Она мне за квартиру задолжала. В начале февраля я дала ей денег съездить на север, и она словно встряхнулась.
— Она должна вам?
— Ни цента. В наших денежных делах она всегда была скрупулезно честной. И тогда очень мучилась.
— Если дело дойдет до суда... не думаю, чтобы это случилось, но если все-таки дойдет — вы готовы засвидетельствовать честность и порядочность Эллы под присягой?
— Да, конечно. И не только я. Из больницы ей звонили друзья — другие сестры, старшие сестры и даже один врач. Все спрашивали, можно ли навестить ее в... в тюрьме. — На этом слове она сморщила нос. — Я бы и сама ее повидала.
— Погодите день-два, миссис Клайн. Я добиваюсь, чтобы ее выпустили под залог. Беда в том, что для этого нужны деньги.
Ее лицо словно накрыла стеклянная маска.
— Сколько вы запросите?
— Деньги не для меня. А для внесения залога. Мне не удалось снизить сумму.
— Пять тысяч, верно? — Она прищелкнула языком, и стеклянная маска растаяла. — У меня и половины не наберется.
— Хватит и пятисот долларов, если обратиться к профессиональному поручителю. Но назад вы их не получите.
Она прищурила глаза, словно мысленно вглядываясь в свой банковский счет после убыли пятисот долларов.
— Возьмет себе в уплату?
— Да. Они берут десять процентов от суммы.
— А другого способа нет?
— Можно предложить недвижимость. Но тогда сумма удваивается. Пяти тысячам долларов наличными соответствует недвижимость, оцененная в десять тысяч. Но должен вас предупредить: если Элла скроется, вы своей собственности лишитесь.
— Это я понимаю. — Она снова сощурилась, представляя себя без собственности. — Есть о чем подумать. Но я подумаю. Только Элле ничего не говорите. Не хочется будить в ней ложные надежды.
— Я не проговорюсь. И, насколько я понимаю, обратиться с этим не к кому. Ни состоятельных друзей, ни родственников?
Миссис Клайн покачала головой.
— У нее никого нет. В том-то вся беда. Ей не хватает кого-то, кто о ней заботился бы, — хорошего мужчины. Только кто же в этом не нуждается?
— Мужчины, — сказал я. — Мы нуждаемся в хороших женщинах. Хотя лично у меня она есть.
— Рада слышать.
Она вышла следом за мной из чистенькой спаленки и проводила через крохотную, обставленную плетеной мебелью гостиную до двери.
— Ну, а об этом я подумаю. Как вы считаете, способна она сбежать и лишить меня крова над головой?
— Только если очень испугается.
— Тюрьмы?
— Того, что ее убьют, — сказал я. — А вы видели Ларри Гейнса, молодого человека, который ее обманул?
— Нет. Насколько я знаю, сюда он ни разу не приходил. Вот мистера Бродмена я один раз видела. Он казался совсем безобидным. Но с людьми разве угадаешь?
13
По двум недлинным улицам я доехал от дома миссис Клайн до больницы. Она размещалась в пятиэтажном кирпичном здании посреди тихого благопристойного района. Окутывавшие ее тишина и покой почему-то показались мне зловещими. Я вдруг спросил себя, а не заручился ли Ларри Гейнс помощью кого-то из персонала, после того как Элла Баркер ответила ему решительным отказом. Преступники, тайно орудующие в больнице, — от этой мысли мороз пробегал по коже.
Быть может, посетила она и полицию. Во всяком случае, на больничной автостоянке я увидел полицейскую машину. Спускаясь по лестнице в морг, я почти столкнулся с Уиллсом и Гранадой.
Они поднимались по ступенькам, одинаково набычившись. (Гранада всегда старательно подражал жестам и манерам лейтенанта.) Уиллс сердито остановился ступенькой ниже меня, точно я сознательно преградил ему путь.
— Что вас привело сюда?
— Убийство Бродмена. У вас найдется свободная минута?
— Нет. Но чем могу служить?
Гранада молча прошел мимо меня. Укушенную руку он держал в кармане. На верхней площадке железной лестницы он остановился и выставил вперед губы и подбородок, как янычар, ожидающий приказа.
— Меня очень интересуют результаты вскрытия Бродмена. Они уже получены?
— Угу. Доктор Саймон как раз прислал протоколы. А почему вы так заинтересовались?
