– Многими идеалистами, состязающимися в стремлении к утопии, было написано так много законов, что человек не может и дня прожить без того, чтобы умышленно или по незнанию не нарушить целый ряд их.
– Полицейские просили ввести десятки тысяч законов, – согласился Спенсер, – больше того количества, исполнение которого они могут обеспечить.
– Поэтому законы утрачивают истинное свое предназначение. Они теряют ясность. Вы видели, как это происходит, когда были копом, верно?
– Конечно. И несколько раз случались полемики о разведывательных операциях лос-анджелесского департамента полиции, который выбирал мишенью законные группы граждан.
– Потому что эти специфические группы в то специфическое время были на «неправильной» стороне. Правительство политизировало все аспекты жизни, и все мы еще пострадаем от этого, независимо от наших политических взглядов.
– Большинство полицейских хорошие парни.
– Я знаю это. Но скажите мне кое-что: вот сейчас полицейские, которые доросли до постов на верхушке системы... они что, лучшие, или чаще те, кто политически хитроумен, у кого хорошо подвешен язык, кто знает, чью задницу лизать, как подкатиться к сенатору, к конгрессмену, к мэру, члену городского совета, политиканам всех цветов?
– Пожалуй, так бывало всегда.
– Нет. Возможно, мы никогда больше не увидим человека, подобного Эллиоту Нессу на командном посту, но ведь таких было много. Копы уважали бляхи, которым служили. Разве теперь так?
Спенсер в ответ не мог ей возразить.
Валери сказала:
– Теперь это политизированные копы, которые действуют последовательно, распределяют ресурсы. Хуже всего на федеральном уровне. Огромные средства расходуются, чтобы охотиться на нарушителей расплывчато написанных законов против ненавистных преступлений: порнографии, загрязнения среды, подделки продуктов, сексуальных притязаний. Не поймите меня неправильно. Мне бы хотелось видеть мир избавленным от всех изуверов, извращенцев, торговцев ядом, всех этих сопляков, пристающих к женщинам. Но в то же самое время мы живем в обществе с самым высоким числом убийств, насилий и ограблений по сравнению с любым обществом в истории.
Чем более страстно говорила Валери, тем быстрее вела машину.
Спенсер мигал каждый раз, переводя взгляд с ее лица на дорогу, по которой они мчались. Если она утратит контроль, если они вылетят с асфальта в эти островерхие ели, то им не придется волноваться по поводу встречи с ударной командой, высланной из Лас-Вегаса.
Однако сидящий за ними Рокки неудержимо веселился.
Валери продолжала говорить:
– Наши улицы небезопасны. Кое-где люди не чувствуют себя спокойно даже в собственных домах. Федеральные правоохранительные агентства утратили способность фокусировать внимание. А потеряв фокус, они делают ошибки и нуждаются в том, чтобы их выручали из скандалов. Их – политиканов-копов – так же, как политиканов, назначенных и избранных.
– Чем и занимается это безымянное Агентство.
– Счищает грязь, прячет ее под ковром и следит, чтобы ни один политикан не оставил отпечатки своих пальцев на метле, – с горечью сказала она.
Они въехали в Юту.
* * *
Они летели всего несколько минут и все еще находились над окраинами северного Лас-Вегаса, когда второй пилот прошел в пассажирский салон. Он принес секретный телефон со встроенным скрэмблером и передал Рою, включив в сеть. Телефон был снабжен наушниками, так что руки Роя оставались свободными. Кабина была надежно изолирована, и наушники размером с блюдечко были такого высокого качества, что он не слышал шума моторов и лопастей, хотя чувствовал вибрацию от них.
Звонил Гэри Дюваль – агент в Северной Калифорнии, которому было поручено разобраться с Этель и Джорджем Порт. Но звонил он не из Калифорнии. Сейчас он находился в Денвере, штат Колорадо.
Было сделано предположение, что Порты уже жили в Сан-Франциско, когда умерла их дочь и их внук переехал жить к ним. Это предположение было отброшено как ложное.
Дюваль наконец установил одного из бывших соседей Портов в Сан-Франциско, который припомнил, что Этель и Джордж Порт приехали туда из Денвера. Но тогда их дочь была уже давно мертва, а их внуку, Спенсеру, было шестнадцать.
