Но мы не можем чувствовать себя в
безопасности, когда этот человек находится в нашем доме! Он желает нам
зла, и ты прекрасно знаешь это! И ели он отсюда не уберется, пока я считаю
до десяти, я вышвырну его силой!
Я чуть не рассмеялся ему в лицо. Это был толстый нескладный увалень,
и слова его были продиктованы лишь пьяным возбуждением. Возможно, когда-то
много лет назад, он был в состоянии выполнить свою угрозу, но теперь был
тяжел и преждевременно стар от пьянства. Его лицо и тело было покрыто
таким толстым слоем жира, что я даже представить себе не мог, как он
выглядел в годы молодости.
Джонсон принялся считать. Мы с Лэкнером, обменявшись взглядами, вышли
из комнаты. Джонсон, не прерывая счета, последовал за ними до выхода и со
стуком захлопнул за нашей спиной входную дверь.
- Господи! - сказал Лэкнер, - что толкает людей на такие выходки?!
- Пьянство, - ответил я, - это же законченный алкоголик.
- Это я вижу и сам. Но почему он так пьет?
- От обиды. От обиды, что является тем, кем является. Сидит в этой
развалине уже неизвестно сколько лет, кажется, с тех времен, когда Фред
был еще маленьким мальчиком. Пытается упиться до смерти - но
безрезультатно.
- Несмотря ни на что, я не могу этого понять.
- Я тоже. У каждого пьяницы свои собственные мотивы. Но у всех один
конец - размягчение мозга и цирроз печени.
Мы оба, словно в поисках виноватого, одновременно подняли глаза к
небу. Но над чередой темных оливковых деревьев, выстроившихся по другой
стороне улице, неслись тучи и не было видно ни одной звезды.
- Честно говоря, - проговорил Лэкнер, - я не слишком понимаю, что и
думать об этом парне...
- Вы имеете в виду Фреда?
- Да. Собственно, он уже не мальчик, пожалуй, мы с ним ровесники.
- Насколько я знаю, ему тридцать два года.
- Правда? В таком случае, он на год старше меня. Мне он кажется
ужасно инфантильным для своего возраста.
- Его эмоциональное и психическое развитие уже давно затормозилось
из-за жизни в этом доме.
- А в чем, собственно, состоит проблема этого дома? Ведь если его
чуть привести в порядок, он станет вполне элегантным, и, наверное,
когда-то был таким...
- Несчастьем этого дома являются его обитатели, - ответил я. - Есть
семьи, члены которых должны были бы жить в разных городах, даже, если это
возможно, в разных штатах, - и раз в году писать друг другу письма. Вы
можете посоветовать Фреду так поступить, разумеется, если вам удастся
спасти его то тюрьмы.
- Думаю, удастся. Миссис Баймеер человек незлопамятный. Это
действительно милая женщина, если с ней общаться не в кругу семьи.
- Это тоже одна из тех семей, члены которой должны раз в год писать
друг другу. И не отправлять писем. Не случайно ведь, что Дорис и Фред
подружились. Их дома не уничтожены землетрясением, но порядком разрушены.
Как и сами Дорис и Фред.
Лэкнер кивнул своей ухоженной головой. Стоя в мглистом свете
прорывающегося из-за туч месяца, я на минуточку почувствовал, что вся
история повторяется, что все мы уже когда-то здесь были. Не помнил, как
развивались события и каков был финал, но чувствовал, что окончание дела в
определенном смысле зависит от меня.
- Фред объяснил вам, зачем вообще ему понадобилась эта картина? -
спросил я Лэкнера.
- Нет, он не смог объяснить мне этого достаточно убедительно. А с
вами он об этом говорил?
- Он хотел продемонстрировать свои профессиональные знания, доказать
Баймеерам, что и он чего-то стоит. Во всяком случае, на сознательном
уровне он думал так.
- А на подсознательном?
- Я не вполне уверен в своих выводах. Для ответа на этот вопрос
следовало бы собрать консилиум психиатров, но и они так просто не смогли
бы ответить. Но, как у многих других жителей этого города, у Фреда пунктик
относительно Ричарда Хантри.
