Она как живая стояла сейчас у него перед глазами. Среднего роста и довольно ширококостная, она была одета в дорогое платье, чего он в то время еще не умел оценить. Правда, это платье не прибавляло ей элегантности. Девушка с круглым серьезным личиком, пылкость и простодушие которой так его привлекали. Как много предстояло сделать, как много на свете такого, чем просто необходимо заняться! Она говорила хоть и бессвязно, но с такой горячностью, которая не могла не вызвать у него сочувствия. Ибо он тоже считал, что им предстоит много свершений, ради которых и стоит жить. Впрочем, он умел смотреть на вещи с известной долей иронии, и поэтому не был уверен в том, что их достижения всегда так уж велики и бесспорны. Зато у Рей-чел не было никаких сомнений. Если сделать то-то и то-то, обеспечить средствами такое-то заведение или общество, то желаемый результат последует сам собой.
Теперь-то он понимал, что она никогда не считалась с самими людьми. Она воспринимала их исключительно как часть некой умозрительной проблемы, которую ей надо решить. Ей было невдомек, что каждый человек – это личность, что у каждого есть свои особенности. Он, помнится, говорил ей тогда, что не следует ожидать слишком многого. Но она всегда рассчитывала на самый блестящий результат, хотя и уверяла, что это не так. Да, она всегда ожидала слишком многого и поэтому постоянно испытывала разочарование. Он сразу в нее влюбился и был приятно удивлен, узнав, что она дочь богатых родителей.
Они с Рейчел намеревались построить свою совместную жизнь на основе самых возвышенных идей, исключив из нее всякую обыденность. Но все-таки более всех этих благородных устремлений его пленяла тогда в Рейчел ее необыкновенная душевность. Теперь он точно это знал. Только, к несчастью, эта душевность была предназначена не ему. Да, она его любила. Но главное, чего она хотела от него, от жизни – это дети. А детей у них не было.
Они обошли всех докторов – и именитых, и никому не известных, и даже знахарей. В результате Рейчел пришлось смириться с единодушным приговором: она никогда не сможет иметь собственных детей. Ему было ее жаль, безмерно жаль, и он с готовностью уступил ее желанию усыновить ребенка. Они уже вели переговоры с соответствующим учреждением, когда однажды в Нью-Йорке, в одном из бедных кварталов, их автомобиль сбил девчушку, выбежавшую из многоквартирного дома.
Рейчел выскочила из машины и бросилась к девочке. К счастью, малышка не пострадала – отделалась ушибами. Она была очень хорошенькой: светловолосая, с голубыми глазами. Рейчел все-таки настояла на том, чтобы отвезти ее в больницу – хотела удостовериться, что серьезных повреждений нет. Потом она поговорила с родственниками девочки. Оказалось, что она живет с теткой – по виду та была полная распустеха – и с ее мужем, явным выпивохой. Было очевидно: племянница им в тягость, они просто вынуждены были ее взять, потому что ее родители умерли. Рейчел сказала, что хочет забрать малышку на несколько дней к себе, и тетка, естественно, тут же согласилась.
– Я не могу даже толком за ней присмотреть, – сказала она.
Они взяли Мэри с собой в отель. Мягкая постель и роскошная ванная комната явно пришлись девочке по душе. Рейчел накупила ей новых платьев. И тут Мэри сказала:
– Не хочу домой. Хочу остаться здесь, с тобой.
Рейчел посмотрела на него восторженным взглядом. Как только они остались одни, она сказала:
– Давай ее возьмем. Это легко устроить. Мы ее удочерим. Это будет наше дитя. Тетка только и мечтает избавиться от нее.
