Слышал, смеется немножко?
– Как там наш тайный план?
– В лучшем виде. Сброшу сегодня тысячу акций “Флетчера” по тридцати одному и переведу средства в “Джи-Эс-Эй”. Наступает критический момент. Не знаю, высоко ли взлетит ракета. Нынче объем продаж – девяносто две тысячи. Скажем, утром я ей сообщу, что люди, с которыми мы должны встретиться, явятся в пятницу утром. Нет, в субботу утром. Так что придется тебе сдвинуть эту груду жуткой роскоши, пока она не примерзла к слипу, и совершить небольшой симпатичный круиз.
– Попробую. Но не рассчитывай. Я легким шагом вернулся, поднялся на борт, вошел в салон. Джанин стояла в передних дверях, спиной к темному трапу.
– Трев… – проговорила она абсолютно чужим голосом, слабым, мрачным, испуганным, а за пояс ее обхватывала жилистая, покрасневшая на солнце рука. – Трев.., прости.
Слева из-за нее на уровне талии высунулась другая рука, нацеливая мне в живот короткий ствол приличного калибра.
– Мне очень жаль, мистер Макги, – сказал он. Я различил за ней высокую фигуру, бледность лица на фоне темноты.
– Фредди?
– Да, сэр.
– Мне тоже очень жаль, Фредди.
– Просто стойте спокойно, – посоветовал он. Рука с талии Джан исчезла. Ко мне полетели наручники, описав дугу, блеснув в свете, со звоном упав на ковер салона. Рука снова быстро схватила ее.
– А теперь все время двигайтесь, как в замедленной съемке, мистер Макги. Опуститесь на колени, медленно поднимите наручники, поднесите руки вон к той трубе, наденьте их и как следует пристегните покрепче.
– Или?
– Вы наверняка знаете, в какой угол меня загнали, мистер Макги. Все на меня навалилось, ни сбросить, ни остановить. Я не могу оставаться запертым в одном месте даже на месяц, сразу же превращусь в зверя. Поэтому у меня нету выбора. Мне очень жаль, что так вышло, только жалость не поможет. Так что давайте, пошевеливайтесь, или всажу пулю прямо вам в лоб, мистер Макги.
Фредди дошел до последней крайности, был на пределе, и его тон не обманывал. Я подчинился беспрекословно, униженно, двигался, точно минер, вытаскивающий из бомбы взрыватель. Аккуратно защелкнул наручники со слабо успокаивающей мыслью, что, если б на десять секунд остался в салоне один, дотянулся бы, сорвал пиллерс, схватил из стола револьвер.
Он подтолкнул Джанин из дверей в салон, отложил пистолет и вздохнул с облегчением. Отпустил ее и еще подтолкнул. Обмякшее тело качнулось вперед, голова наклонилась в отчаянии.
– Прости, – тихо вымолвила она.
Его рука нырнула в карман, потом довольно осторожно потянулась к ней. Раздался едва слышный звук, кожаный шлепок, смягченный волосами. Она сделала полшага, споткнулась, лицо помертвело, стала вытягивать перед собой руки, чтобы смягчить падение, и рухнула лицом вниз, совсем расслабившись, мягко стукнувшись о ковер салона, как мешок с костями.
В момент удара свинчаткой по голове лицо его стало каким-то странным. Это был момент истины и преображения, демонстрация наслаждения эротического порядка, чувственного удовольствия. Мужчины нередко свихиваются на этом. Копы влюбляются в ореховые дубинки. Боксеры в призовых матчах забывают держать дистанцию в предвкушении сладостного нокаута. Именно поэтому некоторые извращенцы становятся анестезиологами, занимаются подготовкой умерших к похоронам или берутся за грязную работу в психушках. Это мрачное братство любителей слабой плоти, воспламеняющихся неким низменным образом от полной беззащитности.
Он посмотрел на нее сверху вниз, перешагнул и сел в кресло вне пределов моей досягаемости, широко зевнув. У него было слабое фамильное сходство с Ла Франсом. Крупный пружинистый парень с покатыми плечами, с виду смертельно усталый. В правой руке он держал гибкую плетку, замысловато сплетенную из черной залоснившейся кожи” нежно постукивая свинцовой головкой по ладони другой руки.
До этого я видел его единственный раз, когда он и другой полицейский прикрывали шерифа Баргуна при моем задержании в вестибюле старого отеля.