— Отчего Бродмен меня интересует, вы знаете. Сначала казалось, что он в неплохом состоянии. И я не понимаю, отчего он умер.
— Он умер от полученных повреждений, — резко ответил Уиллс.
— Каких конкретно?
Я смотрел на Гранаду. По его лицу нельзя было понять, расслышал ли он мои слова и, если да, значили они для него что-то или нет. Он сунул в рот сигарету, левой рукой поднес к ней зажженную спичку, которую тут же бросил в лестничный колодец.
— У Бродмена была травма головы, — говорил тем временем Уиллс. — Иногда такие травмы дают о себе знать не сразу.
— Понимаю. Вы не против, если я поговорю с патологоанатомом?
— Валяйте. Доктор Саймон скажет вам то же самое, — вежливо и холодно ответил Уиллс. — Джо Рич упомянул, что вы собирались еще раз побеседовать с Баркер.
— С мисс Баркер, — поправил я. — Я беседовал с ней сегодня утром.
— Какие-нибудь результаты?
— Это я предпочел бы обсудить в менее людном месте.
Уиллс посмотрел вниз на пустую лестницу, потом вверх на площадку, где ждал Гранада.
— Какое же оно людное?
— Тем не менее.
— Гранада моя правая рука.
— Но не моя.
Уиллс посмотрел на меня очень хмуро, но крикнул вверх Гранаде:
— Пайк, подожди меня снаружи! — Гранада ушел, и Уиллс опять повернулся ко мне: — Что еще за тайны?
— Никаких тайн, лейтенант. Во всяком случае у меня. Моя клиентка говорит, что Гейнс в близких отношениях с какой-то блондинкой.
— Нам это известно из других источников. А кто эта блондинка, она знает?
— Нет. — Я болезненно ощущал пределы правды, за которые пытался не выходить. — Она ее не знает. И видела всего один раз.
— Ну, а что у вас за сведения, не терпящие свидетелей?
— Вот! — Я достал единственную материальную улику, бумажник из акульей кожи, и протянул Уиллсу.
— А что это такое? — спросил лейтенант угрюмо.
— Бумажник Гейнса. Элла Баркер спрятала его на память.
— Весьма трогательно. — Уиллс открыл его и презрительно понюхал. — Провонял духами. Его вам она дала?
— Бумажник я нашел у нее дома. Она сказала мне, где он лежит. Она старается помочь следствию, насколько это в ее силах.
— Ну, не совсем. Джо Рич говорил с вами о детекторе лжи?
— Упомянул.
— Так чего же тянуть? Ведь люди гибнут.
— Один из них погиб от полицейской пули, а второй от причины, на мой взгляд, еще не выясненной.
— На ваш взгляд, черт дери! — Уиллс ругался редко. — Кем вы себя, собственно, считаете?
— Адвокатом, пытающимся оградить своего клиента от преследований.
Уиллс вытянул губы и с шумом выдохнул.
— Слова! Звонкие пустые слова. Не больше. И меня от них мутит. Что все это в конце концов означает? Стараетесь подковырнуть Гранаду или еще что-нибудь?
— Вчера вечером вы дали ему нагоняй — после того как Донато получил пулю. За что?
— Это касается только его и меня. Хотя, — добавил он, — никакого секрета тут нет. Естественно, было бы лучше, если бы Донато остался жив и дал показания. А вышло иначе, вот и все. Гранада исполнил свой долг — как он его понимал.
— А вы всегда разрешаете ему истолковывать свой долг, как он считает нужным?
Уиллс ответил упрямо:
— Пайк Гранада хороший полицейский. Чем era потерять, я предпочту, чтобы подонка вроде Донато пристрелили хоть десять раз.
— А вам известны его прежние отношения с Донато?
— Да, известны! — Уиллс повысил голос. — Пайк с рождения живет здесь и знает в городе всех. В частности, и это делает его для меня особенно ценным.
— Он хорошо знал Бродмена?
— Очень хорошо. Он работал в отделе, занимающемся закладчиками... — Лицо Уиллса превратилось в серебряную маску. Потом потемнело, словно серебро мгновенно покрыла чернь. Он сказал глухо: — Что такое?
— Гранада вчера успокаивал Бродмена, который до этого был достаточно бодр. А потом Бродмен внезапно умер.
— Бродмена убил Донато, вы же знаете.
— Отрицать Донато уже ничего не может.
