— Вы можете обратиться к ним тайно, без фанфар.
— А толку? Раз у преступников есть связь с полицией?
— Этому я не верю. Они вас просто запугивают, стараются парализовать, чтобы вы не принимали никаких мер. Как я вам уже говорил вчера, я знаю местную полицию: очень порядочные люди.
Падилья беспокойно нахмурился. До известной степени я разделял его тревогу, но подавлял ее. Фергюсон слушал меня, зажав длинный подбородок между большим и указательным пальцами. Я заметил, что ноготь на большом пальце обгрызен почти до мяса.
— Рисковать я не буду, — ответил он.
— Но, возможно, рисковать вам уже нечем.
— Не понял?
— Вашей жены, возможно, уже нет в живых.
Я рассчитывал его встряхнуть, но он окаменел от ужаса. Челюсть отвисла так, что открылись нижние зубы. Он провел по губам кончиком языка.
— Нет в живых? Ее нашли мертвой?
— Этого я не говорил. Но может так случиться, что и найдут.
— Почему? Я же отдам им деньги. А они только о деньгах и думают. Зачем им причинять ей вред? Для меня деньги — ничто...
Я перебил его:
— Вполне вероятно, что деньги вы отдадите, а ее так и не увидите. Вы это понимаете, Фергюсон? Едва они получат деньги, какая им выгода возвращать ее вам? Ни малейшей, а риск большой.
— Не могут же они взять деньги и все равно ее убить?
— Они профессиональные убийцы. Во всяком случае, некоторые из них. Каждый лишний час с ними — опасность для нее.
— Зачем вы ему это говорите? Он и без вас знает. — Падилья покачал темноволосой головой. — Оставьте его в покое, а?
Фергюсон сказал сердито:
— Хватит меня опекать. Можете обо мне не беспокоиться!
— Я больше беспокоюсь о вашей жене. Возможно, ее убивают вот сейчас, пока мы стоим здесь и разговариваем, а своими деньгами вы поможете убийце спастись.
— Я знаю, что ей грозит опасность. Я всю ночь только об этом и думал. Перестаньте долбить одно и то же.
— Поезжайте в полицию.
— Не поеду. И довольно ко мне приставать!
Он провел пальцами по жидким волосам. Они вздыбились и затрепетали под ветром с моря, как серые перья. Фергюсон отошел к обрыву и остановился, глядя вниз. Я слушал, как бьется и плещет прибой — непрерывная горестная нота, пронизывающая утро.
— Оставьте его в покое, а? — повторил Падилья. — Вы хотите, чтобы он сорвался?
— Я ведь не для развлечения это делаю. Ситуация на редкость скверная, куда ни кинь.
— Но вы ее не облегчаете, мистер Гуннарсон.
— Должен же кто-то хоть что-нибудь сделать!
— Может, да, а может, нет. Вот ошибки сделать нам нельзя. Это уж точно. А если полковник прав? Он в жизни много чего видел. И достиг своего потому, что не позволял другим решать за себя.
— Беда в том, что никто ничего не решает.
— Иногда нужно ждать, и только. А перегнешь палку — и все посыплется.
— Без поучения я как-нибудь обойдусь. Падилья обиженно отвернулся.
— Послушайте меня, — сказал я в спину Фергюсона. — Ведь это касается не только вас. А в первую очередь — вашей жены, и гораздо больше. Вы берете на себя тяжелейшую ответственность.
— Знаю, — ответил он, не обернувшись.
— Ну так разделите ее с другими. Дайте возможность помочь вам.
— Вы мне поможете, если отвяжетесь от меня! — Он обернулся. Близко посаженные глазки были сухими и жгучими. — Я должен сам с этим разобраться. Для себя и для Холли. Один.
— У вас в Калифорнии совсем нет друзей?
— Ни одного, кому я мог бы довериться. В клубе я для них пустое место. А наши знакомые в Голливуде и того хуже. У них на меня зуб, и по веской причине. Я обнаружил, что так называемые друзья моей жены жили за ее счет, как пиявки. И я ее от них избавил.
— Так, значит, здесь вы совсем один?
— По собственному выбору. Надеюсь, я говорю достаточно ясно?
— Без слуг?
— Шпионящие за мной слуги мне ни к чему. Холли только радовалась, что мы с ней тут вдвоем, и сама все делала. Я не люблю, чтобы за мной шпионили, вам понятно?