Я сел, повернулся, прислонился спиной к переборке так, что пиллерс оказался между коленями, оперся на колени локтями.
– Зачем вы пришли сюда, Фредди?
От усталости он соображал медленно.
– Вспомнил, как два дня назад дядя Пресс рассказывал мне про этот ваш плавучий дом. Я пытался пробраться на какой-нибудь грузовой корабль, который уходит из Тампы. За ними чересчур пристально наблюдают. Думал, как-нибудь выберусь из страны, разложу все по полкам, будет время прикинуть, что делать дальше.
– Дальше надо делать вот что: идите вон к тому телефону, звоните шерифу Баргуну, сообщите, куда за вами прийти.
– Слишком поздно.
– У вас много друзей в округе Шавана. Они все для вас сделают. Посчитают, что вы оборонялись от Бэннона, ударили слишком сильно и испугались. Постараются, чтоб старики-супруги, у которых вы взяли одежду и автомобиль, не выдвинули обвинений.
– Говорю вам, мистер Макги, слишком поздно. Мне еще раз не повезло. В последнее время одно невезение. Я убил женщину, сам того не желая, к западу от Дэйд-Сити. Оглоушил ее хорошенько, легонько и в самый раз, она сделала на два шага больше, чем надо, упала прямо на садовые грабли, и уже ничто на свете не остановило бы море крови. Господи, сколько крови! Нет, сэр, слишком поздно, надо только бежать и прятаться. Дело вразнос пошло, только кажется, будто все в полном порядке.
– А как пошло дело с Ташем Бэнноном?
– Я патрулировал, увидал его прямо у первого светофора. Он шагал по обочине с чемоданом. Притормаживаю, говорит, что идет к автобусу, звонит домой, а там вообще никто не отвечает. Беспокоился за миссис Бэннон. Задним числом всегда хорошо понимаешь, что надо было делать. Мой папа называл мистера Бэннона сильным мужчиной, его не так просто обескуражить. Надо было бы мне отвезти его к нам, показать барахло, которое ему жена оставила, и записку, сообщить, что их собственность конфискована, опечатана со всеми уведомлениями и прочее. Дядя Пресс должен был получить те десять акров и непременно собирался их получить. А вечер стоял такой тихий, я решил ничего не говорить, отвезти его прямо на место, пусть увидит своими глазами, что навсегда лишился плодов своего труда. Думаю, захотелось мне этого потому, что он вовсе не походил на побитого. Держался, будто у него был способ вылезти из заварившейся каши. Ну, я и говорю, может быть, телефон не работает, давайте подвезу. А когда приехали, он смекнул, что я знаю о конфискации, и жутко разозлился. Тогда я говорю, что жена его бросила, оставила у шерифа письмо и шмотки, а он меня обозвал лжецом. Пошел на меня, чуть ли не заорал, и я дал ему по голове. Он должен был упасть, но всего чуть-чуть подогнул колени, помотал головой и пошел дальше. Тут я понял, череп у него крепкий, он здоровый, в жутком состоянии, и постарался свалить его следующим ударом. Размахнулся как следует, наверно, "угодил бы в лоб, да он двигался очень быстро для своих крупных размеров, и закинул голову назад. – Фредди вздохнул. – Так что удар пришелся прямо в переносицу, мистер Макги. Очень нехорошее место, потому что оттуда две тонкие косточки идут прямо в мозг. Я присел над ним в утреннем свете, вспотел и похолодел, держу его за запястье и чувствую, сердце бьется все медленней, медленней, тише и тише, потом совсем останавливается, он как бы вздрогнул, а через какое-то время я сообразил, что проблемы вполне могли довести его до самоубийства, и прикинул, как сделать, чтоб так и подумали, и заодно и свои следы замести. Понимаете, я ведь знал, что, если расскажу правду, навсегда вылечу из полиции, а я только там хорошо себя чувствую, в форме, и когда люди слушаются приказов.
