– «имагия» – имидж плюс магия, культурный архетип, на который мы переводим наш страх или нашу страсть, потому что, утверждал Стен, в наше время все, абсолютно все, от рекламы до резни, от помощи голодающим стран третьего мира до пыток, – все делается стильно).
Но карнавал – не карнавал, следовало признать, что эта постановка достигла цели: Брисеида была до смерти напугана. Ей хотелось мочиться прямо на диван Роже и блевать на ковер Роже.
Зеленый взрыв. Мужчина.
– Вопрос следующий… Будьте внимательны…
Брисеида напряглась так, как только позволяли впившиеся в плечи и руки когти. Бедра болели оттого, что она сжимала их, чтобы как можно лучше скрыть свой лобок. Она вдруг почувствовала, что совсем голая.
– Мы знаем, что вы очень дружны с Оскаром Диасом. Повторяю имя: Оскар Диас. И вот вопрос: где сейчас ваш друг Оскар?
Какой-то закоулок коры мозга Брисеиды Канчарес, двадцати пяти лет от роду (мужчина ошибся: двадцать шесть ей будет только 3 августа), с дипломом по искусствоведению, произвел молниеносный подсчет и выдал список промежуточных выводов: Оскар Диас; что-то связанное с Оскаром; Оскар что-то натворил; они собираются что-то сделать с Оскаром…
– Где ваш друг Оскар? – повторил мужчина.
– Не знаю.
Экран вдруг покрылся жидкостью цвета зеленой гнили, который напомнил Брисеиде о временах химических опытов по реставрации картин. Из зелени появляются зубы. Улыбка. Лицо женщины в черных очках.
– Ответ неправильный.
Одна прядь волос внезапно словно ожила. Она вскрикнула, а в глазах закружилась ярмарка со взрывами петард, новогодняя елка в гостинице посреди сельвы. Шея изогнулась назад, а позвонки спасли от непоправимого только ежедневные занятия аэробикой. В ее вселенной появились две порочные зеленые планеты (зеленой была Венера в дешевом чтиве по научной фантастике, которое тоннами поглощал Стен) и прицелились в нее красивым и наверняка дорогущим инструментом, образованным из хромированного металлического карандаша и заточенного острия, на котором светилась капелька марсианской крови.
– Эта игрушка – оптический карандаш, – произнесла блондинка в двух сантиметрах от ее лица. – Не буду грузить тебя техническими подробностями – скажем, это улучшенная копия тех карандашей, которыми художники пользуются для работы над сетчаткой глаза загрунтованных полотен. Сетчатка – это пигментированный слой, расположенный в глубине глаза, позволяющий нам, кроме всего прочего, различать цвета. Чаще всего она не представляет собой ничего особенного, но, чтобы видеть мир, штука довольно полезная, правда? Я окрашу тебе сетчатку в непрозрачный зеленый цвет. Сначала левый глаз, потом правый. Плохо только, что краска у меня постоянная, ее совсем не рекомендуют использовать в таких случаях. Не будет ни шрамов, ни наружных гематом, все очень эстетично, представляешь? Но когда я закончу, ты будешь так слепа, что тебе придется сосать пальцы, чтобы убедиться в том, что они твои. Хотя слепота получится на загляденье – красивого оттенка бутылочного стекла. Не двигайся.
Приказ был излишним. Брисеида могла пошевелить лишь губами и правым веком. Что-то поднимало ей левое веко, оттягивая чуть ли не до слез. Пахло синтетической кожей: перчатка. Впившиеся в тело кожаные стервятники стискивали ее запястья, колени, щиколотки, горло, волосы. Она хотела забормотать по-английски, но с губ урывками слетал искореженный испанский. Нужно говорить по-английски. В таких случаях, для пыток за границей, английский всегда пригодится. О'кей, Джонсон фэмили эт холидейз. Мэри Джонсон из ин зе китчен. Вер из Мэри Джонсон? Вдруг в левое ответвление ее зрительного нерва ворвался кипящий красно-зеленый вихрь, кичевый, как фосфоресцирующий будда на уличном лотке. Цвет напомнил ей открытки фирмы «Пьер amp;Жиль», которые она обычно посылала родителям из Европы. Ей показалось, она слепнет.
