Она взглянула.
На нее смотрело лицо.
Мягкие волны подо лбом, эллиптические ларцы, симметрия охристых кривых. Она подняла внезапно появившиеся брови, дивясь новому способу выражать удивление. Заморгала и почувствовала ласку подвижных, как воробышки, ресниц, окружавших язык ее глаз, глаз, которые никогда не были немы, которые на время лишили их внешнего вида, но теперь они снова были до краев наполнены светом. Улыбнулась и приподняла уголки губ, понимая, что дырявая впадина на ее лице никогда, никогда не могла стать улыбкой; что улыбка – это именно то, что нарисовал Герардо, именно это: целый ряд форм, которые растягиваются, изогнутый объем которых движется, в то время как глаза делают свою работу и сужаются веки. Чудесно было снова обрести черты лица.
Герардо держал зеркало, в котором плавало ее лицо, как ценный подарок.
– Теперь я вижу, как ты улыбаешься, – сказал он очень серьезным тоном. – Ну и попотел я над этим, дружочек. Но ты уже мне улыбаешься.
Клару поражала его серьезность. Ей казалось, что она с самого начала составила о нем неправильное мнение. Такое ощущение, будто она впервые его увидала. Будто в глубине Герардо было нечто гораздо более мудрое и зрелое, чем он сам или его слова. На минуту ей показалось, что лицо Герардо тоже нарисовано, очерчено так же, как ее, но смазанными тенями. Видение было молниеносным, но на секунду ей почудилось, что таинство жизни заключалось в том, чтобы зайти за рисунок лиц и добраться до людей, скрывающихся за ними.
Она не знала, сколько времени просидела так, перед зеркалом, которое он держал, глядя на него и глядя на себя. В какой-то момент она снова услышала его голос. Но зеркала уже не было, и Герардо в сильном волнении наклонялся к ней с напряженным лицом:
– Клара… Клара, он уже здесь… Я слышал его машину… Послушай… Делай все, что он скажет… Не спорь с его методами работы, слышишь?… Самое главное, самое-самое: не спорь с ним… И не удивляйся, он будет просить тебя о чем угодно… Это очень странный человек… Ему нравится смущать полотна… Будь с ним осторожна. Будь очень осторожна.
В это мгновение послышался голос зовущего их Уля. Скороговорка слов на голландском, хлопанье дверей. Они побежали в гостиную, но там никого не было. Входная дверь была раскрыта, и с крыльца доносились звуки разговора. Они пошли туда, и Клара остолбенела.
Спиной к ним стоял мужчина и беседовал с Улем. Вечернее солнце вырезало против света его силуэт: мрачную черную тень.
Уль увидел Клару и махнул рукой. Он был очень бледен.
– Познакомься… Познакомься: господин Бруно ван Тисх, – сказал он.
Тогда мужчина медленно обернулся к ней.

Шаг третий
Завершение картины
Теперь нужно отделать персонажа: придать ему определенный вид, сущность. Когда персонажи прорисованы, только тогда можно утверждать, что картина завершена.
«Трактат о гипердраматической живописи». Бруно ван Тисх
– Вопрос в том… можно ли заставить слова означать разные вещи.
– Вопрос в том… кто из нас здесь хозяин, вот и все.
Льюис Кэрролл

???
За столом сидит немолодой дородный мужчина. На нем безупречный костюм темно-синего цвета, на верхнем кармане пиджака висит красный бедж. Он сидит в центре стола, образующего тупой угол, на одной стороне которого стоят три фотографии в рамках. Проникающий через высокие окна за его спиной свет падает на довольно заметную лысину, окруженную седеющими волосами. В его чертах присутствует какое-то благородство: серо-голубые глаза, орлиный нос, тонкие губы, морщины беспощадного, но аристократического старения. На вид он очень сосредоточенно слушает то, что ему говорят, но если присмотреться повнимательнее, пожалуй, мы придем к заключению, что он только притворяется сосредоточенным. Им владеют усталость и волнение, он не в состоянии понять адресованные ему слова и поэтому едва их слушает. У него болит голова. В довершение ко всему сегодня понедельник. Понедельник, 3 июля 2006 года.
