Но изменить показания, естественно, уже не могла. Теперь-то, конечно, совсем иная ситуация.
Мэри раздраженно возразила:
– Хватит фантазировать, Филип. Придумываешь бог весть что, совершенно невозможные вещи.
– Вполне возможные, уверяю тебя. И я постараюсь, чтобы Тина рассказала мне, что же она такое знает.
– Да ничего она не знает. Неужели ты думаешь, что ей и в самом деле известен убийца?
– Ну этого я утверждать не стану. Просто она что-то невольно увидела или услышала. И я намерен выяснить, что именно.
– Так она тебе и расскажет.
– Она действительно очень скрытная. И на личике у нее ничего не прочтешь. Но лгать она не умеет, до тебя, например, ей далеко. Буду действовать так: выскажу свою догадку, но в форме вопроса. Чтобы она могла ответить только «да» или «нет». И знаешь, что из этого может получиться? Одно из трех. Она скажет «да», и тогда все станет ясно. Она скажет «нет», но, так как лгать она не умеет, я сразу пойму по ее лицу, правду она говорит или нет. Или же она вообще откажется отвечать и состроит непроницаемую мину, – а это, Полли, будет все равно что «да». Ну, согласись, что это может дать требуемый результат!
– Фил, умоляю тебя, выбрось ты это из головы! Не нужно все это ворошить! И вся эта история постепенно забудется.
– Нет-нет. Нам необходима ясность. Иначе Эстер все время придется оттаскивать от открытых окон, а Кирсти лечить от нервных срывов. Лео, тот вообще уже превратился в ледяной сталактит. А бедняжка Гвенда собирается наняться на работу в Родезию.
– Какое нам до них дело?
– Главное – чтобы нам было хорошо, а на остальных наплевать, – ты это хочешь сказать? – Лицо Филипа потемнело. Мэри испугалась. Она никогда еще не видела мужа таким рассерженным.
– С какой стати я должна волноваться о других? – тем не менее с вызовом спросила она.
– Тебе нет ни до кого дела, правда?
– Не пойму, о чем ты.
Филип горько вздохнул и отпихнул от себя поднос с завтраком.
– Унеси это. Я ничего больше не хочу.
– Но, Филип…
Он раздраженно взмахнул рукой. Мэри подхватила поднос и вышла из комнаты. Филип подкатил свое кресло к письменному столику и взял ручку, но потом загляделся в окно. На сердце ему вдруг легла какая-то тяжесть. От радостного возбуждения не осталось и следа. Он почувствовал смутную тревогу. Но потом, все-таки взяв себя в руки, торопливо исписал две страницы и в раздумье откинулся на спинку кресла.
…Да-да, это вполне возможно. Вполне… Но все же полной уверенности не было. На верном ли он пути? Трудно сказать. Мотив. Вот чего ему недоставало, черт возьми. Должен, должен быть еще какой-то неизвестный ему фактор! Но где?
Он нетерпеливо вздохнул. Ну когда же наконец приедет Тина? Если бы только удалось во всем этом разобраться! Конечно, только для себя, это вопрос чисто семейный. Достаточно только узнать – и все в доме обретут наконец покой. Избавятся от этой удушающей атмосферы, пропитанной подозрительностью и безнадежностью. Все – кроме, разумеется, убийцы – смогут благополучно жить дальше. А они с Мэри смогут спокойно возвратиться домой и…
При этой мысли он снова ощутил на сердце тяжесть и вдруг совершенно отчетливо понял: ему не хочется возвращаться домой. Он вспомнил, какой безукоризненный порядок царит в их доме, как играет яркими красками пестрая обивка на мебели, как сияют начищенные медяшки. Чисто вымытая, светлая клетка! И он заперт в этой клетке, прикован к инвалидному креслу, окружен со всех сторон любовной заботой жены.
Жена… Думая о жене, он представлял себе двух разных женщин. Одна – белокурая, голубоглазая девушка, скромная и ласковая, девушка, на которой он женился, которую он любил и часто поддразнивал, а она смотрела на него с немым недоумением. Это ее он ласково называл уменьшительным именем Полли. Но была еще и другая, которую можно было называть только ее полным именем – Мэри. Мэри жесткая, как сталь, страстная, но не способная любить; Мэри, для которой не существует никто, кроме нее самой. Даже он нужен ей лишь потому, что принадлежит ей. Он ее собственность.