– Но вас видела Арлин Денн. Он медленно покачал головой:
– Ох уж эти придурки! Я думал, что чисто разделался с Бэнноном. А потом она признается, что видела. Стою я там вечером и пытаюсь придумать, как их всех поубивать каким-нибудь способом. Расколошматить головы, вколоть чего-нибудь, слишком большую дозу, или поджечь. Но мой вызов записан в диспетчерском журнале, потому что оттуда поступила жалоба. У меня были снимки и зелье, что я у них отобрал. Она не хотела влипать в неприятности. Я их много мог ей доставить. Поэтому дождался, когда протрезвеет, начнет соображать, и спрашиваю, может, можно ввести в игру миссис Бэннон или, может, она расскажет, будто вместо меня видела какого-нибудь их приятеля. И тогда…
Из-за желтого дивана послышался шорох, хриплый вздох. Фредди быстро вскочил, метнулся к Джанин, наклонился к ней, исчез из поля зрения. Я слышал его тихий голос, но слов не разбирал. Впечатление было такое, словно влюбленный шепчется с возлюбленной, успокаивая ее страхи. Еще раз прозвучал короткий шлепок.
Когда он вернулся и сел на прежнее место, я заметил:
– Это не пойдет ей на пользу, помощник шерифа.
– Не принесет и вреда, мистер Макги. Я точно знаю, куда надо бить и с какой силой. Просто мозги как бы встряхиваются, а потом даже голова не болит. Я все думаю, как устроить, чтобы немножко поспать, не беспокоясь о вас обоих. Знаете, будь вы просто на яхте, когда округ Шавана выдал ордер на ваш арест, теперь все было бы совсем гладко.
– Не рассчитывайте на это. Как бы вы все хорошо ни обставили, Фредди, люди, которые были со мной в момент убийства Таша Бэннона, выступили бы, оправдали меня, и вам пришлось бы давать объяснения.
– К тому времени уже не было бы Арли, чтобы изменить показания. Может, все это так и осталось бы загадкой, но меня к ней никак не припутали бы.
– Значит, с Ташем все вышло случайно, и женщина упала на грабли случайно, а с Арли Денн должно было выйти намеренно.
– Порой так крепко вляпываешься, что из угла есть один только узенький выход. Лучше я вас обоих утихомирю…
Я очнулся увечный, страдающий, не имея понятия ни о времени, ни о месте. Сверху шел свет из углов неплотно прилегающей крышки люка. Приняв головную боль за похмелье, сообразив, что лежу в носовом трюме “Флеша” рядом с люком для якорной цепи, а в бок впиваются старые шпангоуты, я подумал, что лишь жалкий пьяница может выбрать подобное место для сна. Однако потом попробовал почесать правой рукой щеку, а рука не поднялась, звякнула цепочка. Повернул голову и увидел, что правым запястьем прикован к переднему брасу из двухдюймовой трубы. Я давно установил такие брасы, чтобы придать носу яхты больше жесткости в бурных водах. Конструкцию не расшатать без лебедки и рычага.
Ощупав голову левой рукой, обнаружил чувствительное место выше и чуть позади правого уха. Я не помнил “наезда”, не помнил, чем кончился разговор. Голова работала еле-еле. Долго не мог понять, что судно не пришвартовано в Байя-Мар, – не те движения. Яхта слегка покачивалась, поднимаясь и опускаясь. Иногда ритм сбивался, и я ощущал легкое натяжение якорной цепи, которое заглушало остаточные колебания.
Я сел, поерзал, нашел место получше, где можно было вытянуться, не натыкаясь на белые дубовые шпангоуты. В карманах не оказалось решительно ничего полезного. И ни до чего не дотянешься. Я умудрился несколько раз задремать, движения яхты успокаивали. В четверть двенадцатого по моим часам очнулся и услыхал щелчок задвижки на маленькой дверце носового трюма.
Согнувшись, протиснулся Фредди Хаззард в моих новых слаксах цвета хаки и в чистой футболке. Кивнул, вылез обратно в дверцу, втащил полведра воды, поставил в пределах моей досягаемости. Снова полез за коричневым бумажным мешком, положил его рядом с ведром.
– Мистер Макги, тут в мешке молоко, хлеб и сыр, рулон туалетной бумаги. С ведром как-нибудь справитесь. Не собираюсь отстегивать вас без очень уж серьезной причины.
– Где миссис Бэннон?
– С ней все в порядке. Я нашел цепь и висячий замок, пристегнул ее цепью за ногу, а сперва дал поесть.
– Где мы?
– Стоим на якоре на мелководье рядом с Сэндс-Кей, к востоку от канала, милях в двенадцати от Майами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Как там наш тайный план?
