Такого уговора у нас не было, – жестко отрезал лейтенант.
– Я не хочу менять наших договоренностей, но, боюсь, вынужден. Как бы то ни было, мой информатор здесь абсолютно ни при чем.
Гальярдо помолчал несколько секунд, давая понять детективу, что ему нелегко принять такое условие, но в конце концов согласился:
– Хорошо. Ни имен, ни лишних вопросов.
– Утром, когда убили Глорию, кроме нее и убийцы в той части заповедника был кто-то еще. Было, по крайней мере, еще два человека. Один из них – браконьер. Он с самого рассвета сидел в засаде, не то чтобы очень близко от места убийства, но и не слишком далеко. Я не знаю, как его зовут, но знаю, что он не лжет, утверждая, что слышал выстрел из ружья или винтовки около десяти утра, ведь, признаваясь в этом, он многим рискует.
– Выстрел? А кто стрелял?
– Значит, там был еще и четвертый человек – вряд ли у убийцы кроме ножа было еще и огнестрельное оружие и он осмелился бы стрелять, рискуя привлечь внимание егеря или спугнуть девушку. Там был еще кто-то, причем совсем недалеко, – повторил Купидо.
– Молина? – спросил лейтенант. Он тотчас понял, к чему клонил сыщик.
– Может быть. Он никогда не отвечал ясно, где был в тот час. Лишь говорил, что ехал по другой дороге, ближе к центру заповедника, но свидетелей тому нет. В какой-то момент я уже думал о нем и теперь, увидев колбасу из оленины, снова вернулся к прежнему подозрению. Поэтому надо было проверить ружье.
– Смазанное, в хорошем состоянии, и стреляли из него дней двадцать назад. Хотя его жена говорит, что он им не пользовался.
– А ей не обязательно было об этом знать. По-моему, Молина был не из тех, кто делится всем со своей дорогой супругой. Но вполне логично, что для охоты он выбрал бы свое ружье, о котором никто не знал, – если бы пришлось быстро скрыться, бросив добычу, то по дроби его бы не вычислили. Он не мог рисковать, стреляя из казенной винтовки.
– Может, он и стрелял, но не обязательно охотился.
– А что, по мишени? – пошутил Купидо.
– Ну хорошо, – согласился Гальярдо. – Пока все сходится. Но я не понимаю: как он мог стольким рисковать – домом, службой и лицензией на оружие – ради оленины, которой у него и так было в избытке благодаря охотникам...
– Молина охотился не ради мяса, – объяснил детектив. – И браконьер, который слышал выстрел в то утро, тоже. Романтическая охота ради пропитания уже давно канула в Лету. Браконьерам нужна голова животного, трофей, а не мясо. Мне говорили, но я как-то не придавал этим словам значения, пока женщина только что не повторила: «Для охотников только голова представляет ценность». Молина не стал бы рисковать из-за мяса, а вот из-за головы – да. Встреча с его вдовой многое прояснила. Вспомните ее слова: «Он скопил сколько-то там...» «Он», но не «мы», не супружеская чета. Надо только проверить мои догадки, потому что все остальное сходится. Мясо, шкуры, ружье, из которого стреляли... а подарки благодарных охотников служили отличным прикрытием. Прекрасным прикрытием для торговли охотничьими трофеями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46