Он согласился почти не раздумывая. Девочка была тихая, послушная. И похоже, так и не привязалась к тетке с дядей. А Рейчел будет счастлива. И они начали действовать: проконсультировались с юристами, выправили бумаги. Очень скоро Мэри О'Шонесси стала Мэри Аргайл и отплыла вместе с ними в Европу. Наконец-то, думал он, бедная Рейчел обретет счастье. Она и правда была счастлива, безумно счастлива, ее пылкая любовь к Мэри была какой-то даже болезненной. Она задаривала дочь дорогими игрушками. Девочка была милая и ласковая. Однако что-то в ней все время немного тревожило Лео. Уж слишком она уступчива, казалось ему. Совсем не тоскует по дому, по близким. Он надеялся, что Мэри со временем привяжется к ним с Рэйчел. Но и теперь она, в сущности, оставалась чужой. Она всегда с радостью все принимала, всем была довольна. Но разве она любила свою приемную мать? Нет, чего не было, того не было.
После появления Мэри, вспоминал Лео, как-то так получилось, он все меньше и меньше интересовал Рейчел, она его почти не замечала. По своей природе она была матерью, а не женой. Обретя Мэри, она не столько удовлетворила свою жажду материнства, сколько ее разожгла. Одного ребенка ей было мало.
С этого времени она всю себя посвятила детям. Приюты для сирот, пожертвования в пользу калек и умственно отсталых, опека над больными детьми. Дети, дети, дети… Он восхищался женой, восхищался ее самоотверженностью. Однако теперь забота о детях заняла главное место в ее жизни. Мало-помалу у него появились собственные интересы. Он стал более основательно изучать историю экономики, которая всегда его увлекала. Все больше и больше времени проводил в библиотеке. Погрузился в научные изыскания, писал небольшие, стилистически безупречные монографии. А деятельная, неутомимая, довольная собой и своей жизнью Рейчел вела дом и все усерднее занималась благотворительностью. Он был покладист и уступчив. Он ее поощрял: «Великолепное начинание, дорогая», «Да-да, я бы непременно продолжал в том же духе». И лишь изредка он позволял себе предостеречь ее: «Полагаю, ты хорошенько все взвесишь, прежде чем примешь на себя это обязательство. Не стоит так увлекаться».
Она по-прежнему просила у него совета, но теперь это превратилось в пустую формальность. Она становилась все более властной. Она всегда права, она всегда знает, что нужно делать. Он из деликатности удерживался от возражений и замечаний.
Рейчел, думал он, больше не нуждается ни в его помощи, ни в его любви. Она поглощена своим делом и вполне счастлива. А энергии у нее столько, что она способна горы свернуть.
К обиде, от которой он не мог удержаться, странным образом примешивалась жалость к Рейчел. Он будто предчувствовал, что путь, по которому она так упрямо следует, может оказаться гибельным для нее.
В тридцать девятом разразилась война, и миссис Аргайл тотчас же удвоила свою активность. Когда однажды ей пришла мысль открыть приют для детей из городских трущоб, она сразу установила связи с влиятельными людьми в правительстве. Министерство здравоохранения выразило крайнюю заинтересованность в сотрудничестве с ней, и она подыскала подходящий дом: новое, современное здание, достаточно удаленное от тех мест, которые подвергались бомбардировке. Тут она смогла разместить восемнадцать человек в возрасте от двух до семи лет. Все – из бедных и неблагополучных семей. Сироты, незаконнорожденные, дети, чьи матери не пожелали с ними эвакуироваться – им просто прискучило заботиться о своих чадах. Дети, с которыми в семье плохо обращались и которыми пренебрегали. Три-четыре инвалида. Для ухода за ними миссис Аргайл, кроме домашней прислуги, наняла массажистку из Швеции и двух специально обученных сиделок. В приюте все было устроено очень удобно, даже роскошно. Однажды он начал увещевать жену:
– Рейчел, не стоит забывать, что детям придется вернуться к своей прежней жизни, в то окружение, из которого мы их взяли. Нельзя допустить, чтобы это стало для них слишком болезненным.
– Да что бы мы ни делали для этих несчастных малюток, все равно будет мало. Слишком мало! – горячо воскликнула она.
– И все-таки не забывай: они должны вернуться в свой прежний дом, – настаивал он.
– Совсем не обязательно. Там видно будет, – отмахнулась она.
