— Вы шутите? — спросил он, наконец.
— Нет, — ответила Ким. — Вы сказали, что это совпадение. Но я уверена, что это нечто большее, чем простое совпадение. Я хочу сказать, что я просто поражена тем, что произошло. Это не может быть чистой случайностью. Находка должна иметь какое-то значение.
— Это внезапный приступ суеверия или вы всегда такая? — спросил Эдвард.
— Не знаю, — ответила Ким. — Я просто стараюсь понять.
— Вы верите в экстрасенсорику или биоэнергетику? — поинтересовался Эдвард.
— Я никогда об этом не задумывалась, — призналась Ким. — А вы?
Эдвард рассмеялся:
— Вы ведете себя как психиатр, возвращая мне мои же вопросы. Нет, я не верю ни во что сверхъестественное. Я ученый. Я верю только в то, что можно разумно объяснить и проверить экспериментально. Я не религиозен и не суверен. Я могу показаться вам циничным, но скажу, что, на мой взгляд, эти вещи — религиозность и суеверие — идут рука об руку.
— Я тоже не слишком религиозна, — проговорила Ким. — Но у меня есть какая-то смутная вера в сверхъестественное, в потусторонние силы.
Они подошли к старому дому. Ким открыла перед Эдвардом дверь, и он внес картину в гостиную. Как они и предполагали, она в точности соответствовала светлому прямоугольнику над каминной полкой.
— По крайней мере, мы оказались правы в своих предположениях насчет того, где раньше она висела, — сказал Эдвард. Он оставил портрет на каминной полке.
— А я послежу, чтобы он тут и остался, — вырвалось у Ким. — Элизабет имеет полное право вернуться домой.
— Это значит, вы решили-таки поселиться здесь?
— Может быть, да, — ответила Ким. — Но сначала мне надо посоветоваться со своей семьей и, прежде всего, с братом.
— Лично я думаю, что это было бы великолепно.
Эдвард взял пластмассовые банки и сказал Ким, что пойдет в подвал и соберет там пробы почвы. На пороге гостиной он остановился.
— Если я найду в них Claviceps purpurea , — произнес он с кривой усмешкой, — то это лишит историю салемских процессов части сверхъестественного покрова.
Ким не ответила. В притяжении портрета Элизабет было что-то магнетическое. Ким была погружена в свои мысли. Эдвард пожал плечами. Потом он прошел на кухню и спустился в прохладную и сырую тьму подвала.
3
Понедельник, 18 июля 1994 года
Как и всегда, лаборатория Эдварда Армстронга в Гарвардском медицинском комплексе на Лонгфелло-авеню являла собой сцену лихорадочной деятельности. Впечатление бедлама усиливали снующие между футуристическими монстрами наисовременнейшего оборудования фигуры в белых халатах. Однако такое обманчивое впечатление могло возникнуть лишь у непосвященного. Для знающих людей эта суета служила верным признаком того, что именно здесь и именно сейчас делается самая современная наука.
Центром, сердцем этого святилища являлся Эдвард, и хотя он был не единственным работающим здесь ученым, все называли лабораторный комплекс личным поместьем Армстронга. Репутация гения, блистательного специалиста по органическому синтезу и выдающиеся способности нейробиолога позволяли Эдварду выколачивать дополнительные ставки для своих сотрудников, получать под свою опеку множество студентов, аспирантов и докторантов. Эти же качества позволяли ему вести напряженную работу, несмотря на тесноту, ограниченность бюджета и насыщенный рабочий график. Следствием всего этого было то, что Эдвард имел в своем распоряжении самых лучших сотрудников и самых способных студентов.
Другие профессора называли Эдварда ненасытным обжорой и сущим наказанием. У него не только было больше всего студентов-дипломников, он еще и настоял на введении летнего курса лекций по основам химии для старшекурсников. Он стал единственным профессором, который решился на чтение лекций в летнее время. Он сам объяснял это тем, что молодым перспективным мозгам нужна пища для ума, и чем раньше, тем лучше.