Уиллс молча посмотрел на меня. Молчание это было прошито и заткано больничными шумами: мягкими шагами сестер, отзвуками голосов, стуком закрываемой двери.
— Мне это не нравится, мистер Гуннарсон. Вы распускаете язык, и это мне не нравится. Гранада один из лучших моих людей. И то, что вы говорите, — подсудная клевета.
— Вы его начальник. Кому еще мог бы я сообщить свои подозрения?
— Уж во всяком случае никому другому, учтите на будущее.
— Это угроза?
— Я не то имел в виду. Хотите знать мое мнение, так вы перегибаете палку. Вам надо осторожнее выбирать выражения.
— Вас устраивает, что Гранада вам не подчиняется? Во мне говорил гнев, и я сразу же пожалел о вырвавшихся у меня словах. Мои глаза обжигала боль и проникала глубоко в мозг, но хуже всего была невозможность решить, рождена ли она тем, что я знаю правду, или тем, что я ее не знаю. Уиллс буркнул что-то невнятное и рефлекторным движением ударил по стене рукой. Тут он вспомнил о зажатом в ней бумажнике.
— Берите. Кому он нужен?
Возможно, он хотел протянуть бумажник мне, но разжал пальцы слишком рано, бумажник вырвался из них и заскользил по железным ступенькам. Я пошел вниз за ним, а Уиллс пошел вверх, к Гранаде. Дверь за ним закрылась.
Доктор Саймон был пожилым человеком, сохранившим увлечение своей профессией. Кабинет его помещался в угловой комнате с окошком почти под потолком и был освещен плафоном, который, видимо, никогда не выключали. В его мертвенном свете доктор выглядел землисто-бледным, точно один из кадавров, находящихся в его ведении.
— Травма головы дает порой непредсказуемые последствия, — сказал он. — И может проявиться не сразу, как я уже объяснил лейтенанту Уиллсу. Причина — кровоизлияние и возникновение тромба.
— А тромб вы обнаружили?
— Нет. И череп цел. — Он поднял изящную руку с пожелтелыми от никотина пальцами и выстучал несколько глухих тактов на собственном черепе. — По правде говоря, я подумываю о том, чтобы еще раз в нем покопаться.
— То есть полного вскрытия вы не произвели?
— Оно было настолько полным, насколько подсказывали обстоятельства. Я обнаружил несколько кровоизлияний в мозг, которые могли стать причиной смерти... — Он явно не договаривал.
— Вы не убеждены, что он умер от повреждений головы?
— Не вполне. Мне доводилось видеть людей, которые спокойно разгуливали с такими же серьезными травмами. Хотя, — добавил он сухо, — я отнюдь не рекомендую прогулки для лечения травм мозга.
— Но если не они стали причиной его смерти, то что же? Его задушили?
— Никаких признаков этого я не обнаружил. Практически всегда остаются Внешние повреждения — разрывы подкожных сосудов. Подобных внешних следов я не нашел, как и внутренних повреждений в области шеи.
— Вы абсолютно уверены?
Вопрос был нетактичным. Доктор бросил на меня быстрый настороженный взгляд. Я уязвил его профессиональную гордость.
— Можете сами взглянуть на труп, если вам угодно.
Труп лежал на столе в соседнем помещении. Я хотел подойти к нему и не смог. Моя корейская закалка, видимо, заметно поизносилась. Покойник словно излучал знобкий холод. Я понимал, что это фантазия, — просто помещение было холодным. Однако к Бродмену я так и не смог подойти. Саймон посматривал на меня с легким злорадством.
— Я намерен заглянуть в грудную полость. Если обнаружу что-нибудь, мистер Гуннарсон, то сообщу вам.
Но я почти его не слушал. За прорезиненными занавесками, неплотно закрывавшими арку двери, я увидел в соседнем помещении стену, составленную из ящиков. Один из них был наполовину выдвинут; на табурете возле него, низко склонив закутанную в шаль голову, сидела женщина, вся в черном.
Саймон прошел сквозь занавески и потрогал ее за плечо:
— Миссис Донато, вам нельзя оставаться в таком холоде. Вы простудитесь.
Я решил, что это мать Гэса Донато. Но тут она повернула лицо с глазами как два черных ожога. Секундина, вдова Донато.
— Я рада буду схватить двустороннюю аммонию и умереть, — ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36