В начале девятого я услышал, как на улице, кашлянув, замер гоночный мотор. Что-то подсказало мне: прибыл Спир. Я смотрел, как он выбирается из низкой серебристой машины и снимает шлем с очками.
В ярком свете приемной я увидел, что его замучила тревога. Он лечил ее спиртным в количествах, какие никак не мог поглотить за один час. Входя ко мне в кабинет, он обдал меня клубами своего дыхания, а потом сел так осторожно, словно карманы у него были набиты яйцами. Я закрыл дверь, и при этом звуке он подпрыгнул.
— Так про эти маленькие недоразумения, Билл. Пойми одно — я на карьеру Холли поставил очень много. Последние пять лет дела в нашей сфере шли туго. И согласись, я же говорил тебе все то, что ты хотел услышать.
— Только избавьте меня от новой лжи. Его лицо сморщилось, потом расправилось.
— Тут спрятан магнитофон?
— Нет.
— Откуда я знаю, что ты говоришь правду?
— Это к делу не относится. Насколько близко вы знали Ларри Гейнса?
— Ты что, всерьез хочешь, чтобы я ответил? Он же в розыске по целому списку преступлений. За моральный облик тех, с кем веду дела, я не отвечаю.
— Вы вели дела с Гейнсом?
Он спохватился:
— Нет. Гейнс явился ко мне, хотел, чтобы я стал его агентом. Но, на мой взгляд, талантом у него не пахнет. Кроме того, мне не понравилась его внешность. Я ему отказал наотрез.
— Мне говорили другое.
— А? — Его глаза в сетке красных прожилок забегали из стороны в сторону. — Кто, Билл?
Я оставил вопрос без ответа.
— Почему Гейнс выбрал именно вас?
— История длинная и некрасивая. Нет, ничего противозаконного я не делал. Только старался оберегать клиента.
— Следовательно, у вас нет причин молчать. И против обыкновения, вы могли бы сразу же сказать правду. Не то второй случай вам представится по дороге в полицию.
— Нечего сказать, мило! А я-то приехал сюда оказать тебе содействие.
— Так оказывайте.
Его глаза, все лицо, даже плешь блестели тонким слоем глазури, как хорошо обожженная керамика. Он встал, сделал два шага от меня, потом вернулся и оперся о мой письменный стол.
— Я приехал сюда оказать содействие. Мое положение куда хуже, чем ты думаешь. Началось все прошлой весной, до того как Холли меня бросила. Эта ее сестра, которую ты разыскиваешь, выдавала себя за Холли в Палм-Спрингсе и наделала долгов. Я нанял сыщика, чтобы ее выследить. Очень было нежелательно, чтобы она попала в газеты. Сестра ездила тогда с Гейнсом, и аферу эту он придумал. Мою ищейку они погоняли по всей стране, но я его не отзывал: когда он выяснил, чем они занимались, у меня возникли опасения. Он проследил их до Сан-Антонио и раскопал там зубного врача, который поставил Хильде на зубы коронки в голливудском стиле. Врач вывел его на подпольного хирурга-косметолога, обслуживавшего преступников, которые скрываются от правосудия. Он подправил Хильде нос и еще кое-что, сверяясь с фотографией Холли. Из Сан-Антонио они отправились в Хьюстон, где она спроворила себе гардероб. А оттуда — в край дураков. Но дураки в Майами на крючок не шли. Те, что с большими деньгами. Хильда выглядела как Холли, но настоящего шика в ней не было. И ей пришлось довольствоваться малым — играть, выдавая себя за Холли.
Она попала в лапы проходимца по имени Солемен. Его на днях арестовали в Лос-Анджелесе. Когда мой человек, наконец, нашел ее, она жила с Солеменом в уплату процентов за деньги, которые ему задолжала. Все еще под именем Холли, так что Солемен воображал, будто спит с кинозвездой, и трезвонил о своем успехе по всему городу. Я прилетел в Майами в конце августа, чтобы положить этому конец.
— Почему же не положили?
— Я положил. То есть мне так казалось. Я дал ей сутки, чтобы она уползла в свое болото и перестала вредить моей клиентке.
— В конце августа Холли уже не была вашей клиенткой.
— Верно. Но я надеялся, что она вернется. Знаю, знаю, ты хочешь сказать, что я был слишком мягкосердечен. Надо было сдать Хильду и Гейнса полиции и избавить нас от всех этих трагедий. Но что поделать, я мягкосердечен, когда дело касается женщины...