Вернувшись с очередной лекции, Эдвард прошел в свои владения через боковую дверь лаборатории. Это выглядело так, словно служитель зоопарка вошел в клетку к своим питомцам с кормом. Его тотчас же окружила плотная толпа дипломников. Каждый из них работал над какой-либо частной проблемой, все же вместе они трудились ради достижения основной цели Эдварда: выяснения механизмов краткосрочной и долговременной памяти. У каждого была проблема или вопрос, с которыми они и спешили обратиться. Отвечая в ритме стаккато на все вопросы, Эдвард сразу же отсылал студентов на рабочие места.
Ответив на последний вопрос, Эдвард направился к своему столу. У него не было кабинета, он считал это прихотью и неоправданной тратой дефицитной площади. Ему достаточно было угла, в котором стояли рабочий стол, пара стульев, компьютер и несколько полок с папками. Там его уже ждала Элеонор Янгмен, молодой доктор наук, работавшая с Эдвардом последние четыре года.
— К вам посетитель, — сказала она. — Он ожидает вас в комнате секретаря отдела.
Эдвард бросил на стол папку с лекционным материалом и, сняв твидовый пиджак, надел белый халат.
— У меня нет времени на посетителей, — раздраженно бросил он.
— Боюсь, что на этого посетителя вам придется его найти, — возразила Элеонор.
Эдвард метнул на свою помощницу выразительный взгляд. На ее лице появилась улыбка — предвестница взрыва веселого смеха. Это была уверенная в себе яркая блондинка из Окснарда, что в благословенной Калифорнии. Глядя на нее, можно было подумать, что она в жизни не интересуется ничем, кроме виндсерфинга. На самом же деле она в нежном двадцатитрехлетнем возрасте получила в университете Беркли степень доктора биохимии. Эдвард считал ее неоценимой сотрудницей не только из-за ее ума, но и из-за преданности делу. Она боготворила Эдварда и убеждала его в том, что только ему по плечу совершить прорыв в понимании механизма действия нейротрансмиттеров и их роли в формировании эмоций и памяти.
— Господи, кто этот посетитель? — спросил Эдвард.
— Стентон Льюис, — ответила Элеонор. — Он каждый раз, когда приходит, начинает превозносить меня до небес. На этот раз предложил мне основать новый химический журнал под названием «Химические соединения». В каждом номере на обложке должна быть помещена структурная модель «молекулы месяца». Я никогда не могу понять, шутит он или говорит серьезно.
— Он шутит, — заверил Эдвард. — Это он так флиртует с вами.
Эдвард быстро просмотрел почту. Ничего сногсшибательного.
— В лаборатории все в порядке? — спросил он.
— Боюсь, что нет, — ответила она. — Забарахлила новая система для капиллярного электрофореза, которую мы использовали для мицеллярной электрокинетической хроматографии. Вызвать техников из ремонтного отдела?
— Сначала я сам взгляну, — распорядился он. — Пришлите туда Стентона. Я совмещу два дела.
Эдвард прицепил на лацкан халата радиационный дозиметр и направился в отдел хроматографии. Усевшись перед аппаратом, он включил управляющий его работой компьютер. Прибор действительно не работал. Во всяком случае, команды, заложенные в меню, почему-то не исполнялись.
Поглощенный этим занятием, Эдвард не заметил, как появился Стентон. Чтобы привлечь к себе внимание друга, Стентону пришлось хлопнуть того по плечу.
— Привет, старина! — воскликнул Стентон. — Я приготовил тебе совершенно замечательный сюрприз.
Он протянул Эдварду блестящую брошюру в гладкой пластиковой обложке.
— Что это? — спросил Эдвард, беря в руки буклет.
— Это то, чего ты так давно ждешь, — проспект фирмы «Дженетрикс», — ответил Стентон.
— Ты слишком много на себя берешь. — Эдвард выдавил из себя улыбку и покачал головой.
Отложив в сторону проспект, Эдвард вновь занялся компьютером хроматографа.
— Как протекает роман с медицинской сестрой Ким? — спросил Стентон.
Эдвард резко крутанулся на вертящемся стуле.
— Это не слишком уместный вопрос.
— Бог ты мой, — широко улыбнулся Стентон, — какие мы чувствительные. Видно, вы хорошо поладили, иначе ты бы так не реагировал.