Тогда державшая ее волосы рука выпустила их, а другая рука схватила ее за затылок и зверски толкнула вперед, будто хотела впечатать лицо в компьютерный экран. Ее нос оказался на расстоянии нескольких дюймов от французских и немецких субтитров. Она подавила внезапный позыв к рвоте.
– Вторая попытка. – Это женщина. – Наша коллега ограничилась тем, что приблизила карандаш к вашему зрачку… Слушайте и не вопите… При следующем неправильном ответе она нарисует на вашей сетчатке запятую… С этой минуты вы сможете видеть растущую четверть луны зеленого цвета среди бела дня. Интересный эстетический эффект, не так ли?… Хватит скулить, слушайте внимательно… После второго сеанса вы сможете просто спрятать левую сетчатку в склянку. Говорю вам, они светятся ночью зеленым огнем, ни дать ни взять явления Богородицы в Лурде… Пожалуйста, соберитесь. Ваш выигрыш – здоровое зрение.
– Повторим вопрос. – Это опять был мужчина. – Где Оскар Диас?
Державшие ее руки так и не отпустили, рука, давившая на затылок, не ослабляла хватку, и в какое-то ужасное мгновение Брисеиде показалось, что трубка ее шейных позвонков подастся с треском сломанной ветки. Подумалось, что это лучшее, что может с ней произойти.
– Не знаю, клянусь, пожалуйста, не знаю, клянусь, что не знаю, в Вене, да, в Вене, но не знаю, клянусь, клянусь!.. – Слюни, слезы и слова текли по ее лицу, как будто их выделяла одна и та же железа. – Не знаю где честное слово не знаю где не знаю где честное слово клянусь пожалуйста пожалуйстапожалуйстапожалуй…
Ее прервали потоки рвоты.
Сидя перед ноутбуком в кабинете «Музеумсквартир», Лотар Босх нажал на кнопку записной книжки своего сотового и позвонил по высветившемуся на экранчике номеру. Беседа с одним из его людей в Париже была короткой, но весьма оживленной. Мисс Вуд в это время сидела к нему спиной, любуясь сквозь стеклянную стену венским рассветом. Босх заметил, что она курит свои жуткие экологически чистые сигареты, и зеленый туман с ментоловым запахом клубится вокруг ее головы на фоне стекла.
– Господин Лотар Босх по отношению к дамам джентльмен с ног до головы, – заметила она.
– Тебе не кажется, что мы достаточно напугали ее игрой с оптическим карандашом? – откликнулся Босх, немного задетый иронией коллеги. – Так разговоры не начинают. Мы ничего не добьемся.
С глазом было все в порядке. На самом деле это очень милые люди. Они даже отпустили ее, чтобы было удобно рвать.
Брисеида рвала, как когда-то в детстве: прижав одну руку ко лбу, а другую к животу. Такая у нее была привычка, так сложилось. Любопытное ощущение дежа-вю при виде желчи. Мама говорила, что она съеживается, словно котенок. Бабушка считала, что она рвет плохо. Этому котенку придется всю жизнь мучиться, потому что она плохо рвет, говаривала она. Тут она пошла не в отца, особенно в похмелье. Стен тоже рвал легко, долго и обильно. Вообще все, что выделял ее преподаватель искусства, было одинаково. А вот Луиджи, ее преподаватель эстетики, нет, его желудок был закален пиццами, перемежавшимися с чили, – застывший, забитый импотент. По их рвоте познаешь их, а не по эякуляциям. Чихание, рвота и смерть – вот три по-настоящему непредсказуемые, неконтролируемые и внезапные вещи, происходящие в нашем теле, точка с запятой, точка и абзац, конечная точка текста жизни: так сказал ей однажды преподаватель в швейцарском колледже.
Глотнув холодной воды, она поборола новый спазм. Боже, что она сотворила с ковром в столовой Роже. Такой эстет, как Роже (неужели правда, что он накануне ночью играл в шахматы двадцатью четырьмя юношами и девушками вместо фигур?), а тут глядите, что она вывалила на его ковер, – редисочный сок, разлитый по мягкому итальянскому покрытию. Брисеиде пришлось отодвинуть ноги, чтобы не касаться лужи, и так она развела бедра. Но ее больше не держали, и она смогла прикрыться руками. Добрый компьютер (или Добрый Полицейский?) ждал, приложив к виску золотое перо марки «Монблан». Блондинка и солдаты сопели за креслом, готовые к действию. Окошечко «Windows» с надписью «Злой Полицейский» ютилось в углу, противоположном окошку Брисеиды. Но Добрый Полицейский сказал ей, что Злой пока хочет отдохнуть.