– В лучшем виде. Сброшу сегодня тысячу акций “Флетчера” по тридцати одному и переведу средства в “Джи-Эс-Эй”. Наступает критический момент. Не знаю, высоко ли взлетит ракета. Нынче объем продаж – девяносто две тысячи. Скажем, утром я ей сообщу, что люди, с которыми мы должны встретиться, явятся в пятницу утром. Нет, в субботу утром. Так что придется тебе сдвинуть эту груду жуткой роскоши, пока она не примерзла к слипу, и совершить небольшой симпатичный круиз.
– Попробую. Но не рассчитывай. Я легким шагом вернулся, поднялся на борт, вошел в салон. Джанин стояла в передних дверях, спиной к темному трапу.
– Трев… – проговорила она абсолютно чужим голосом, слабым, мрачным, испуганным, а за пояс ее обхватывала жилистая, покрасневшая на солнце рука. – Трев.., прости.
Слева из-за нее на уровне талии высунулась другая рука, нацеливая мне в живот короткий ствол приличного калибра.
– Мне очень жаль, мистер Макги, – сказал он. Я различил за ней высокую фигуру, бледность лица на фоне темноты.
– Фредди?
– Да, сэр.
– Мне тоже очень жаль, Фредди.
– Просто стойте спокойно, – посоветовал он. Рука с талии Джан исчезла. Ко мне полетели наручники, описав дугу, блеснув в свете, со звоном упав на ковер салона. Рука снова быстро схватила ее.
– А теперь все время двигайтесь, как в замедленной съемке, мистер Макги. Опуститесь на колени, медленно поднимите наручники, поднесите руки вон к той трубе, наденьте их и как следует пристегните покрепче.
– Или?
– Вы наверняка знаете, в какой угол меня загнали, мистер Макги. Все на меня навалилось, ни сбросить, ни остановить. Я не могу оставаться запертым в одном месте даже на месяц, сразу же превращусь в зверя. Поэтому у меня нету выбора. Мне очень жаль, что так вышло, только жалость не поможет. Так что давайте, пошевеливайтесь, или всажу пулю прямо вам в лоб, мистер Макги.
Фредди дошел до последней крайности, был на пределе, и его тон не обманывал. Я подчинился беспрекословно, униженно, двигался, точно минер, вытаскивающий из бомбы взрыватель. Аккуратно защелкнул наручники со слабо успокаивающей мыслью, что, если б на десять секунд остался в салоне один, дотянулся бы, сорвал пиллерс, схватил из стола револьвер.
Он подтолкнул Джанин из дверей в салон, отложил пистолет и вздохнул с облегчением. Отпустил ее и еще подтолкнул. Обмякшее тело качнулось вперед, голова наклонилась в отчаянии.
– Прости, – тихо вымолвила она.
Его рука нырнула в карман, потом довольно осторожно потянулась к ней. Раздался едва слышный звук, кожаный шлепок, смягченный волосами. Она сделала полшага, споткнулась, лицо помертвело, стала вытягивать перед собой руки, чтобы смягчить падение, и рухнула лицом вниз, совсем расслабившись, мягко стукнувшись о ковер салона, как мешок с костями.
В момент удара свинчаткой по голове лицо его стало каким-то странным. Это был момент истины и преображения, демонстрация наслаждения эротического порядка, чувственного удовольствия. Мужчины нередко свихиваются на этом. Копы влюбляются в ореховые дубинки. Боксеры в призовых матчах забывают держать дистанцию в предвкушении сладостного нокаута. Именно поэтому некоторые извращенцы становятся анестезиологами, занимаются подготовкой умерших к похоронам или берутся за грязную работу в психушках. Это мрачное братство любителей слабой плоти, воспламеняющихся неким низменным образом от полной беззащитности.
Он посмотрел на нее сверху вниз, перешагнул и сел в кресло вне пределов моей досягаемости, широко зевнув. У него было слабое фамильное сходство с Ла Франсом. Крупный пружинистый парень с покатыми плечами, с виду смертельно усталый. В правой руке он держал гибкую плетку, замысловато сплетенную из черной залоснившейся кожи” нежно постукивая свинцовой головкой по ладони другой руки.
До этого я видел его единственный раз, когда он и другой полицейский прикрывали шерифа Баргуна при моем задержании в вестибюле старого отеля.
