А в этих нет ни капли крови работящих, бережливых предков Рейчел, нет напористости и честолюбия, которые помогли скромным представителям этого семейства завоевать прочное место в обществе; нет в них и той неброской доброты и целомудрия, какие он помнит в своем отце, дедушке и бабушке со стороны отца, и живости и блеска ума, отличавших родителей его матери.
Они с Рейчел сделали для этих детей все, что было в их силах. Однако что может дать воспитание? Конечно, многое, но не все. Начать с того, что в детях уже были заложены семена родительских пороков, вследствие которых они и оказались в приюте и которые при определенных условиях могли расцвести пышным цветом. И яркий тому пример – Жако. Жако с его обаянием, живостью, остроумием, с его даром любого обвести вокруг пальца нес в себе черты законченного преступника. Они проявились очень рано в его привычке лгать и воровать. Эти дурные наклонности, заложенные в нем в совсем раннем детстве, легко устранить, говорила Рейчел. Оказалось, совсем нелегко… Невозможно.
В школе он учился плохо. Из университета его исключили, а затем потянулась длинная череда всяких неприятностей, и они с Рейчел выбивались из сил, стараясь, чтобы мальчик понял, как они его любят, как верят ему. Они пытались подыскать для него такое занятие, которое бы ему подходило и позволяло надеяться на успех. Возможно, думал Лео, они проявляли по отношению к нему излишнюю мягкость. А впрочем, мягкость ли, твердость ли, все равно он был бы тем же. Если Жако чего-то хотел, он не отступался. Он готов был пустить в ход любые, даже противозаконные средства. Но преступником он оказался неудачливым, способностей не хватало даже на мелкие аферы. И вот финал: промотав все до нитки, он, боясь попасть в тюрьму, явился сюда в тот последний день, стал требовать денег – будто имел на них право.., угрожать. Потом убежал, на прощанье припугнув мать, что еще вернется, так что лучше ей приготовить деньги, не то…
И вот Рейчел мертва. Каким далеким прошлым казалась ему теперь вся их жизнь. Жизнь, полная бесконечных сражений с взрослеющими и все более непокорными детьми. Все эти годы были теперь лишь тусклым воспоминанием. А каким был тогда он сам? Тоже тусклым, и вообще каким-то бесцветным. Будто кипящая энергия Рейчел, ее жажда жизни истощили его, лишили сил и воли. А он так нуждался в сердечном сочувствии и любви…
И сейчас он едва мог вспомнить, когда именно осознал, что и любовь и сочувствие – вот они, рядом. Только руку протяни. Не то чтобы их ему предлагали, но… Гвенда… Безупречная, незаменимая помощница, она всегда рядом, всегда готова прийти по первому его зову, она – сама доброта. Чем-то напоминает Рейчел, какой та была, когда они познакомились. Такая же отзывчивая, сердечная, увлекающаяся. Только у Гвенды ее сердечность, отзывчивость, пылкость – все сосредоточено на нем. Не на каких-то не существующих пока детях, которые, возможно, со временем у нее появятся, а на нем. Он будто протянул руки к огню… Озябшие, отвыкшие от тепла, неловкие руки. Когда он впервые понял, что она его любит? Трудно сказать. Это произошло как-то исподволь.
Но то, что и он ее любит, открылось ему внезапно. Как и то, что они не могут пожениться, пока жива Рейчел.
Лео вздохнул, выпрямился в кресле и выпил совсем остывший чай.
Глава 9
Не прошло и пяти минут, как ушел Колгари, а к доктору Макмастеру пожаловал новый посетитель. Его-то доктор хорошо знал и поздоровался с ним очень сердечно.
– А, Дон, рад тебя видеть. Входи, выкладывай, с чем пришел. Что там у тебя на уме? Что-то есть, знаю – ты всегда вот так морщишь лоб.
Доктор Доналд Крейг криво улыбнулся. Это был приятный молодой человек, очень серьезный и очень степенны и, такие слов на ветер не бросают. Старый доктор искренне любил своего юного преемника, хотя порою ему казалось, что Доналду Крейгу чуть-чуть недостает чувства юмора.
От предложенного ему вина Крейг отказался и сразу приступил к делу.
– Мак, я очень встревожен.