– Вам лучше?
– Да. Можно мне одеться?
Минутное колебание.
– Поверьте, мы скоро закончим. Теперь расскажите мне все, что знаете об Оскаре.
Начать было легко. Плавная нить спокойных технических слов об искусстве (это помогло ей расслабиться). Говоря, она не смотрела ни на экран, ни на пол (рвота), а впилась глазами в стоявшую на столе за компьютером вазу с фруктами: зеленые яблоки и груши, успокаивающие, как хороший травяной настой.
– Я познакомилась с ним прошлой весной в «МоМА» в Нью-Йорке. Он охранял «Бюст», офорт ван Тисха. Вы, наверное, знаете эту картину, но я могу ее описать… Это подготовительный этюд к «Падению цветов»… Двенадцатилетняя девочка в небольшом кубе черного цвета с отверстием. Сквозь отверстие видно лишь ее лицо и плечи, окрашенные в легкие серые тона по коже, загрунтованной кислотными красками, на манер живых офортов. Чтоб ее увидеть, зрителям приходилось идти по одному, чтобы подняться перед кубом на две ступеньки и очутиться в пяди от ее лица. Девочка не мигая смотрит покрытыми марсом черными глазами, и ее выражение чуть ли… чуть ли не сверхъестественное… Невероятная картина…
«Ощущение такое, будто ты заглянул в исповедальню и увидел, что священник выглядит как твои грехи», – так высказался о «Бюсте» один латиноамериканский критик, но Брисеида не привела это всем известное изречение, потому что не собиралась давать поучительные уроки искусства. В турне по Америке эта картина произвела настоящую сенсацию, особенно потому, что показ «Падения цветов» был запрещен комитетом цензоров США.
– Оскар был координатором охраны «Бюста». Однажды он увидел, как я стою в конце длинной очереди. Я пошла в «МоМА» полюбоваться выставленной в соседнем зале картиной Элмера Фладда, но не могла уйти, не взглянув на офорт ван Тисха. Перед этим, на выходных, я упала, когда играла в баскетбол, и передвигалась на костылях. Увидев меня, Оскар сразу же подошел и предложил провести меня к картине. Он попросил, чтобы меня пропустили, и провел до самого куба. Он проявил себя как настоящий мужчина.
– И вы подружились? – спросил мужчина.
– Да, мы начали часто встречаться.
Они отправлялись в долгие прогулки, но почти неизбежно возвращались к Центральному парку. Ему очень нравились деревья, сельская местность, природа. Он мастерски фотографировал пейзажи, и у него было все необходимое' 35-миллиметровая камера «Рефлекс», два треножника, фильтры, телеобъективы. Он досконально знал свойства света, воздуха и бликов воды, но жизнь от насекомых и выше не очень интересовала его. Оскар был зелен, как стебелек, пожалуй, несколько незрел.
– Он везде меня фотографировал: рядом с прудами, с озерами, когда я кормила уток…
– Он когда-нибудь говорил с вами о работе?
– Редко. Говорил, что до того, как в 2000 его взял на работу Фонд ван Тисха в Нью-Йорке с офисом на Пятой авеню, он работал охранником в галерее сети «Брук». Что его начальником была девушка по фамилии Рипштейн. Что зарабатывает он кучу бабок, но живет один. И что он ненавидит манию эстетизма своей компании, так он выражался: например, какое-то время его заставляли носить парик.
– Что он вам об этом сказал?
– Что если он лысый или лысеет, это никого не касается. Что какого черта они должны были приказывать ему носить парик. «Все начальство, кроме Стейна, лысое, и никто на это не обращает внимания, – сказал он. – Но все остальные должны выглядеть красавчиками». И он сказал еще, что Фонд ван Тисха похож на еду в навороченном ресторане: чудесный внешний вид, великолепный вкус, масса денег, но когда уходишь, в желудке еще остается место для парочки хот-догов и пакетика чипсов.