Вскоре война с ее неотложными нуждами принесла перемены. Медицинские сестры, истово надзиравшие в доме Аргайлов за совершенно здоровыми детьми, вынуждены были вернуться к своим прямым обязанностям – уходу за ранеными. В конце концов остались только одна уже немолодая сиделка и Кирстен Линдстрем. Прислуги тоже не хватало, и Кирстен приходилось помогать по дому. Она трудилась преданно и самоотверженно.
У Рейчел Аргайл не было теперь ни единой свободной минутки, и она была счастлива. Иногда случались и недоразумения. Однажды Рейчел, встревоженная тем, что маленький Микки все время худеет и теряет аппетит, вызвала доктора. Мистер Макмастер, ничего не найдя, предположил, что ребенок скучает по дому.
Рейчел с негодованием отвергла эту мысль:
– Это невозможно! Вы не представляете, что там за дом. С ребенком обращались ужасно, его били. Для него это был сущий ад.
– И все-таки, – настаивал доктор Макмастер, – я допускаю такую возможность. Надо заставить его разговориться.
И вот однажды Микки «разговорился».
– Хочу домой! – рыдал он в своей кроватке, отталкивая Рейчел. – Хочу домой, хочу к маме и к Эрни.
Рейчел растерялась, она не верила своим ушам.
– Не может быть! Она так ужасно с ним обращалась. Била его под пьяную руку.
– Против природы не пойдешь, Рейчел, – мягко возразил тогда он. – Это его мать, и он ее любит.
– Какая же она мать!
– Он ее плоть и кровь. В нем говорит голос крови, который ничто не может заглушить.
– Но теперь он должен видеть мать во мне, – отвечала жена.
Бедняжка Рейчел, думал Лео. Бедняжка, она могла купить все… За исключением того единственного, что было ей нужно. Она отдавала беспризорным детям всю свою любовь, благодаря ей у них теперь был дом. Она покупала им все, что душа пожелает. Не могла купить только любовь этих детей.
Потом война окончилась. По требованию родителей и родственников детей начали отправлять в Лондон. Но некоторых из них никто так и не востребовал, и тогда Рейчел сказала:
– Знаешь, Лео, они нам теперь как родные. Наконец-то мы можем создать настоящую семью. Четверо или пятеро из них останутся здесь. Мы их усыновим, будем воспитывать, это будут наши с тобой дети.
Он тогда, сам не зная почему, почувствовал смутное беспокойство. Не то чтобы он был против, просто подспудно ощущал никчемность этой ее затеи. Разве можно вот так легко, искусственным путем, создать семью?
– Тебе не кажется, что это рискованный шаг? – предостерег он.
– Рискованный? Ну и что же?
Игра стоит свеч. Да, игра стоила свеч, только он не был так уверен в успехе, как она. К тому времени он уже настолько отдалился от жены, замкнувшись в холодном одиночестве.., в своем собственном мирке, что не стал ей перечить. Сказал, как говорил уже много раз:
– Поступай как знаешь, Рейчел.
Она торжествовала, вся сияя от счастья, строила планы, беседовала с юристами, взявшись за дело с присущей ей энергией. Вот так она и создала свою семью. Мэри, старшая, та девочка, которую они привезли из Нью-Йорка; Микки, тот самый мальчик, который столько ночей засыпал в слезах, скучая по своей трущобе и по нерадивой, неласковой матери; Тина, грациозная, смуглая полукровка, дочь женщины легкого поведения и матроса-индийца; Эстер, незаконнорожденная девочка, чья мать, юная ирландка, пожелала начать новую жизнь. И маленький Жако, очень обаятельный, с подвижным обезьяньим личиком. Его шалости так всех смешили. Жако, которому всегда удавалось отвертеться от наказания. Даже к такой ревнительнице дисциплины, как мисс Линдстрем, он умел подольститься и выманить лишнюю порцию сладкого. Жако, отец которого отбывал тюремное наказание, а мать сбежала с другим.
Да, думал Лео, конечно, усыновить этих детей, дать им дом, окружить их родительской любовью и заботой – это ли не настоящее дело. Рейчел имела право торжествовать, упиваясь победой. Только из этой затеи получилось совсем не то, чего они ожидали… Их с Рейчел настоящие дети были бы совсем другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32