- Так вы считаете, что он действительно рисовал эту картину?
- Так считает Фред, а он является специалистом.
- Мне так не кажется, - протянул Лэкнер, - он ведь еще он не окончил
учебу...
- Так или иначе, он имеет право на собственное мнение. И считает, что
Хантри написал эту картину недавно, возможно, в этом году.
- Откуда он может это знать?
- На основании анализа краски, как он утверждает.
- Вы в это верите?
- До сегодняшнего вечера не верил и был склонен считать, что Хантри
нет в живых.
- Но вы изменили свое мнение?
- Да, считаю, что Хантри жив и вполне благополучен.
- Где же он?
- Быть может, в этом городе. Я не слишком часто полагаюсь на
предчувствия, но сейчас мне странным образом кажется, что Хантри стоит у
меня за спиной и заглядывает через плечо.
Я почти готов был рассказать ему об останках человека, выкопанных
Рико и миссис Хантри в оранжерее, но это известие еще не разошлось по
городу, и информируя его, я поступил бы против своих профессиональных
принципов: "Никогда и никому не говори больше, чем должно, ибо он понесет
это дальше".
В этот момент из дома вывалился Джерард Джонсон и, шатаясь, принялся
спускаться по неровной лестнице. Он был похож на передвигающегося наощупь
слепца, но его глаза, нос или некий алкогольный радар безошибочно учуяли
мое присутствие - он двинулся ко мне, шаркая ногами.
- Ты еще здесь, сукин сын?!
- Здесь, мистер Джонсон.
- Не смей обращаться ко мне "мистер Джонсон"! Я знаю, что ты обо мне
думаешь, ты меня презираешь! Ты считаешь старым вонючим пьяницей! Но я
кое-что скажу тебе: такой, как есть, я стою больше, чем ты когда-либо
стоил! И я могу доказать тебе это!
Я не стал спрашивать, каким образом, это было излишне. Он сунул руку
в отвисший карман своих мешковатых брюк и вытащил никелированный револьвер
из тех, что полицейские называют "специальной покупкой для субботнего
вечера". Услышав щелканье курка, я метнулся Джонсону в ноги, он свалился.
Быстро подскочив к нему, я отобрал у него оружие, револьвер был не
заряжен. Руки у меня дрожали.
Джерард Джонсон неуклюже поднялся и принялся кричать. Он орал на
меня, на жену, на сына, как только они появились на крыльце, язык, которым
он пользовался в эти минуты, можно было бы определить как самый что ни на
есть базарный. Он заорал еще громче и принялся ругать свой дом, потом
дома, стоявшие по другую сторону улицы и все окрестные, наконец.
В оскорбленных домах засветились огни, но никто не подошел к окнам и
не появился на пороге. Быть может, если бы кто-нибудь сделал это, Джонсон
не чувствовал бы себя таким одиноким.
В конце концов, над ним сжалился его сын Фред. Он спустился с крыльца
и обхватил отца руками сзади, сжимая его бурно вздымающуюся грудь.
- Папа, прошу тебя, будь же ты человеком!
Джонсон шатался, вырывался, посылал проклятья всему миру, но все-таки
понизил голос. Лицо Фреда было мокро от слез. Тучи на небе внезапно
прорвались, словно сеть, и на очистившееся пространство выплыл месяц.
Воздух вдруг изменился, стал чище, свежее и резче. Фред обнял
Джонсона за плечи и проводил его по лестнице в дом. Зрелище блудного сына,
окружившего отцовским вниманием собственного отца, было грустным и
трогательным. Для Джонсона уже не оставалось никаких надежд, но Фред еще
имел шанс. Лэкнер со мной согласился. Прежде чем он отъехал в своей
"Тойоте", я вручил ему отобранный револьвер.
Фред не запер входную дверь, вскоре вышла миссис Джонсон и уселась на
ступеньках. Движения ее были не спокойными, как у загнанного зверя,
падающий с неба месячный свет серебрил ее халат.
- Я хотела попросить у вас прощения, сэр...
- За что?
- За это все.