– Так и сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Но карнавал – не карнавал, следовало признать, что эта постановка достигла цели: Брисеида была до смерти напугана. Ей хотелось мочиться прямо на диван Роже и блевать на ковер Роже.
Зеленый взрыв. Мужчина.
– Вопрос следующий… Будьте внимательны…
Брисеида напряглась так, как только позволяли впившиеся в плечи и руки когти. Бедра болели оттого, что она сжимала их, чтобы как можно лучше скрыть свой лобок. Она вдруг почувствовала, что совсем голая.
– Мы знаем, что вы очень дружны с Оскаром Диасом. Повторяю имя: Оскар Диас. И вот вопрос: где сейчас ваш друг Оскар?
Какой-то закоулок коры мозга Брисеиды Канчарес, двадцати пяти лет от роду (мужчина ошибся: двадцать шесть ей будет только 3 августа), с дипломом по искусствоведению, произвел молниеносный подсчет и выдал список промежуточных выводов: Оскар Диас; что-то связанное с Оскаром; Оскар что-то натворил; они собираются что-то сделать с Оскаром…
– Где ваш друг Оскар? – повторил мужчина.
– Не знаю.
Экран вдруг покрылся жидкостью цвета зеленой гнили, который напомнил Брисеиде о временах химических опытов по реставрации картин. Из зелени появляются зубы. Улыбка. Лицо женщины в черных очках.
– Ответ неправильный.
Одна прядь волос внезапно словно ожила. Она вскрикнула, а в глазах закружилась ярмарка со взрывами петард, новогодняя елка в гостинице посреди сельвы. Шея изогнулась назад, а позвонки спасли от непоправимого только ежедневные занятия аэробикой. В ее вселенной появились две порочные зеленые планеты (зеленой была Венера в дешевом чтиве по научной фантастике, которое тоннами поглощал Стен) и прицелились в нее красивым и наверняка дорогущим инструментом, образованным из хромированного металлического карандаша и заточенного острия, на котором светилась капелька марсианской крови.
– Эта игрушка – оптический карандаш, – произнесла блондинка в двух сантиметрах от ее лица. – Не буду грузить тебя техническими подробностями – скажем, это улучшенная копия тех карандашей, которыми художники пользуются для работы над сетчаткой глаза загрунтованных полотен. Сетчатка – это пигментированный слой, расположенный в глубине глаза, позволяющий нам, кроме всего прочего, различать цвета. Чаще всего она не представляет собой ничего особенного, но, чтобы видеть мир, штука довольно полезная, правда? Я окрашу тебе сетчатку в непрозрачный зеленый цвет. Сначала левый глаз, потом правый. Плохо только, что краска у меня постоянная, ее совсем не рекомендуют использовать в таких случаях. Не будет ни шрамов, ни наружных гематом, все очень эстетично, представляешь? Но когда я закончу, ты будешь так слепа, что тебе придется сосать пальцы, чтобы убедиться в том, что они твои. Хотя слепота получится на загляденье – красивого оттенка бутылочного стекла. Не двигайся.
Приказ был излишним. Брисеида могла пошевелить лишь губами и правым веком. Что-то поднимало ей левое веко, оттягивая чуть ли не до слез. Пахло синтетической кожей: перчатка. Впившиеся в тело кожаные стервятники стискивали ее запястья, колени, щиколотки, горло, волосы. Она хотела забормотать по-английски, но с губ урывками слетал искореженный испанский. Нужно говорить по-английски. В таких случаях, для пыток за границей, английский всегда пригодится. О'кей, Джонсон фэмили эт холидейз. Мэри Джонсон из ин зе китчен. Вер из Мэри Джонсон? Вдруг в левое ответвление ее зрительного нерва ворвался кипящий красно-зеленый вихрь, кичевый, как фосфоресцирующий будда на уличном лотке. Цвет напомнил ей открытки фирмы «Пьер amp;Жиль», которые она обычно посылала родителям из Европы. Ей показалось, она слепнет.