Он направился к дому, подняв голову, вздернув плечи. Рядом, передразнивая, бежала его укороченная тень. Кое-что в нем становилось понятным. Упрямый канадец шотландского происхождения, которого деньги обрекли на надменное одиночество. Но он сохранил способность чувствовать, глубины которой я и не подозревал. Трудно что-то понять в человеке, не проникнувшись прежде к нему симпатией.
Падилья не пошел за ним.
— Нельзя ли поговорить с вами, мистер Гуннарсон? С глазу на глаз. Ума у меня немного, а законы я не изучал...
Мне не понравился его осторожный извиняющийся тон.
— Можно сесть в мою машину.
Я сел за руль. Он влез в правую дверцу, закрыв ее очень мягко, словно боялся сломать. Я предложил ему сигарету и хотел дать ему огня, но он ловким движением бармена опередил меня: поднес мне зажигалку и закурил сам.
— Спасибо, Тони. Я был немножко многословен, но это профессиональная болезнь.
— Да, за адвокатами такое водится. Я подумал, не пережимаете ли вы, гоня его в полицию. Против полицейских я ничего не имею. Люди как люди, хотя видывал я, как они мажут. Да и вы это знаете. Чаще они стараются. Но иной раз просто махнут рукой и отвернутся.
— Ну, а конкретно?
— Вчера вечером я отвез Секундину Донато к ней домой. Она много чего наговорила. И дела и ерунды. Я и решил поговорить с кем-то, кто сообразит, что лучше предпринять. А к полицейским тут не обратишься.
— Почему?
Он замялся, а потом сказал быстро:
— Она думает, что Пайк Гранада стакнулся с грабителями. Только не ссылайтесь на меня. И на нее. — Он посмотрел в небо сквозь ветровое стекло, словно высматривая вертолеты. — Ей и так уж скверно, дальше некуда. Осталась без мужа, а детей кормить надо. И я не хочу, чтобы они совсем осиротели.
— Так вы ей верите?
— Сам не знаю. — Падилья затянулся так, что его сигарета сразу укоротилась на полдюйма, и выдохнул коричневато-серое облачко дыма. — Может, она и выдумывает, да только, по-моему, на такое у нее ума не хватило бы. С Гранадой она давно знакома. Когда-то он был одним из ее дружков. Она, Гэс и Гранада состояли в одной уличной шайке. Очень буйной — курили травку, крали машины, избивали прохожих. Собирались на заброшенном ледяном заводе... там где Гранада пристрелил Гэса.
— А давно это было?
— Да не так уж. Лет десять, не больше. Они же еще все молодые. Секси — они ее Секси прозвали — Секундина говорит, что как-то вечером Гэс и Гранада подрались из-за нее. Гранада играл в футбол, и голыми руками Гэс с ним справиться не мог бы. Но он его подколол. Чуточку продырявил ему грудь ножиком, и Гранада убежал. А потом на завод явилась полиция, и Гэс угодил в исправительную школу за кражу машины.
— Но это вовсе не обязательно причина и следствие.
— Я-то понимаю, но Секундина стоит на своем. Чуть Гэс перестал ему мешать, как Гранада прямо прилип к ней. По ее словам, так оно и продолжалось. Гранада все время допекал Гэса, чтобы приставать к ней.
— Но ведь ее особенно привлекательной не назовешь, верно?
— Видели бы вы ее десять лет назад или даже пять! От нее асфальт плавился. И я точно знаю, что Гранада много лет гонялся за ней и на Гэса зуб держал. Если верить Секундине, он Гэсу не простил, что тогда убежал от его ножа. Из-за этого он вчера и выстрелил в него.
— Я бы сказал, что подано все это очень односторонне. Она пытается отплатить Гранаде.
— Надеюсь, что так. Но она еще много чего говорила. Что Гранада то и дело заглядывал в лавку Бродмена. Мануэль и Гэс видели его там каждую неделю, а то и чаще. Они уходили в заднюю комнату и там разговаривали.
— Интересно...
— Вот-вот. Ведь Бродмен сбывал награбленное, тут сомнений нет. А Гэс был взломщиком и, естественно, про это знал. И еще он говорил Секундине, что они получают сведения из полиции, когда и где безопасно идти на дело. Она думает, что получали от Гранады.
— Не верю.
— Ваше право. — По тону Падильи было ясно, что сам он верит. — Тогда я ничего добавлять не стану.
— А есть что добавить?