– Давно? – с сомнением спросил Рой. – Но я думал, что мальчик потерял свою мать, когда ему было четырнадцать, и в этой самой автомобильной катастрофе он и получил свой шрам. Это двумя годами раньше.
– Нет. Не два года. И не автомобильная катастрофа.
Дюваль раскопал секрет. А он явно был один из тех людей, которые получают удовольствие от владения секретами. Ребячливый тон – я-знаю-кое-что-че-го-ты-не-знаешь – указывал, что он будет выпускать свою драгоценную информацию порциями, чтобы получить больше удовольствия.
Вздохнув, Рой откинулся на сиденье.
– Рассказывай.
– Я прилетел в Денвер, – начал Дюваль, – чтобы посмотреть, может быть, Порты продали здесь дом в том же году, что купили дом в Сан-Франциско. Так и было. Тогда я попытался найти каких-нибудь соседей в Денвере, кто помнил их. Без проблем. Я нашел нескольких. Люди не переезжают здесь так часто, как в Калифорнии. И они припомнили Портов и мальчика, потому что это было настоящей сенсацией – то, что произошло с ними.
Снова вздохнув, Рой открыл конверт, в котором все еще хранил несколько фотографий, найденных в коробке из-под обуви в хижине Спенсера Гранта в Малибу.
– Его мать, Дженнифер, погибла, когда мальчику было восемь, – сказал Дюваль, – и вовсе не в автомобильной катастрофе.
Рой вытащил четыре фотографии из конверта. Верхний снимок был сделан, когда женщине было, возможно, двадцать. На ней было простое летнее платье, испещренное солнечными бликами, она стояла возле дерева, покрытого гроздьями белых цветов.
– Дженни была любительницей лошадей, – сказал Дюваль, и Рой припомнил другую фотографию, с лошадьми. – Ездила на них, разводила их. В день смерти она отправилась на собрание ассоциации скотоводов графства.
– Это было в Денвере или где-нибудь в окрестностях?
– Нет, там жили ее родители. Дженни жила в Вэйле, на маленьком ранчо, сразу за окраиной Вэйля, штат Колорадо. Она присутствовала на собрании ассоциации скотоводов, но обратно домой так и не вернулась.
На второй фотографии Дженнифер была снята вместе с сыном на пикнике. Она обнимала мальчика. На нем была бейсбольная шапочка набекрень.
Дюваль сказал:
– Ее автомобиль обнаружили брошенным. Были объявлены ее поиски. Но нигде близко от дома ее не нашли. А через неделю кто-то наконец обнаружил ее тело в канаве, в восьми-десяти милях от Вэйля.
Когда он сидел за кухонным столом в хижине в Малибу утром в пятницу и разглядывал фотографии в первый раз, Роя охватывало ощущение, что ему знакомо лицо женщины. Каждое слово, которое произносил Дюваль, подводило Роя ближе к ответу на ту загадку, что преследовала его еще три дня назад.
Голос Дюваля в наушниках теперь приобрел странную, соблазняющую мягкость.
– Она была найдена голой. Со следами пыток и сексуального насилия. В то время это было самое зверское убийство. Даже и теперь его детали могут вызвать ночные кошмары.
На третьем снимке Дженнифер и мальчик стояли возле плавательного бассейна. Она положила ладонь ему на голову и сделала двумя пальцами «рожки». На заднем плане виднелся сарай.
– Все признаки указывают, что она стала случайной жертвой, – сказал Дюваль, медленно, капля за каплей, опустошая свою фляжку с секретами. – Он социопат. Какой-то парень с автомобилем, но без постоянного места жительства, странствующий по дорогам от штата к штату. Тогда, двадцать два года назад, это был относительно новый синдром, но полиция уже встречала таких довольно часто, чтобы определить: бродячий маньяк-убийца, не связанный ни с семьей, ни с обществом; акула, отбившаяся от стаи.
Женщина. Мальчик. Сарай на заднем плане.
– Преступление оставалось некоторое время нераскрытым. Точнее, шесть лет.