Ему вспомнилась строка из Расина – как там?
«Венера с торжеством свою терзает жертву».
Такую Мэри он не любил. За взглядом ее холодных голубых глаз скрывался кто-то чужой и незнакомый…
Тут Филип очнулся от задумчивости и посмеялся над собой. Нет, он определенно стал таким же нервным и чувствительным, как обитатели этого дома. Ему припомнился рассказ тещи про его жену. Про милую белокурую девочку в Нью-Йорке, как та обхватила ручками шею миссис Аргайл и плача пролепетала: «Я хочу остаться у тебя. Я никогда от тебя не уеду!»
Разве это говорило не любящее сердечко? Просто не верится, что это была Мэри! Неужели, став взрослым, можно до такой степени перемениться? Теперь Мэри просто не в состоянии выразить нежность и любовь. Не то что тогда, в детстве… Но тут он опять сам себя перебил. Так ли все просто? Была ли это любовь – или просто расчет? Средство достичь цели? Обдуманное притворство? На что способна Мэри, когда захочет чего-то добиться? На все, ответил себе Филип – и ужаснулся. Он в сердцах отбросил пишущую ручку и выехал из маленькой гостиной в спальню. Остановив кресло у туалетного стола, взял щетку и старательно зачесал назад нависавшие надо лбом волосы. Собственное лицо показалось ему незнакомым.
«Кто я? – спросил он себя. – Куда иду?» Мысли такого рода никогда еще не посещали его… Он подъехал к окну, выглянул. Этажом ниже одна из работниц стояла у кухонного окна и разговаривала с кем-то, кто находился внутри. Их голоса, их по-местному распевные интонации были хорошо слышны даже здесь… Он сидел словно в трансе, глядя перед собой широко раскрытыми глазами.
В смежной комнате послышались шаги. Он очнулся и подкатил к двери.
Возле его письменного столика стояла Гвенда Воэн. Она обернулась, и его поразило ее страдальчески осунувшееся лицо, на которое как раз падал солнечный свет.
– Здравствуйте, Гвенда.
– Доброе утро, Филип. Лео прислал вам «Иллюстрейтед Лондон ньюс», может, вам будет интересно почитать.
– А-а. Спасибо.
– Приятная комната, – заметила Гвенда, обводя глазами гостиную. – По-моему, я здесь ни разу не была.
– О да, прямо королевский гостиничный номер, – улыбнулся Филип. – И в стороне от людей. Идеальное обиталище для инвалидов и новобрачных.
Он сразу же спохватился, что последнего слова произносить не следовало, но было уже поздно. У Гвенды задрожал подбородок.
– Побегу, – сразу заторопилась она.
– Безупречная секретарша.
– Даже секретарша уже не безупречная. Я стала делать ошибки.
– Кто из нас их не делает. – И решительно спросил:
– Когда вы с Лео поженитесь?
– Наверно, никогда.
– Вот это действительно было бы ошибкой, – сказал Филип.
– Лео думает, что наша свадьба произвела бы неблагоприятное впечатление на.., на полицию! – с горечью пояснила она.
– Но, черт возьми, Гвенда, иногда приходится рисковать!
– Я лично не против. Я никого не боюсь. И готова идти ва-банк за свое счастье. Но Лео…
– Да? Что Лео?
– Лео, – ответила Гвенда, – наверно, он так навсегда и останется мужем Рейчел Аргайл. – Филипа поразил ее раздосадованный и безнадежный тон: – Она словно бы и не умирала. Она все время здесь, с нами.., в этом доме…
Глава 22
Тина припарковала машину прямо на траве у кладбищенской стены. Бережно развернула привезенный букет, прошла в ворота и тихо побрела по центральной аллее. Новое кладбище ей не нравилось. Очень жаль, что не удалось похоронить миссис Аргайл на старом, за церковной оградой. Там веет вековым покоем. Старые тисы, обомшелые надгробные плиты. А тут все такое новенькое, одинаковое, опрятное, все так четко распланировано: прямая центральная аллея, от нее направо и налево расходятся дорожки – ну просто какой-то супермаркет.
Могила миссис Аргайл содержалась в идеальном порядке. Она представляла собой квадратный мраморный цоколь, засыпанный гранитным щебнем, с возвышающимся у изголовья большим гранитным крестом.