– Как, неужели у кого-то из твоих пациентов снова авитаминоз? – воскликнул доктор Макмастер. Он не мог удержаться от этой шутки. Как-то однажды ему пришлось прибегнуть к помощи местного ветеринара, чтобы убедить юного Крейга, что у одной из его маленьких пациенток не авитаминоз, а запущенный стригущий лишай, которым она заразилась от своей кошки.
– Пациенты тут ни при чем, – сказал Доналд Крейг. – Это касается лично меня.
Выражение лица у Макмастера сразу изменилось.
– Ну, извини, мой мальчик. Извини. У тебя что-то стряслось?
Молодой человек покачал головой.
– Да нет. Послушайте, Мак, мне надо с кем-то посоветоваться, а вы их всех столько лет знаете, вам все про них известно. Я тоже должен знать… Надо же мне разобраться в том, что происходит, и решить, как мне действовать дальше.
Старый доктор недоуменно поднял свои кустистые брови.
– Давай-ка выкладывай, в чем дело, – потребовал он.
– Дело в Аргайлах. Вы знаете.., думаю, все уже знают, что.., нас с Эстер Аргайл…
Мистер Макмастер кивнул.
– Связывает некое сердечное взаимопонимание, – одобрительно сказал он. – По-моему, это старомодное выражение тут очень подходит.
– Вообще-то я ужасно в нее влюблен, – признался Доналд. – И, кажется.., нет, я даже уверен, что.., она тоже. А тут вдруг такое открывается.
По лицу старого доктора было видно, что он понял, о чем идет речь.
– О да! С Жако Аргайла снято обвинение, – сказал он. – Правда, слишком поздно.
– Вот именно. И у меня такое чувство… Понимаю, грех так говорить, но ничего не могу с собой поделать. Уж лучше бы вообще ничего не открылось.
– Не тебя одного мучит эта крамольная мысль, – сказал Макмастер. – Насколько я успел заметить, твои чувства разделяют все, начиная от старшего инспектора и семьи Аргайлов до самого этого молодого человека, который, вернувшись из Антарктики, засвидетельствовал невиновность Жако. Кстати, он у меня сегодня был.
– Неужели? – удивился Доналд Крейг. – Он что-нибудь сказал?
– А что, по-твоему, он должен сказать?
– Может быть, он догадывается кто…
Доктор Макмастер покачал головой:
– Нет. Никаких соображений на этот счет у него нет. Да и откуда? Ведь он никогда не был знаком с Аргайлами. Похоже, соображений нет вообще ни у кого.
– Да-да, видимо, вы правы.
– Что тебя так беспокоит, Дон?
Доналд Крейг глубоко вздохнул.
– Когда этот Колгари здесь появился, Эстер в тот же вечер мне позвонила. После приема мы с ней собирались поехать в Драймут, послушать лекцию на тему «Образы преступников в пьесах Шекспира».
– Актуальная тема, – заметил Макмастер.
– И вот она мне звонит, говорит, что не придет. Говорит, что они узнали новость, которая их всех ужасно расстроила.
– Ну да. Новость, которую им сообщил доктор Колгари.
– Именно. Хотя тогда она о нем и не упомянула. Но была ужасно расстроена. Вы бы слышали, какой у нее был голос!
– Ирландский темперамент, – сказал Макмастер.
– Она была потрясена, напугана. Не могу вам передать, в каком она была состоянии.
– Чего же ты хочешь? Ей ведь и двадцати нет, ты же знаешь, – Но почему она так напугана? Говорю вам. Мак, она до смерти чего-то боится.
– М-мм, да, ну.., да, возможно.
– Вы думаете, что.., о чем вы думаете?
– Уместнее спросить, о чем думаешь ты.
Молодой человек сокрушенно проговорил:
– Не будь я врачом, я бы об этих тонкостях и не задумывался. Девушка, которую я люблю, не может совершить ничего дурного. Но так как…
– Ну, говори, говори. Тебе надо облегчить душу.
– Понимаете, я догадываюсь о том, что происходит с Эстер. Она.., она страдает от комплексов, которые сформировались в раннем детстве.
– Вот-вот, – сказал Макмастер. – Теперь мода такая – везде ищут детские комплексы.