– Что с тобой, Лотар? Ты, кажется, витаешь где-то в облаках.
Альфред ван Хоор (это он говорил) и его сотрудница Рита ван Дорн смотрели на него во все глаза. В эту минуту (или в предшествовавшее трансу Босха мгновение) они спорили о расстановке переодетых агентов службы безопасности среди гостей, приглашенных на презентацию коллекции «Рембрандт» для прессы, назначенную на 13 июля. Ван Хоор считал, что для «Иакова, борющегося с ангелом», единственной картины коллекции, которую выставят напоказ в этот день, нужна дополнительная охрана. Двух охранников по бокам недостаточно, считал ван Хоор, чтобы помешать человеку, стоящему в первом ряду, прыгнуть к подиуму с режущим оружием и повредить Паулу Кирхер или Иоганна ван Аллена, два полотна, из которых состоял «Иаков». Нужны были еще два вспомогательных охранника перед подиумом, потому что атаку с этого места нельзя будет вовремя перехватить с боковых позиций. Была еще и опасность нападения издалека. Он продемонстрировал Босху компьютерную модель, разыгрывающую ситуацию, в которой предполагаемый террорист бросал в картину какой-то предмет из любой точки зала. Юному ван Хоору нравились компьютерные раскладки, он сам их создавал. Этому он научился, когда был координатором охраны выставок на Ближнем Востоке. Босх думал, что ван Хоору, наверное, хотелось бы стать кинорежиссером: он водил компьютерными фигурками из стороны в сторону, словно это актеры, наделял их одеждой и человеческими жестами. Во время этой демонстрации Босх и отключился. Он терпеть не мог эти мультики.
– Наверное, я устал, – подобрал он предлог и постучал пальцами по столу. – Но то, что ты предлагаешь, Альфред, мне кажется очень интересным.
Веснушки на молодом лице ван Хоора окрасились в красный цвет.
– Я очень рад, – сказал он. – Мои рассуждения просты: если за приглашенными будут наблюдать видимые охранники, никто перед ними ничего делать не будет. Террорист уберется подальше от видимых охранников, как только сможет. Необходимо образовать из наших людей новый отряд, который я назвал тайной видимой охраной. Они будут в цивильной одежде, без беджей-удостоверений, и будут подавать сигналы тревоги группе вмешательства…
«Иаков, борющийся с ангелом» – первый оригинал коллекции «Рембрандт», который представят публике. Поэтому излишняя предосторожность не повредит. Никто картины еще не видел, но известно, что для фигур использованы Паула Кирхер («Ангел») и Иоганн ван Аллен («Иаков») и что картина основана на одноименном холсте Рембрандта. Одежды практически не будет, и их стоящие миллиарды, подписанные собственноручно ван Тисхом тела будут опасно уязвимы на протяжении тех четырех часов, что будут продолжаться прием и презентация. От этого служба безопасности и отдел ухода за картинами выходили из себя.
– Интересно, – заметила Рита, – нельзя ли во время кризисной ситуации превратить половину группы видимой охраны в группу вмешательства?
Босх хотел что-то ответить, но его опередил ван Хоор:
– Снова один и тот же разговор, Рита. Группа видимой охраны не замаскирована, а значит, они официально являются частью персонала Фонда. Это означает, что на них должна быть особая униформа. А под костюмом, разработанным Нелли Зигель для охранников-мужчин, спрятать пуленепробиваемый жилет почти невозможно. А уж женщины-охранницы вообще не могли бы его надеть. Даже электронаручники не могли бы взять.
– Безопасность картин не должна зависеть от одежды охранников, – обиженно изрекла Рита.
Босх закрыл глаза, словно так он мог перестать слышать. Меньше всего в этот момент ему нужна была ссора сотрудников. Его все так же мучила головная боль.
– Фонд заинтересован во внешнем виде не меньше, чем в безопасности, Рита, – не сдавался ван Хоор, которому в отличие от Босха спорить хотелось. – Ничего не поделаешь. Если в углу должны стоять десять человек охранников, они должны привлекать к себе внимание. По мере возможности даже их волосы должны быть одного цвета. «Симметрия, фусхус, симметрия», – добавил он, сносно подражая напыщенному тону Стейна.
