Дальше шло все четко и в быстром темпе. Я расплатился, мы взяли в гардеробе наши пальто и поехали ко мне на Петршины. В такси я попытался обнять Яну. Она не протестовала, пока моя рука лежала на ее плечах, но, когда эта рука попыталась соскользнуть на талию, Яна меня оттолкнула.
С одной стороны, я был раздражен, с другой – не понимал, чего эта девица добивается.
– Так ты танцуешь?
– Ну конечно, – сказал я.
– Тогда я врублю Джеймса Ласта? – Она вопросительно обернулась ко мне.
– Но это же совершенно тупая музыка, – устало возразил я. – Она тебе нравится?
Записей у меня и впрямь было много. Кассета с Ластом оказалась среди них только потому, что я переводил для Пилата два его текста.
– Но под нее хорошо танцевать.
– А ты действительно хочешь танцевать? – удивился я. – Здесь?
Моя однокомнатная квартирка подходила для чего угодно, но все-таки до танцзала ей было далеко.
– А ты нет? – Яна разочарованно вложила кассету и включила магнитофон.
Когда мы вышли из такси, она спросила только:
– Вот, значит, где ты живешь?
– Да, – ответил я, – микрорайон Петршины, дом гостиничного типа, и мы должны вести себя тихо. Дом панельный, а у меня кошмарные соседи.
Я вспомнил об инженере Визнере.
– Над чем ты смеешься? – спросила в лифте Яна.
– Ты меня, наверное, не поймешь, – сказал я. – Просто иногда человеку может очень пригодиться то, что у него любопытные и вредные соседи.
– Уже десять, – посмотрел я на часы, – во сколько ты должна быть дома?
– Не бери в голову.
– Ты же мне рассказывала, какая ты примерная дочь.
Лифт остановился на моем девятом этаже. К сожалению (на случай, если бы мне на этот вечер тоже понадобилось алиби), мы никого не встретили.
– Как у тебя противно! – провозгласила решительно Яна, едва я зажег свет.
– Это же почти общежитие, пойми, – сказал я.
– Все равно противно, – настаивала она. – А что мы будем пить?
С воскресенья я пополнил запасы в холодильнике.
– Розового нет, но, может, ты выпьешь красного?
– Гм. – Она опять приняла крайне глубокомысленный вид. – Я бы выпила виски.
Тем не менее для начала она решила потанцевать.
– Сделай тише, – попросил я.
Под белой шубкой на Яне был брючный твидовый костюм, а под жакетом – облегающий жилет; шею охватывал металлический обруч.
– Ну, иди же, – сказала она и протянула ко мне руки.
Безо всякого энтузиазма я поднялся с кресла и обнял веснушчатого распорядителя бала.
– Яна…
– Не прижимайся ко мне, – нахмурилась она, – это глупая музыка, я поставлю что-нибудь быстрое…
Она выскользнула из моих объятий и стала возиться с магнитофоном. Ко мне подбиралась усталость, которую усугубляла активность этой девицы.
– У тебя такой вид, будто ты хочешь спать… И ты зевнул, – обиделась она.
– Ну и что? – буркнул я. – Может, я действительно устал, и, может, есть целая куча причин, чтобы…
Это была быстрая мелодичная музыка, и мы не касались друг друга.
– Может быть, – сказала Яна. – В твоем почтовом ящике что-то лежит, если это тебя интересует.
– Ты вычислила мой почтовый ящик? – искренне удивился я.
– Пока ты искал ключ от лифта, – пожала Яна плечами, – я на него взглянула.
– А вдруг там что-то страшно важное? – нахмурился я.
– Так иди посмотри.
– А когда тебе надо домой? – намекнул я и вновь откровенно зевнул.
– Не сейчас, – сказала Яна, – так что не волнуйся и иди. Я подожду.
Я пошел. И опять ни на лестнице, ни внизу в вестибюле никого не встретил. Теперь я уже обращал внимание на такие детали. В ящике лежала сложенная телеграмма. Неужели опять от Геды? Нет, не от Геды. На этот раз от Камила. «В пятницу в десять запись на радио.
Я покрутил головой. Вылетать из группы Камила как раз тогда, когда она наконец-то начинает записываться… Мятую телеграмму я сунул в карман и поехал наверх. Дверь я оставил полуоткрытой. Как будто ничего не изменилось. Я видел узкую щель, но в квартире было темно. Может, Яна убежала, пока я поднимался на лифте?
– Я здесь, – раздалось из темноты. – Не зажигай свет.