– Она еще не успела должным образом адаптироваться в обществе. В то время, когда произошло убийство, она находилась в мучительном состоянии, вполне естественном для очень юной девушки – она не желала подчиняться опеке взрослых, пыталась уклониться от докучливой родительской любви, которая, по теперешним представлениям, приносит детям больше вреда, чем пользы. Ей хотелось бунтовать, хотелось бежать из дому. Она сама мне об этом рассказывала. И она бежала, вступила в труппу третьеразрядного странствующего театра. Ее мать, по-моему, дала ей дельный совет. Она предложила Эстер поехать в Лондон, поступить в Королевскую академию драматического искусства, чтобы профессионально изучать сценическое мастерство, если уж ей так хочется. Но этого Эстер как раз и не хотела. Бегство из дому и разъезды с театром были не более чем позой. На самом деле она вовсе не собиралась ни учиться, ни становиться профессиональной актрисой. Ей просто важно было доказать, что она может поступать по-своему. Как бы то ни было, Аргайлы не пытались ее вернуть. Они предоставили ей полную свободу и щедро снабжали карманными деньгами.
– Что было очень умно с их стороны, – заметил Макмастер.
– Потом она по наивности увлеклась одним уже немолодым актером из их труппы. В конце концов она поняла, что он дурной человек. Приехала миссис Аргайл, поговорила с ним, и Эстер вернулась домой…
– Извлекши из всего этого урок, как говаривали в старину, – сказал Макмастер. – Но, естественно, уроки не любит извлекать никто. И Эстер не исключение.
Доналд Крейг озабоченно продолжал:
– Эстер затаила обиду, тем более что должна была признаться, хотя бы самой себе: ее мать совершенно была права, что актриса из нее получилась дурная; что человек, которому она расточала свои чувства, их не стоил, и она по-настоящему его и не любила. «Мама знает, что говорит». Молодые терпеть этого не могут.
– Да, – кивнул Макмастер. – И в этом была беда миссис Аргайл, вернее, одна из ее бед, хотя она сама никогда так не считала. Понимаешь, она действительно почти всегда оказывалась права и действительно лучше всех знала, что и как делать. Будь она из тех, кто вечно влезает в долги, теряет ключи, опаздывает на поезд, творит всякие глупости, из которых не может выпутаться без посторонней помощи, близкие ее бы обожали. В такой семье в той или иной мере каждый волен жить по своему разумению. А у миссис Аргайл к тому же не хватало ума действовать хитростью, чтобы добиться своего, она шла напролом. Помнишь, какая она была самодовольная. Упивалась своей властью и мудрой прозорливостью, своей непогрешимостью. Молодым трудно такое вынести.
– Да-да, понимаю, – подхватил Доналд Крейг. – Слишком хорошо понимаю, поэтому.., мне хотелось бы знать… – Он осекся.
– Дон, если ты мне позволишь, – мягко проговорил доктор Макмастер, – я сам скажу, что тебя тревожит. Ты боишься, что Эстер слышала, как миссис Аргайл и Жако ссорились. И пока она слушала, в душе ее росло желание взбунтоваться против своей всеведущей матери. В припадке ярости она бросается в кабинет, хватает кочергу и наносит роковой удар. Ты ведь этого боишься, да?
Молодой человек кивнул, вид у него был несчастнейший.
– Нет, не может быть. Не верю этому, но.., но чувствую.., чувствую, что так могло бы случиться. Эстер неуравновешенна, не умеет держать себя в руках. Она не по возрасту инфантильна, не уверена в себе, сумасбродна. Если посмотреть на остальных Аргайлов, вроде бы никто из них не мог такое совершить. Но Эстер.., не знаю…
– Понимаю, – сочувственно произнес доктор Макмастер. – Понимаю.
– Нет, я ее не обвиняю, – поспешно добавил Дон Крейг. – Думаю, бедная девочка не отдавала себе отчета в том, что делает. Разве это можно назвать убийством? Эмоциональный срыв, бунт, вызванный жаждой обрести свободу и сознанием того, что, покуда мать жива, ей этой свободы не видать.
– Последнее звучит весьма правдоподобно, – сказал Макмастер. – И в этом можно усмотреть хоть какой-то мотив, хотя и довольно необычный. В глазах закона он совершенно неубедителен. Желание получить свободу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32