В эту минуту вошла Никки. Босху показалось, что впустили чистый воздух.
– Альфред, Рита, пожалуй, мы прервем ненадолго этот приятный разговор. У меня дела со следственной группой.
– Как хотите, – разочарованно согласился ван Хоор. – Но нам еще нужно обсудить средства идентификации.
– Потом, потом, – сказал Босх. – Я договорился пообедать с Бенуа, но – все внимание – перед обедом, слышите, перед обедом у меня будет несколько минут, когда мне будет нечего делать. Удивительно, не правда ли? Я посвящу их вам.
Рита и Альфред с улыбкой встали.
– Все под контролем, Лотар, – сочувственно сказала Рита, выходя из кабинета. – Не мучайся.
– Постараюсь смотреть на все с положительной стороны, – ответил Босх и с удивлением понял, что именно такой ответ иногда давала ему Хендрикье, чтобы он замолчал.
Когда дверь затворилась, Босх охватил голову обеими руками и медленно выдохнул. Никки, сидящая перед ним так, что вершина тупого угла стола почти указывала на нее, смотрела на него с довольным видом. В это утро на ней был пиджак и узкие брюки канареечного цвета в тон ее великолепным лимонным волосам. Белые наушники венчали ее, как корона.
– Я могла бы прийти чуть раньше, – сказала Никки, – но мне пришлось приводить себя в порядок, потому что мы всю ночь просидели перед компьютерами – Крис, Анита и я. Мой внешний вид служащей Фонда сегодня утром оставлял желать лучшего.
– Понятно. Имидж прежде всего. – Улыбка Босха отразила сверкающую улыбку Никки. – Будь добра, только хорошие новости.
Она передала ему бумаги и пояснила:
– Схожие морфометрические данные, значительный опыт в портретах и протезах из керубластина. Все занимались трансгендерным искусством, изображая гермафродитов или фигуры разных полов. И их местонахождение неизвестно: мы не смогли с ними связаться даже через художников или бывших хозяев.
Босх просматривал бумаги, которые Никки разложила на столе.
– Их почти тридцать человек. Больше сузить круг не можете?
Никки покачала головой:
– В пятницу в списке сначала было больше четырехсот тысяч человек, Лотар. За выходные мы смогли сузить круг поиска: пять тысяч, двести пятьдесят… Анита вчера подпрыгнула от радости, когда остались сорок два человека. Сегодня утром мы смогли с абсолютной точностью отбросить еще пятнадцать человек. Это самый лучший результат.
– Знаешь, что мы сделаем… Знаешь, что…
– Выпьем пару таблеток аспирина, – усмехнулась Никки.
– Да, для начала неплохая идея.
Нужно было действовать осторожно. Никки и ее команда не были частью кризисного кабинета, как высокопарно окрестили тот комитет из «Обберлунда», а значит, они ничего не знали о Художнике и об уничтожении картин. Знали только, что необходимо найти человека, опытного в использовании керубластина, с определенными данными лицевой морфометрии. С другой стороны, не допускать их к расследованию абсурдно. «Одна Тея не сможет отследить оставшихся двадцать семь человек», – подумал Босх.
– Человек не может испариться, даже если это бесполое украшение, – сказал он. – Ищите их везде, даже под камнями: расспрашивайте родственников, друзей, последних хозяев…
– Это мы и делали, Лотар. Никаких результатов.
– Если нужно, задействуй группу Ромберга. У них есть возможность оперативно передвигаться с места на место.
– Мы можем их искать хоть целый год, результаты будут те же, – ответила Никки, и Босх заметил, что усталость порождает в ней раздражение. – Может, они умерли или лежат в какой-нибудь больнице под чужим именем. А может, бросили эту профессию, кто их знает. Мы не сможем их вычислить. Почему бы нам не обратиться в Европол? У полиции есть для этого лучшие средства.
«Потому что тогда узнает «Рип ван Винкль», – подумал Босх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79