— Что произошло потом? — перебил я.
— Ничего. Я расплатился с сыщиком собственными деньгами и улетел домой.
— Он подтвердит ваш рассказ?
— Естественно. Если ты его разыщешь. Но он оставил практику и переселился в Гонолулу.
— Как его фамилия?
— Смит. А имя я позабыл.
— У меня есть знакомый полицейский сыщик по фамилии Уиллс, — сказал я. — И он сумеет добиться от вас правды.
— Все, что я тебе говорил, чистая правда.
— Добавьте еще.
— Из камня крови не выжмешь, Билл.
Я снял трубку, набрал номер полицейского управления и спросил лейтенанта Уиллса. Дежурный сержант посоветовал мне позвонить ему домой.
Спир ухватил меня за плечо и забрызгал мне лицо словами, пропитанными виски:
— Послушай, не надо полиции. Если попадет в газеты, мне конец. Повесь трубку!
В его голосе была паническая искренность. Я повесил трубку.
— Ну пойми, Билл! Не мог же я заранее знать, как все обернется. Я ведь думал, что действую в интересах Холли. Она выскочила за старика ради денег. Я считал, что для нее лучше вернуться к работе. Да и не считал, а знал твердо. Своих клиентов я вижу насквозь и знаю их лучше, чем они сами себя знают.
— Что вы сделали? По-моему, я и сам мог бы сказать. Но предпочту услышать из первоисточника.
— Да ничего такого. Я привез Гейнса и Хильду назад сюда и некоторое время держал их на крючке, примериваясь, как с ними лучше поступить. Они почему-то вообразили, что я буду доволен и рад, если замужество Холли окажется не слишком удачным. Выпив, я иногда болтаю лишнее...
— Позволю себе перевести это на более понятный язык. Вы шантажом принудили Гейнса и Хильду приехать сюда и добиться, чтобы Холли развелась.
— Это ты уж чересчур, Билл. Гейнса не надо было шантажировать. У него были свои виды на Холли Мэй. По-моему, от путешествий с ее копией у него развилась мания величия. Как-то вечером он под кайфом сказал мне, что отобьет Холли у Фергюсона и сам на ней женится.
— Что он употреблял?
— Героин. Они оба кололись, если удавалось его раздобыть.
Я встал, а Спир поспешно сел, испугавшись, что я его изобью. Но я все равно чуть было не ударил его левым кулаком.
— Чудесный план вы придумали: натравить двух преступников-наркоманов на свою бывшую клиентку.
— Согласен, Билл, мысль была не самая удачная. Но я же не мог знать, как это обернется. — Его лицо пошло трещинами, точно лопнувшее стекло. — Послушай, договоримся, а? Забудь эту подробность, не упоминай про меня, и получишь то, что тебе больше всего нужно.
— Все, что мне нужно, у меня есть.
— А Гейнса нет, и ее нет, — сказал он вкрадчиво.
— Вы знаете, где они?
— Не исключено.
— Я слушаю.
— Но я же сказал, договоримся. Если что-нибудь попадет в лос-анджелесскую прессу, я конченый человек. Покойник. Хоть снова продавай чулки от двери к двери.
— А вы продавали чулки от двери к двери?
— Было когда-то. Но мой дядя все еще ими торгует. Ну и, наверное, я смогу к нему вернуться, если уж ты решил меня погубить. — Сквозь завесу жалких слов он внимательно следил за мной и быстро трезвел. — Неужели, Билл, я заслуживаю гибели?
— Перестаньте называть меня Биллом.
— Как скажете. Ну, так договорились?
Я задумался. Но думать было особенно нечего, ведь в поисках этой парочки прочесывали всю страну.
— Договорились. Дайте мне ее с Гейнсом, и я забуду про ваше существование. С большим удовольствием.
— Гейнса я гарантировать не могу. Хильда твердит, что он ее бросил. Но она, конечно, выведет вас на него.
— Вы говорили с ней?
— Да, говорил. Вы воображаете, будто я ее шантажировал? Это она меня шантажирует!
— Чем? Или можно не спрашивать?
Он понурил голову. Плешь блестела, как мокрое яйцо. Он прикрыл ее ладонью, усеянной каплями пота.
— Она пригрозила бросить тень на мою репутацию, если я не дам ей денег. Наверное, боится тратить купюры из выкупа. А может, Гейнс и правда от нее сбежал. Последние два дня я подбрасывал ей кое-какую мелочь и понемножку с ума сходил. Сидит там и тикает, как бомба. Вчера она грозила пристрелить меня...