Тогда державшая ее волосы рука выпустила их, а другая рука схватила ее за затылок и зверски толкнула вперед, будто хотела впечатать лицо в компьютерный экран. Ее нос оказался на расстоянии нескольких дюймов от французских и немецких субтитров. Она подавила внезапный позыв к рвоте.
– Вторая попытка. – Это женщина. – Наша коллега ограничилась тем, что приблизила карандаш к вашему зрачку… Слушайте и не вопите… При следующем неправильном ответе она нарисует на вашей сетчатке запятую… С этой минуты вы сможете видеть растущую четверть луны зеленого цвета среди бела дня. Интересный эстетический эффект, не так ли?… Хватит скулить, слушайте внимательно… После второго сеанса вы сможете просто спрятать левую сетчатку в склянку. Говорю вам, они светятся ночью зеленым огнем, ни дать ни взять явления Богородицы в Лурде… Пожалуйста, соберитесь. Ваш выигрыш – здоровое зрение.
– Повторим вопрос. – Это опять был мужчина. – Где Оскар Диас?
Державшие ее руки так и не отпустили, рука, давившая на затылок, не ослабляла хватку, и в какое-то ужасное мгновение Брисеиде показалось, что трубка ее шейных позвонков подастся с треском сломанной ветки. Подумалось, что это лучшее, что может с ней произойти.
– Не знаю, клянусь, пожалуйста, не знаю, клянусь, что не знаю, в Вене, да, в Вене, но не знаю, клянусь, клянусь!.. – Слюни, слезы и слова текли по ее лицу, как будто их выделяла одна и та же железа. – Не знаю где честное слово не знаю где не знаю где честное слово клянусь пожалуйста пожалуйстапожалуйстапожалуй…
Ее прервали потоки рвоты.
Сидя перед ноутбуком в кабинете «Музеумсквартир», Лотар Босх нажал на кнопку записной книжки своего сотового и позвонил по высветившемуся на экранчике номеру. Беседа с одним из его людей в Париже была короткой, но весьма оживленной. Мисс Вуд в это время сидела к нему спиной, любуясь сквозь стеклянную стену венским рассветом. Босх заметил, что она курит свои жуткие экологически чистые сигареты, и зеленый туман с ментоловым запахом клубится вокруг ее головы на фоне стекла.
– Господин Лотар Босх по отношению к дамам джентльмен с ног до головы, – заметила она.
– Тебе не кажется, что мы достаточно напугали ее игрой с оптическим карандашом? – откликнулся Босх, немного задетый иронией коллеги. – Так разговоры не начинают. Мы ничего не добьемся.
С глазом было все в порядке. На самом деле это очень милые люди. Они даже отпустили ее, чтобы было удобно рвать.
Брисеида рвала, как когда-то в детстве: прижав одну руку ко лбу, а другую к животу. Такая у нее была привычка, так сложилось. Любопытное ощущение дежа-вю при виде желчи. Мама говорила, что она съеживается, словно котенок. Бабушка считала, что она рвет плохо. Этому котенку придется всю жизнь мучиться, потому что она плохо рвет, говаривала она. Тут она пошла не в отца, особенно в похмелье. Стен тоже рвал легко, долго и обильно. Вообще все, что выделял ее преподаватель искусства, было одинаково. А вот Луиджи, ее преподаватель эстетики, нет, его желудок был закален пиццами, перемежавшимися с чили, – застывший, забитый импотент. По их рвоте познаешь их, а не по эякуляциям. Чихание, рвота и смерть – вот три по-настоящему непредсказуемые, неконтролируемые и внезапные вещи, происходящие в нашем теле, точка с запятой, точка и абзац, конечная точка текста жизни: так сказал ей однажды преподаватель в швейцарском колледже.
Глотнув холодной воды, она поборола новый спазм. Боже, что она сотворила с ковром в столовой Роже. Такой эстет, как Роже (неужели правда, что он накануне ночью играл в шахматы двадцатью четырьмя юношами и девушками вместо фигур?), а тут глядите, что она вывалила на его ковер, – редисочный сок, разлитый по мягкому итальянскому покрытию. Брисеиде пришлось отодвинуть ноги, чтобы не касаться лужи, и так она развела бедра. Но ее больше не держали, и она смогла прикрыться руками. Добрый компьютер (или Добрый Полицейский?) ждал, приложив к виску золотое перо марки «Монблан». Блондинка и солдаты сопели за креслом, готовые к действию. Окошечко «Windows» с надписью «Злой Полицейский» ютилось в углу, противоположном окошку Брисеиды. Но Добрый Полицейский сказал ей, что Злой пока хочет отдохнуть.