— Мне кажется, ты спешишь с выводами. — Эдвард начал заикаться.
— Перестань манерничать! — отрезал Стентон. — Я слишком хорошо тебя знаю. Каким ты был, таким и остался. Ты совершенно не изменился со студенческих лет. Во всем, что касается науки и лаборатории, ты Наполеон. Но как только дело касается женщин, становишься раскисшей лапшой. Я этого не понимаю. Но как бы то ни было, давай объяснимся. Вы поладили?
— Ким прекрасная девушка, — ответил Эдвард. — В прошлую пятницу мы с ней пообедали.
— Отлично, — весело заключил Стентон, — для тебя это так же прекрасно, как для другого — переспать с девушкой.
— Перестань говорить пошлости.
— И в самом деле. — Стентон продолжал от души веселиться. — Идея заключалась в том, чтобы привязать тебя ко мне, и кажется, мне это удалось. В качестве отступного ты должен будешь прочитать проспект.
Стентон взял брошюру, с которой Эдвард столь непочтительно обошелся, и снова вручил ее другу.
Эдвард застонал. Он понял, что попал в ловушку.
— Ладно, — сдался он. — Я прочитаю эту чертову книжицу.
— Вот и хорошо, — обрадовался Стентон. — Тебе все равно придется хоть немного знать о компании, потому что я хочу предложить тебе семьдесят пять тысяч долларов в год и пакет акций за то, что ты согласишься войти в научно-консультативный совет.
— У меня нет времени посещать всякие дурацкие заседания, — заупрямился Эдвард.
— А кто просит тебя посещать заседания? — обиделся Стентон. — Я хочу только, чтобы твое имя было среди имен членов совета.
— Но зачем тебе это нужно? — Эдвард начинал злиться. — Молекулярная биология и биотехнологии вне пределов моей компетенции.
— Господи Иисусе! — Настала очередь Стентона стонать. — Ну, как можно быть таким наивным? Ты знаменитость. Не имеет никакого значения, что ты ни черта не понимаешь в молекулярной биологии. Дело только в твоем имени.
— Я бы не сказал, что ни черта не понимаю в молекулярной биологии. — Эдвард был несколько уязвлен, в тоне его проскользнули нотки раздражения.
— Не обижайся на меня, — произнес Стентон примирительно. Он показал пальцем на прибор, с которым возился Эдвард. — А это что еще за чертовщина? — поинтересовался он.
— Это система для капиллярного электрофореза, — ответил Эдвард.
— И что она делает?
— Это новая технология разделения веществ, — ответил Эдвард. — Она служит для разделения и идентификации химических соединений.
Стентон ощупал пальцами литой пластмассовый корпус прибора.
— А что в нем нового?
— Сам принцип, в общем-то, не нов, — начал объяснять Эдвард. — Прибор предназначен для старого доброго электрофореза, но малый диаметр капилляров делает ненужной систему отвода тепла, так как тепло прекрасно рассеивается и так.
Стентон шутливо поднял руки вверх в знак капитуляции.
— Достаточно. Я сдаюсь. Ты подавляешь меня своей эрудицией. Скажи мне только, эта штука работает?
— Прекрасно работает. — Эдвард посмотрел на прибор. — По крайней мере, обычно он прекрасно работает. Но сейчас барахлит.
— Его заклинило? — спросил Стентон.
Эдвард бросил на приятеля уничтожающий взгляд.
— Я просто стараюсь быть полезным, — отшутился Стентон.
Эдвард поднял крышку аппарата и посмотрел на карусель. Одна из пробирок для проб сместилась со своего места и препятствовала нормальному вращению карусели.
— Какой приятный сюрприз, — рассмеялся он. — Правильный диагноз — основа адекватного лечения и верного подбора лекарств. — Он поправил пробирку. Карусель немедленно продвинулась вперед на одну ячейку. Эдвард закрыл крышку.
— Так я могу надеяться на тебя? Ты прочтешь брошюру? — спросил Стентон. — Заодно обдумай свои предложения.
— Меня очень беспокоит, что ты собираешься платить мне деньги ни за что, — продолжал сопротивляться Эдвард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70