— Где — там? Где она?
— Сейчас скажу. Но мы договорились?
— По-моему, я уже сказал.
Он поднял глаза и всмотрелся мне в лицо.
— Ну что ж, положусь на вас. Мне просто надо на кого-то положиться. Она прячется в пляжном домике на сто первом шоссе между Палисейдсом и Малибу. — Он назвал адрес. — Коричневая дощатая сараюшка справа от шоссе в трехстах — четырехстах ярдах от придорожной закусочной «У Джека». Я должен встретиться там с ней сегодня, привезти пять тысяч долларов.
— В котором часу?
— Прямо сейчас. Я должен был приехать туда сейчас.
— Я поеду с вами.
— Хорошо. Как скажете. Ну, а теперь, когда мы поладили, может, отметим?
— Я здесь не держу спиртных напитков.
— Так позвольте, я сбегаю выпью на дорожку? Мне надо взбодриться.
— Бегите.
Он выскочил за дверь, а я позвонил Фергюсону.
Спир не вернулся. Его серебряная машина со шлемом и очками на сиденье все еще стояла перед моей конторой, когда я уехал с Фергюсоном. Он сидел за рулем, а я говорил всю дорогу от Буэнависты до Малибу.
Океан за пустынной полосой пляжа был стального цвета. От луны осталась узенькая щепка. Мы услышали грохот прибоя, точно тяжелые шаги Рока.
— Страшная ситуация, — сказал Фергюсон.
— Такое случается с ситуациями, если дать им вызревать четверть века.
— Не надо нравоучений. Я во всем разобрался сам. И вы не скажете ничего, о чем бы я уже не подумал.
— А жене вы сказали?
— Да. Она останется со мной, что бы ни произошло. Это даже нас сблизило. Укрепило доверие между нами. Теперь я знаю, что она меня любит.
— Вам очень повезло, что вы нашли такую женщину.
— Я это понимаю, Гуннарсон. И Холли и я поняли очень многое. Я воображал, будто в пятьдесят шесть лет могу начать совершенно новую жизнь, словно прежде и не жил вовсе. И Холли по-своему искала того же. Она пыталась перечеркнуть все, что было прежде. Свою семью. Ну, словом, целиком свое прошлое. А прошлое умеет мстить.
— Но и радовать, — добавил он, помолчав. — Вчера мы ездили в Маунтин-Гроув к ее матери. Мне казалось, что всю свою жизнь она ненавидела меня. Ничего подобного. Она давным-давно мне все простила. Чувствовать, что ты прощен, — это хорошо.
— Никаких известий от Хильды она не получала?
— В последние дни нет. Несколько недель назад Хильда приезжала домой и сумела внушить матери, что это она стала актрисой и вышла замуж за... за богатого человека. — Такое упоминание о нем его смущало.
— Скажите, Фергюсон, Хильде известно, что вы ее отец?
— Не знаю. Кэт Дотери говорит, что назвала ей мое имя, когда Хильда была еще девочкой. Возможно, Хильда забыла.
— Но если нет, это может объяснить покушение... я говорю о покушении на жизнь сестры. Она оставила ее сгореть, это неоспоримо.
— Знаю. И это не первая такая попытка. Она нападала на Холли и прежде. Один раз с кухонным ножом, другой — со сковородкой, полной кипящего жира. По-моему, это главная причина, толкнувшая Холли порвать всякую связь с семьей. Когда ей было шестнадцать, она сбежала с торговцем чулками по фамилии Спирович. Жизнь у Холли тоже была нелегкой.
В его голосе не было ничего, кроме сострадания и легкой печали. Ревность, ярость, отчаянная надежда выгорели без следа. Он вел машину на ровной скорости шестьдесят миль навстречу тому окончательному отмщению, которое припасло прошлое.
— Вы захватили пистолет?
— Да. Но достану его, только если там Гейнс. С ним я разделаюсь без всяких угрызений.
Шоссе свернуло от океана и начало взбираться на холмы. Они были темными и голыми. Встречные машины проносились редко-редко. На затяжном подъеме мы стали терять скорость — Фергюсон забыл прибавить газу.
— Вы считаете, что Спир сказал правду? Что она действительно там?
— Несомненно. Какая выгода Спиру выдумывать?
— Но что мне ей сказать, Гуннарсон?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36