– Вам лучше?
– Да. Можно мне одеться?
Минутное колебание.
– Поверьте, мы скоро закончим. Теперь расскажите мне все, что знаете об Оскаре.
Начать было легко. Плавная нить спокойных технических слов об искусстве (это помогло ей расслабиться). Говоря, она не смотрела ни на экран, ни на пол (рвота), а впилась глазами в стоявшую на столе за компьютером вазу с фруктами: зеленые яблоки и груши, успокаивающие, как хороший травяной настой.
– Я познакомилась с ним прошлой весной в «МоМА» в Нью-Йорке. Он охранял «Бюст», офорт ван Тисха. Вы, наверное, знаете эту картину, но я могу ее описать… Это подготовительный этюд к «Падению цветов»… Двенадцатилетняя девочка в небольшом кубе черного цвета с отверстием. Сквозь отверстие видно лишь ее лицо и плечи, окрашенные в легкие серые тона по коже, загрунтованной кислотными красками, на манер живых офортов. Чтоб ее увидеть, зрителям приходилось идти по одному, чтобы подняться перед кубом на две ступеньки и очутиться в пяди от ее лица. Девочка не мигая смотрит покрытыми марсом черными глазами, и ее выражение чуть ли… чуть ли не сверхъестественное… Невероятная картина…
«Ощущение такое, будто ты заглянул в исповедальню и увидел, что священник выглядит как твои грехи», – так высказался о «Бюсте» один латиноамериканский критик, но Брисеида не привела это всем известное изречение, потому что не собиралась давать поучительные уроки искусства. В турне по Америке эта картина произвела настоящую сенсацию, особенно потому, что показ «Падения цветов» был запрещен комитетом цензоров США.
– Оскар был координатором охраны «Бюста». Однажды он увидел, как я стою в конце длинной очереди. Я пошла в «МоМА» полюбоваться выставленной в соседнем зале картиной Элмера Фладда, но не могла уйти, не взглянув на офорт ван Тисха. Перед этим, на выходных, я упала, когда играла в баскетбол, и передвигалась на костылях. Увидев меня, Оскар сразу же подошел и предложил провести меня к картине. Он попросил, чтобы меня пропустили, и провел до самого куба. Он проявил себя как настоящий мужчина.
– И вы подружились? – спросил мужчина.
– Да, мы начали часто встречаться.
Они отправлялись в долгие прогулки, но почти неизбежно возвращались к Центральному парку. Ему очень нравились деревья, сельская местность, природа. Он мастерски фотографировал пейзажи, и у него было все необходимое' 35-миллиметровая камера «Рефлекс», два треножника, фильтры, телеобъективы. Он досконально знал свойства света, воздуха и бликов воды, но жизнь от насекомых и выше не очень интересовала его. Оскар был зелен, как стебелек, пожалуй, несколько незрел.
– Он везде меня фотографировал: рядом с прудами, с озерами, когда я кормила уток…
– Он когда-нибудь говорил с вами о работе?
– Редко. Говорил, что до того, как в 2000 его взял на работу Фонд ван Тисха в Нью-Йорке с офисом на Пятой авеню, он работал охранником в галерее сети «Брук». Что его начальником была девушка по фамилии Рипштейн. Что зарабатывает он кучу бабок, но живет один. И что он ненавидит манию эстетизма своей компании, так он выражался: например, какое-то время его заставляли носить парик.
– Что он вам об этом сказал?
– Что если он лысый или лысеет, это никого не касается. Что какого черта они должны были приказывать ему носить парик. «Все начальство, кроме Стейна, лысое, и никто на это не обращает внимания, – сказал он. – Но все остальные должны выглядеть красавчиками». И он сказал еще, что Фонд ван Тисха похож на еду в навороченном ресторане: чудесный внешний вид, великолепный вкус, масса денег, но когда уходишь, в желудке еще остается место для парочки хот-догов и пакетика чипсов.
– Так и сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79