Перехватив поудобнее букет гвоздик. Тина наклонилась и перечитала надпись:
«В память Рейчел Луизы Аргайл, покинувшей этот мир 9-го ноября 1956»
И снизу – стих:
«Встанут дети ее и превознесут ее.»
В этот момент сзади раздались шаги. Тина вздрогнула и повернула голову.
– Микки!
– Я увидел твою машину. И пошел следом за тобой.
То есть я и сам сюда шел.
– Ты шел сюда? Зачем?
– Сам не знаю. Наверно, попрощаться. – Попрощаться… с нею?
Он кивнул.
– Да. Я согласился на эту должность в нефтяной компании, про которую тебе рассказывал. Уезжаю через три недели.
– И пришел попрощаться с мамой?
– Да. Поблагодарить, ну и.., попросить прощения.
– За что, Микки?
– Совсем не за то, что я убил ее, если ты на это намекаешь. А ты, Тина, так все время и думала, что убийца – я?
– Я была не совсем уверена.
– И сейчас тоже не уверена, правда? Даже если я поклянусь, что не убивал, это тебя все равно не убедит?
– За что ты хочешь просить прощения, Микки?
– Она очень много для меня сделала, – медленно произнес Микки. – А я только злился, как бы она ни старалась мне угодить. Ни разу не сказал ей доброго слова, не взглянул с любовью. Даже просто «спасибо» ни разу не сказал. И теперь сожалею об этом. Вот и все.
– Когда ты перестал на нее злиться? Уже после того, как она умерла?
– Д-да, наверно.
– Ты злился не на нее, Микки.
– Похоже, что так. Ты права. Я злился на свою родную мать. Потому что любил ее. Я любил ее, а ей было на меня наплевать.
– А теперь это тебя больше не мучает?
– Нет. Видно, она ничего не могла с собой поделать. Такой уж она уродилась. Веселой и легкомысленной. И обожала мужчин и выпивку, была ласкова со своими детьми – под настроение, конечно. И обижать их тоже никому не позволяла. Ну не любила она меня, ну и что? А я все эти годы не желал с этим примириться. Но теперь примирился. – Он протянул к Тине руку. – Дай мне одну гвоздику, ладно? – Взяв цветок, он наклонился и положил его у подножия креста. – Вот, мама, – проговорил он вслух. – Я был тебе никудышным сыном.., да и ты, я думаю, была не самой лучшей матерью. Но ты старалась все сделать как можно лучше. – Он оглянулся на Тину. – Как по-твоему, годится такое извинение?
– Я думаю, да, – ответила Тина и положила на могилу остальные гвоздики.
– Ты часто приносишь сюда цветы?
– Раз в году.
– Крошка Тина, – улыбнулся Микки. Они пошли вместе назад.
– Я не убивал ее, Тина, – сказал Микки. – Клянусь тебе. Я хочу, чтобы ты мне поверила.
– Я была там в тот вечер.
Микки резко обернулся.
– Ты была там? В «Солнечном мысе»?
– Да. Я надумала сменить работу и приехала посоветоваться с отцом и мамой.
– Ну и?.. Рассказывай дальше.
Но Тина молчала. Тогда он сдавил ей локоть.
– Рассказывай дальше. Тина. Ты должна мне все рассказать.
– Я до сих пор никому не говорила.
– Так что же было? Давай выкладывай. Хватит отмалчиваться.
– В общем, я приехала туда. Остановила машину не доезжая до ворот, знаешь, там есть широкое место, где легче развернуться?
Микки кивнул.
– Вылезла из машины и пошла к дому. Откровенно говоря, я немного робела. Сам знаешь, как трудно бывало разговаривать с мамой. Она всегда считала, что знает лучше нас, что нам нужно. Я обдумывала, как бы получше все изложить. Дошла до дома, потом обратно до машины, потом снова до дома. Все обдумывала предстоящий разговор.
– А который был час? – спросил Микки.
– Не знаю. Не помню уже. Я.., я как-то не замечаю, который когда час.
– Да, дорогая, я знаю, – сказал Микки. – Ты всегда с таким великолепным безразличием относишься ко времени.
– Я прошла к деревьям у ворот, а походка у меня тихая, – продолжала Тина.
– Ну да, ты ходишь по-кошачьи. Ты же кошечка, – нежно вставил Микки.
– И вдруг услышала их.
– Кого?
– Двое разговаривали шепотом.
– И что? – Микки весь напрягся. – Что они говорили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32