Она неуклюже повела рукой, будто что-то отталкивая или, наоборот
притягивая к себе. Казалось, ее жест охватил высокий дом вместе с его
обитателями и всем содержимым, соседние дома и живших там людей, улицу,
темные оливковые деревья и еще более темные их тени, и месяц, заливавший
серебряным светом ее лицо с заострившимися чертами и углубившимися
морщинами.
- Вы не должны просить у меня прощения, миссис. Я сам выбрал это
занятие, или оно меня выбрало. В связи с этим я часто сталкиваюсь с
человеческим несчастьем, но другой работы не ищу.
- Я вас понимаю. Я ведь медсестра. Хотя, завтра я могу оказаться
безработной медсестрой. Когда Фред вышел, я просто должна была попасть
домой и самовольно ушла с работы. Лучше всего мне было бы туда вернуться.
- Может быть, я подвезу вас?
Она оглядела меня подозрительно, словно считала, что я могу
покуситься на нее, несмотря на возраст и толщину, однако, согласилась.
- Как это мило с вашей стороны! Фред оставил нашу машину где-то в
Аризоне, я даже не знаю стоит ли вообще заниматься ее возвращением...
Я открыл перед ней дверцу машины, потом сел сам. По ее реакции было
видно, что уже долгое время никто не оказывал ей элементарных знаков
внимания.
- Я хотел задать вам один вопрос, - сказал я, когда оба мы уже сидели
в машине, - вы не обязаны отвечать на него. Но если вы сделаете это, я
никому не повторю того, что от вас узнаю.
Она беспокойно шевельнулась на сидении и повернула ко мне лицо.
- Кто-то наговорил вам обо мне гадостей!
- Вы не могли бы объяснить мне, зачем вы взяли в клинике эти
наркотики?
- Да, я действительно взяла несколько упаковок таблеток. Но я брала
их не для себя и у меня не было злого умысла! Я хотела попробовать, как
они подействуют на Джерарда, вдруг он чуть меньше начнет пить. Возможно,
меня можно обвинить в том, что я давала лекарство без рекомендации врача,
если подойти к делу с официальной точки зрения. Но практически все мои
знакомые медсестры так поступают... - она тревожно глянула на меня. - Они
намерены обвинить меня?
- Ничего об этом не знаю.
- Каким же образом разговор коснулся этой темы?
- Об этом вспомнила одна из работающих там медсестер. Она рассказала
мне, почему вас уволили.
- Это был только повод! Но я вам скажу, почему потеряла работу! В
этом заведении были люди, которые не любили меня, - мы как раз миновали
клинику и она обвиняющим жестом вытянула руку в направлении огромного,
ярко освещенного здания. - Возможно, у меня не самый легкий характер, но я
хороша медсестра, и они не имели права просто уволить меня. А вы не имели
права касаться этой темы в разговоре с ними!
- Мне кажется, имел, миссис.
- Кто вас уполномочил?
- Как вы знаете, я провожу расследование по делу о двух убийствах и
пропавшей картине.
- Вы считаете, что я знаю, где находится эта картина? Да я понятия не
имею, и Фред тоже! Мы не преступники! Возможно, у нас есть определенные
семейные проблемы, но мы не такие!
- А я этого и не утверждаю. Но под действием наркотиков люди
меняются. Их становится легко склонить к различным действиям...
- Меня никто не может ни к чему склонить! Я признаю, что взяла
несколько таблеток и дала их Джерарду. И вот расплачиваюсь за это! Я
теперь до конца жизни вынуждена работать в подозрительных домах призрения
- и то если счастье улыбнется мне и я получу хоть какое-то место...
Она погрузилась унылое молчание и больше не произнесла ни слова
практически всю дорогу до "Ла Палома". Прежде, чем она вышла из машины, я
рассказал ей о двух разыскиваемых женщинах - Милдред Мид и Бетти Сиддон.
Она выслушала меня с понурым выражением лица.
- Я сделаю все, что смогу. Во время ночной смены у меня не будет
много времени на звонки, но я дам знать знакомым медсестрам из других
домов призрения, - потом она прибавила с таким видом, словно ей было
трудно выражать кому-либо свою благодарность:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43