Я закрыл дверь и услышал шорох. На кресле лежал твидовый костюм, а тахта была расстелена. Медленно, ни о чем не думая, я разделся.
– Нет, – прошептала Яна.
Я влез к ней под одеяло и тут же попытался ее обнять.
– Расскажи мне что-нибудь интересное, – сказала она тихо и отодвинулась к стене, – и веди себя хорошо.
33
Проснулся я не очень поздно, но рядом со мной никого не было. Часы показывали восемь. На столе все еще стояли две рюмки. Когда же она ушла? Выбравшись из-под одеяла, я в недоумении застыл на ковре. Между рюмками лежали ручка и салфетка, на которой было написано: «Люблю, ты вел себя хорошо. Позвони».
Постепенно мне припомнились события прошедшей ночи. Как только она мне отказала, я вылез из постели, надел пижаму и закурил. Потом позвонила Геда. Яна, должно быть, слышала каждое мое слово.
– Что нового?
– Ничего, – сказал я.
– А ты говорил с капитаном?
– Я не могу так сразу, – объяснил я.
– Ты случайно не плюнул на это дело? – с беспокойством осведомилась моя бывшая жена. – Ты же сказал мне, что отыщешь капитана и…
– У меня сейчас нет особого желания разговаривать, – грубо перебил я ее, – завтра созвонимся.
– Ты один?… – Она недоумевала.
– Нет, – сказал я.
И услышал, как на другом конце провода она швырнула трубку.
– Это звонила твоя бывшая жена?
– Да, – сказал я, – Геда.
– Не надо было так… – сказала Яна и, заметив мои взгляд, натянула одеяло по самый подбородок.
– А разве я хамил? – спросил я. – Меня просто разозлило, что…
Она не дала мне договорить.
– А со мной ты так никогда не будешь обращаться?
– Конечно, нет, – улыбнулся я и неловко попытался расстегнуть ей лифчик.
– Честмир, – протянула она и свернулась под одеялом калачиком, – я очень хочу стать твоей девушкой.
. – Да я же тоже этого хочу! – чуть ли не прорычал я.
– Это не одно и то же, – улыбнулась Яна, – ты ужасно глупый…
– Ну, извини, – сказал я и уже во второй раз за этот вечер встал с постели.
Пожалуй, стоило оставить сигареты, спички и пепельницу возле себя. По крайней мере до тех пор, пока это создание не уснет. Создание, однако, и не собиралось спать.
– Расскажи что-нибудь, – попросила она, погладив меня по щеке.
– Например, сказку?
– Например.
– Жил-был один тип, – начал я саркастически, – которому не давала житья милиция, подозревая в убийстве…
– Это не то, – сказала Яна, – ты обещал сказку, а эту болтовню я слушать не желаю…
– Хорошо, тогда по-другому, – сказал я, – стояла избушка в Черном лесу!
– А дальше?
– Ив этой избушке в Черном лесу, на серебряном лужку варила кашку мышка по прозвищу «норушка».
Яна, которая сидела на постели скрестив ноги, захлопала в ладоши:
– Ну, и что было потом?
– Не перебивай меня, пожалуйста… мышка варила кашку и тому ее давала из своих детишек-шалунишек, кого сочла достойным, но все равно всем не хватило, поскольку мышиное семейство было большим и…
Сказка успешно продвигалась, и я изо всех сил старался ее усовершенствовать…
Яна исчезла, не оставив никаких следов, ничего не забыв. Во сколько же она ушла?
Я не имел ни малейшего понятия. Когда я выгонял ее, °на не хотела уходить. И я вспомнил, что действительно самым грубым образом выгонял ее. Другая на ее месте обиделась бы и ушла. Когда же все-таки Яна исчезла?
Я уснул на середине. «Люблю, ты вел себя хорошо. Позвони».
Мне вспомнились Гедины упреки. Она была права. Я Действительно запустил это дело, а вдруг…
Я стал жарить яичницу. Сегодня пятница, без четверти восемь. Подозреваемый Бичовский – по делу об убийстве Зузанки Черной – жарит яичницу…
Прежде всего мне надо позвонить Грешному. В десять нужно быть на радио, я же получил телеграмму от Камила.
Я достал записную книжку, в которую вкладывал всякие листочки с телефонами. Здесь была визитная карточка зубного врача, записка Яны и телефоны капитана. Два телефона. Второй из них – домашний. Сейчас, взглянул я на часы, капитан еще мог быть дома.
– Это Бичовский, доброе утро. – (Наконец-то!)