Я сел, повернулся, прислонился спиной к переборке так, что пиллерс оказался между коленями, оперся на колени локтями.
– Зачем вы пришли сюда, Фредди?
От усталости он соображал медленно.
– Вспомнил, как два дня назад дядя Пресс рассказывал мне про этот ваш плавучий дом. Я пытался пробраться на какой-нибудь грузовой корабль, который уходит из Тампы. За ними чересчур пристально наблюдают. Думал, как-нибудь выберусь из страны, разложу все по полкам, будет время прикинуть, что делать дальше.
– Дальше надо делать вот что: идите вон к тому телефону, звоните шерифу Баргуну, сообщите, куда за вами прийти.
– Слишком поздно.
– У вас много друзей в округе Шавана. Они все для вас сделают. Посчитают, что вы оборонялись от Бэннона, ударили слишком сильно и испугались. Постараются, чтоб старики-супруги, у которых вы взяли одежду и автомобиль, не выдвинули обвинений.
– Говорю вам, мистер Макги, слишком поздно. Мне еще раз не повезло. В последнее время одно невезение. Я убил женщину, сам того не желая, к западу от Дэйд-Сити. Оглоушил ее хорошенько, легонько и в самый раз, она сделала на два шага больше, чем надо, упала прямо на садовые грабли, и уже ничто на свете не остановило бы море крови. Господи, сколько крови! Нет, сэр, слишком поздно, надо только бежать и прятаться. Дело вразнос пошло, только кажется, будто все в полном порядке.
– А как пошло дело с Ташем Бэнноном?
– Я патрулировал, увидал его прямо у первого светофора. Он шагал по обочине с чемоданом. Притормаживаю, говорит, что идет к автобусу, звонит домой, а там вообще никто не отвечает. Беспокоился за миссис Бэннон. Задним числом всегда хорошо понимаешь, что надо было делать. Мой папа называл мистера Бэннона сильным мужчиной, его не так просто обескуражить. Надо было бы мне отвезти его к нам, показать барахло, которое ему жена оставила, и записку, сообщить, что их собственность конфискована, опечатана со всеми уведомлениями и прочее. Дядя Пресс должен был получить те десять акров и непременно собирался их получить. А вечер стоял такой тихий, я решил ничего не говорить, отвезти его прямо на место, пусть увидит своими глазами, что навсегда лишился плодов своего труда. Думаю, захотелось мне этого потому, что он вовсе не походил на побитого. Держался, будто у него был способ вылезти из заварившейся каши. Ну, я и говорю, может быть, телефон не работает, давайте подвезу. А когда приехали, он смекнул, что я знаю о конфискации, и жутко разозлился. Тогда я говорю, что жена его бросила, оставила у шерифа письмо и шмотки, а он меня обозвал лжецом. Пошел на меня, чуть ли не заорал, и я дал ему по голове. Он должен был упасть, но всего чуть-чуть подогнул колени, помотал головой и пошел дальше. Тут я понял, череп у него крепкий, он здоровый, в жутком состоянии, и постарался свалить его следующим ударом. Размахнулся как следует, наверно, "угодил бы в лоб, да он двигался очень быстро для своих крупных размеров, и закинул голову назад. – Фредди вздохнул. – Так что удар пришелся прямо в переносицу, мистер Макги. Очень нехорошее место, потому что оттуда две тонкие косточки идут прямо в мозг. Я присел над ним в утреннем свете, вспотел и похолодел, держу его за запястье и чувствую, сердце бьется все медленней, медленней, тише и тише, потом совсем останавливается, он как бы вздрогнул, а через какое-то время я сообразил, что проблемы вполне могли довести его до самоубийства, и прикинул, как сделать, чтоб так и подумали, и заодно и свои следы замести. Понимаете, я ведь знал, что, если расскажу правду, навсегда вылечу из полиции, а я только там хорошо себя чувствую, в форме, и когда люди слушаются приказов.