— Угу. Добавлю, если хотите. Конечно, может, все это и бред. Как я уже сказал, надеюсь, что так. Но какая-то правда все-таки тут есть, потому что концы сходятся. Вот, например, это похищение. Секундина о нем давно слышала. То есть что задумано крупное дело, а вот какое, она не знала. И Гэс не знал. Но крупное — куча денег на долю каждого, и больше никаких забот. — Падилья иронически улыбнулся.
— А остальные участники кто?
— Она не знает. Один, естественно, был Гэс. И этот тип Гейнс. Гэс знавал его раньше. Познакомились они в Престоне. Только фамилия у него была другая.
— Какая?
— Секундина не знает. Гэс ей не все рассказывал. Да и вообще многое она сама сопоставила из разных разговоров. О том, что главарь у них Гейнс, она узнала только после того, как Бродмен порвал с бандой. Он допустил какую-то промашку, перепугался полиции, ну и решил втянуть рожки. А о намечавшемся деле и слышать не хотел. Секси говорит, что они потому его и прикончили. Он уже готов был их всех заложить.
Мой скептицизм все больше рассеивался. Эти сведения увязывались с тем, что было известно. Разрыв между Гейнсом и Бродменом объяснял, почему Бродмен донес о кольце Эллы Баркер в полицию.
— А что Гэс убил Бродмена, Секундина не отрицает?
— Наоборот. По ее словам, Гэса послали разделаться с Бродменом. Гейнс велел ему прихлопнуть старика и забрать вещи у него из подвала. Но у Гэса не хватило духа. Он никогда еще никого не убивал. Бродмена он раза два стукнул и сбежал. Она видела его сразу же после этого, и ему стыдно было, что он струсил. Слышите — стыдно! Такого она сочинить не могла.
— А если сочинил сам Гэс?
— Он? Так он же был тупица, каких мало.
— Но он мог просто не разобраться в том, что произошло. Не сообразил, что нанес Бродмену смертельный удар.
— А вы уверены, что Бродмена не задушили?
— Я ни в чем не уверен! А почему вы спрашиваете?
— Секундина так думает.
— Что его задушил Гранада?
— Имена никакие не назывались, — сказал Тони. Трусом он не был, но в голосе у него звучал страх. — Мистер Гуннарсон, как мне поступить? С той минуты, как она мне все это выложила, я себе места не нахожу. Мне такое дело не по зубам.
— Я поговорю с ней. Где она живет?
— За железной дорогой. — Он продиктовал мне адрес.
Тони выбрался из машины и посмотрел на небо. В бездонной глубине реактивный самолет чертил двойной белый след, волоча по нему грохочущий груз оглушительных звуков. Телефон Фергюсона зазвонил, словно в знак протеста.
Я кинулся к черному ходу. Падилья опередил меня и преградил мне дорогу.
— Что это вы?
Он ответил негромко:
— Это его дело, мистер Гуннарсон. Не мешайте ему поступать по-своему.
— А по-вашему, он для этого годится?
— Не меньше любого другого.
Падилья скользнул ладонью по изуродованному уху и заслонил лицо растопыренными пальцами. Из глубины дома доносился невнятный голос Фергюсона, внезапно сорвавшийся на крик:
— Холли! Это ты, Холли?
— Господи, он разговаривает с ней, — пробормотал Падилья.
Он забыл о своем намерении не пускать меня в дом, и мы вместе вбежали туда. Фергюсон встретил нас в коридоре. Задубевшую кожу его лица морщинила радостная улыбка.
— Я разговаривал с ней. Она жива, здорова и сегодня же вернется домой.
— Значит, ее все-таки не похитили? — спросил я.
— Похитили, она у них в руках. — Казалось, он считал это мелочью. — Но обходятся с ней хорошо. Она мне сама сказала.
— А вы уверены, что говорили со своей женой?
— Абсолютно. Ошибиться в ее голосе я не мог.
— Звонили по местному телефону?
— Да, насколько я мог судить.
— Ас кем еще вы говорили? — спросил Падилья.
— С мужчиной. Одним из ее похитителей. Голос был незнакомый. Но какое это имеет значение? Они ее отпускают!
— Без выкупа?
Он посмотрел на меня не слишком ласково. Разговор с женой принес ему такое облегчение, что всякое напоминание о препятствиях, пока еще мешающих ее возвращению, было ему неприятно. Подобное ликование, подумалось мне, сродни отчаянию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36