Там долго молчали. А потом…
– Ты думаешь, я бы не узнала тебя по голосу? – тихо засмеялась Яна.
Это был шок, испуг, ужас. Трубка выскользнула у меня из руки и упала на ковер.
34
Я все еще тупо разглядывал листочки с телефонными номерами. Янин и капитана Грешного. Три номера, два из которых совпадали. Хотя Грешный в свои сорок выглядел отлично, Яна тем не менее могла быть лишь его дочерью. Я машинально положил трубку на место. И телефон тут же зазвонил.
– Слушаю.
– Ты почему повесил трубку? – интересовалась Яна. – Я не верила, что ты позвонишь, но…
– Что – но? – спросил я.
– Я тебя люблю, – быстро проговорила Яна, – мама идет, не сердись.
И послышались короткие гудки.
На листочке капитана был еще один номер, и я его набрал. Сначала коммутатор, потом добавочный.
– Здравствуйте.
– А-а, пан Бичовский.
– Да, это я. Мне нужно с вами поговорить.
– Отлично, – обрадовался капитан.
Знали бы вы, товарищ капитан… Я решил все ему рассказать.
– Это действительно важно.
– Неужели? – спросил капитан. – Поверите ли, и У меня есть кое-что важное. Когда увидимся?
– В десять у меня запись на радио, – сказал я, – так что можно в два, заодно пообедаем.
– Где? – спросил капитан.
– Да хоть в «Ялте», например, – усмехнулся я.
– Ха-ха…
– Нет, серьезно, и если уж на то пошло, так я вас приглашаю.
– Нет, – сказал капитан Грешный, – буду вам признателен, если мы сохраним наши прежние взаимоотношения. Так что лучше в два «У Петра», хорошо?
– Хорошо, – согласился я, – значит, «У Петра».
И я повесил трубку. Телефон тут же зазвонил, и я сразу догадался, кто это.
– Мама пошла по магазинам, – сказала Яна. – Я так рада, что ты позвонил!
– Ты сонная. Скандала дома не было? Яна засмеялась.
– Еще какой! Папа меня отшлепал, но я…
– Что ты? – спросил я.
– Я ждала, что ты позвонишь, – сказала Яна, – и ты и вправду позвонил.
– Ну конечно, ведь ты же написала на салфетке, – пробурчал я. – Только забыла назвать свою фамилию…
– Фамилия у меня ужасно смешная, – сказала Яна. – Ты не поверишь.
– Поверю, Грешная.
Мне уже давно стало ясно, почему эта девушка столько про меня знает.
– Ну конечно, – грустно произнесла Яна, – выходит, нам с тобой больше не о чем разговаривать…
В этом вопросе прозвучал не только упрек, но и печаль.
– Ты, наверное, удивишься, – усмехнулся я, – но нам с тобой еще очень даже есть о чем поговорить.
– Серьезно?
– Серьезно, – ответил я.
– А когда? – нетерпеливо спросила Яна. – Я сейчас еду на факультет…
– В четыре… в четыре ты уже освободишься?
– Да, – сказала Яна, – в четыре освобожусь.
– Значит, «У Голема», хорошо?
– Договорились.
В трамвае, идущем к центру, на меня наткнулся Брандейс, наш банджист.
– Привет, Честик!
– Привет, – отозвался я, – что происходит, скажи на милость, что это за исторический рубеж?
Наш ансамбль никогда еще не играл на радио.
– Это все Камил, – таинственно объяснил Брандейс. – он договорился с Пилатом. Что мы сыграем несколько народных песен.
– Народных? – ужаснулся я.
– Да, – сказал Брандейс. – Тех, которые Камил аранжировал, – добавил он, видя мое выражение лица.
В рамках фолк и кантри Камил аранжировал «Гельпу» и «Залужицкое поле». Я сжимал футляр со скрипкой, и во мне крепло ощущение, что бояться нечего. Но неужели Пилат? – покрутил я головой. Мы вышли у радиоцентра и поспешили внутрь. Было почти десять. И весь оркестр в сборе. Камил с очень важным видом переходил от одного к другому.
– Не психуйте, ребятки, с нами будет петь Пилат, и если… – размечтался он, – если мы сами себе не подгадим, – вернулся он на землю, – то из этого можно сделать настоящий шлягер.
– Из чего? – спросил барабанщик Маца.
– Из «Гельпы» и «Залужицкого поля», – сообщил Камил, – ну неужто не справимся? – гордо прибавил он, стремясь подбодрить своих поденщиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24