Вибрации от мотора вертолета и его лопастей передавались через фюзеляж в кресло Роя, в его тело и вызывали в нем дрожь. Очень неприятную дрожь.
– Мальчик и его отец продолжали жить на ранчо, – сказал Дюваль. – Там был отец.
Женщина. Мальчик. Сарай на заднем плане.
Рой перевернул четвертую, и последнюю, фотографию.
Мужчина в тени. Пронизывающий взгляд.
– Имя мальчика не Спенсер, а Майкл, – выдал Дюваль.
Черно-белая студийная фотография мужчины лет тридцати пяти была сделана с настроением: хорошо проработана в контрастах между ярким светом и темнотой. Специфические тени, отбрасываемые какими-то предметами за пределами кадра, роились на противоположной стене, словно вызванные человеком на снимке, как будто он мог повелевать всеми силами ночи.
– Мальчика звали Майкл...
– Акблом. – Рой наконец оказался в состоянии узнать его, несмотря на то, что тени скрывали по крайней мере половину лица. – Майкл Акблом. Его отец – Стивен Акблом, художник. Убийца.
– Правильно, – сказал Дюваль, несколько разочарованный тем, что пришлось расстаться с секретом.
– Освежи мою память. Сколько тел там, в конечном счете, нашли?
– Сорок одно, – сказал Дюваль. – И думали, что есть еще где-нибудь.
– "И они были все так прекрасны в своих страданиях, а после смерти напоминали ангелов".
– Вы помните это? – в изумлении спросил Дюваль.
– Это было единственное, что Акблом сказал на суде.
– И это было почти единственное, что он говорил полицейским и своему адвокату, и всем прочим. Он не чувствовал, что совершил что-то ненормальное, но понимал, почему общество думает иначе. Поэтому он просил признать себя виновным и принял приговор.
– Они были так прекрасны в своих страданиях, а после смерти напоминали ангелов, – прошептал Рой.
* * *
Когда утром «Ровер» мчал по Юте, солнце играло на иглах вечнозеленых деревьев, вспыхивало и искрилось в ветровом стекле. Игра яркого света и теней так же злила и дезориентировала Спенсера, как и пульсация стробоскопических ламп в темноте ночных клубов.
Даже когда он закрывал глаза, то сознавал, что был более озабочен ассоциацией, которую вызывала в его памяти каждая вспышка, нежели самим солнечным светом. Для его внутреннего взгляда это веселое мерцание было сверканием холодной, смертоносной стали во мраке катакомб.
Он никогда не переставал поражаться, как полно прошлое продолжает жить в настоящем и по-прежнему несет страдания, а стремление забыть его лишь пробуждает память.
Коснувшись пальцами правой руки своего шрама, он сказал:
– Приведите пример. Назовите мне хоть один скандал, который погасило это безымянное Агентство.
Она поколебалась:
– Дэвид Кореш. Вако, штат Техас.
Ее слова заставили его широко раскрыть глаза даже навстречу стальным клинкам солнечного света и темно-кровавым теням. Он недоверчиво посмотрел на нее:
– Кореш был маньяком!
– Никаких возражений. У него было четыре мании, насколько я знаю, и, разумеется, я не буду спорить, что мир без него стал лучше.
– Я тоже.
– Но, если бы Бюро по расследованию дел, связанных с алкоголем и незаконным хранением оружия, хотело бы задержать его по делу об оружии, они могли бы схватить его в баре в Вако, куда он часто ходил слушать оркестр, который ему нравился. Затем они могли внедриться в организацию без сопротивления с его стороны. Вместо того чтобы штурмом брать его дом. А там, Господи помилуй, были дети.
– Дети, не представляющие никакой опасности, – проговорил он.
– Конечно, они там были. И сгорели заживо.
– Несчастный прием, – сказал он осуждающе, играя роль адвоката дьявола.
– Правительство никогда не производило какого-либо запрещенного оружия. На суде они заявляли, что должны были найти оружие, переделанное на полностью автоматический огонь, но там было много несуразностей. «Техасские Рейнджеры» предусматривают только по две единицы огнестрельного оружия на каждого своего члена – все легально.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101