– Но вас видела Арлин Денн. Он медленно покачал головой:
– Ох уж эти придурки! Я думал, что чисто разделался с Бэнноном. А потом она признается, что видела. Стою я там вечером и пытаюсь придумать, как их всех поубивать каким-нибудь способом. Расколошматить головы, вколоть чего-нибудь, слишком большую дозу, или поджечь. Но мой вызов записан в диспетчерском журнале, потому что оттуда поступила жалоба. У меня были снимки и зелье, что я у них отобрал. Она не хотела влипать в неприятности. Я их много мог ей доставить. Поэтому дождался, когда протрезвеет, начнет соображать, и спрашиваю, может, можно ввести в игру миссис Бэннон или, может, она расскажет, будто вместо меня видела какого-нибудь их приятеля. И тогда…
Из-за желтого дивана послышался шорох, хриплый вздох. Фредди быстро вскочил, метнулся к Джанин, наклонился к ней, исчез из поля зрения. Я слышал его тихий голос, но слов не разбирал. Впечатление было такое, словно влюбленный шепчется с возлюбленной, успокаивая ее страхи. Еще раз прозвучал короткий шлепок.
Когда он вернулся и сел на прежнее место, я заметил:
– Это не пойдет ей на пользу, помощник шерифа.
– Не принесет и вреда, мистер Макги. Я точно знаю, куда надо бить и с какой силой. Просто мозги как бы встряхиваются, а потом даже голова не болит. Я все думаю, как устроить, чтобы немножко поспать, не беспокоясь о вас обоих. Знаете, будь вы просто на яхте, когда округ Шавана выдал ордер на ваш арест, теперь все было бы совсем гладко.
– Не рассчитывайте на это. Как бы вы все хорошо ни обставили, Фредди, люди, которые были со мной в момент убийства Таша Бэннона, выступили бы, оправдали меня, и вам пришлось бы давать объяснения.
– К тому времени уже не было бы Арли, чтобы изменить показания. Может, все это так и осталось бы загадкой, но меня к ней никак не припутали бы.
– Значит, с Ташем все вышло случайно, и женщина упала на грабли случайно, а с Арли Денн должно было выйти намеренно.
– Порой так крепко вляпываешься, что из угла есть один только узенький выход. Лучше я вас обоих утихомирю…
Я очнулся увечный, страдающий, не имея понятия ни о времени, ни о месте. Сверху шел свет из углов неплотно прилегающей крышки люка. Приняв головную боль за похмелье, сообразив, что лежу в носовом трюме “Флеша” рядом с люком для якорной цепи, а в бок впиваются старые шпангоуты, я подумал, что лишь жалкий пьяница может выбрать подобное место для сна. Однако потом попробовал почесать правой рукой щеку, а рука не поднялась, звякнула цепочка. Повернул голову и увидел, что правым запястьем прикован к переднему брасу из двухдюймовой трубы. Я давно установил такие брасы, чтобы придать носу яхты больше жесткости в бурных водах. Конструкцию не расшатать без лебедки и рычага.
Ощупав голову левой рукой, обнаружил чувствительное место выше и чуть позади правого уха. Я не помнил “наезда”, не помнил, чем кончился разговор. Голова работала еле-еле. Долго не мог понять, что судно не пришвартовано в Байя-Мар, – не те движения. Яхта слегка покачивалась, поднимаясь и опускаясь. Иногда ритм сбивался, и я ощущал легкое натяжение якорной цепи, которое заглушало остаточные колебания.
Я сел, поерзал, нашел место получше, где можно было вытянуться, не натыкаясь на белые дубовые шпангоуты. В карманах не оказалось решительно ничего полезного. И ни до чего не дотянешься. Я умудрился несколько раз задремать, движения яхты успокаивали. В четверть двенадцатого по моим часам очнулся и услыхал щелчок задвижки на маленькой дверце носового трюма.
Согнувшись, протиснулся Фредди Хаззард в моих новых слаксах цвета хаки и в чистой футболке. Кивнул, вылез обратно в дверцу, втащил полведра воды, поставил в пределах моей досягаемости. Снова полез за коричневым бумажным мешком, положил его рядом с ведром.
– Мистер Макги, тут в мешке молоко, хлеб и сыр, рулон туалетной бумаги. С ведром как-нибудь справитесь. Не собираюсь отстегивать вас без очень уж серьезной причины.
– Где миссис Бэннон?
– С ней все в порядке. Я нашел цепь и висячий замок, пристегнул ее цепью за ногу, а сперва дал поесть.
– Где мы?
– Стоим на якоре на мелководье рядом с Сэндс-Кей, к востоку от канала, милях в двенадцати от Майами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39