Над ними гладко, как море в темноте, простиралась ночь.
– Хотя, по правде говоря, я не хочу присваивать себе авторство этой картины, – рассеянным тоном прибавил Стейн.
Они вошли в новую пустую залу с плиточным полом. В глубине была еще одна дверь, но она казалась какой-то не такой. Напряжение Вуд не спадало. Она знала, что цель стратегии Стейна в том, чтобы обезоружить ее, при этом избежав поединка. Стейн привык манипулировать людьми, а не побеждать их. Мисс Вуд была настороже.
Дверь оказалась металлической, с кодовым замком. Стейн что-то нажал на панели управления, и дверь со щелчком открылась, обнаружив за собой темную внутренность. Потом он обернулся к Вуд с театральным жестом:
– Это творение – всецело дело рук Мэтра. Но он был бы доволен, узнав, что одной из первых его увидите вы.
И он пригласил ее внутрь.
21:40
Молодой человек по имени Матт по очереди обошел их всех, вздымая перед ними диктофон, словно это предмет культа. Фрагменты были короткие, и на чтение ушло немного времени. Крупке и Кларе пришлось повторить по одной фразе, в которой они слишком замялись. Кларе было довольно трудно сконцентрироваться на том, что она читала, и не менее трудно – уловить то, что произносили Старцы. Жаль, потому что, похоже, это были очень интересные размышления об истинном смысле искусства. Слово «уничтожение» повторялось во всех трех фрагментах. С другой стороны, она чувствовала, что понимают они то, что читают, или нет, не имеет никакого значения. Ее внимание привлекла одна из попавшихся ей фраз. В переводе это было что-то вроде: «Выжившее искусство – это умершее искусство». Она произнесла ее с должным благоговением.
Удовлетворенный Матт выключил диктофон. Следующий приказ не застал Клару врасплох, она его ждала, но волнение возросло на несколько градусов. Более того, быстро повинуясь приказу, она поймала себя на том, что дрожит.
Матт попросил их раздеться.
У Старцев на это ушло намного больше времени, чем у нее. Они даже толком не знали, как самим снять эти тяжелые, окрашенные маслом одеяния. Ей нужно было всего лишь избавиться от халата. Она сложила его и оставила на стуле. Крупка разделся раньше, чем Родино, который не только сражался со своей огромной туникой, но и как будто колебался, словно не совсем понимал, зачем они все это делают. Клару охватило желание помочь ему, но она сдержалась. Это было бы гипердраматической ошибкой. Старцы быть отвратительными. Она – беззащитная жертва. И так все и должно оставаться. Вообще-то одна мысль о том, что могло произойти после этого, вызывала у нее брезгливое содрогание и одновременно мощное ощущение полноты.
– Это Мэтр приказал? – спросил Родино.
– Одежду, пожалуйста, – абсолютно спокойно произнес Матт.
Родино молча повиновался. Крупка ему помог. Стоявшая на некотором расстоянии от них совершенно нагая и совершенно взвинченная от нервного напряжения Клара решила на них не смотреть. Не глядя на них, проще представить их жестокими. Но сомнения Родино были для нее как холодная вода, выплеснутая в лицо. Почему это жирное неуклюжее полотно не может молча делать, что ему говорят, как Крупка? Этот был гораздо гаже, чем Родино, гораздо гнуснее, а значит, в нем было меньше настоящей работы картины. Сосредоточившись на Крупке, Клара смогла почувствовать прилив тошноты от ужаса. Она подозревала, что Крупке не придется притворяться, чтобы накинуться на нее и сделать ей больно: с самой первой их встречи в Шипхоле Крупка постоянно смотрел на нее чувственными горящими глазами. Да уж, этот венгр – хороший помощник для «прыжка в пустоту».
Послышался резкий звук сорванной занавески. Она подумала, что, значит, Родино уже разделся.
Она уставилась в пол, на точку между своих босых ног. Она видела в ракурсе странную картину своей раскрашенной груди со вздернутыми блестящими розовато-охристыми сосками. Но тишина стояла такая, что ей пришлось поднять глаза.
Матт стоял к ним спиной и что-то искал в кейсе.
– А теперь что? – спросил Крупка.
Юноша обернулся к ним. Он что-то держал в руке. Пистолет.
– А теперь – всё, – просто ответил он.
21:50
Быть может, уже слишком поздно. «Но ты не сдавайся, пока есть еще какая-то надежда, Лотар», – шептала ему на ухо Хендрикье. Они на полной скорости миновали мост через Амстель и направились к Плантаж под сплошной стеной дождя. «Дворники» не успевали очистить стекло, и Босху казалось, что они едут по городу, погрузившемуся в океан. Внезапно перед фарами, словно высокие скалы, возникли стены корпусов «Старого ателье». На стенах блестело сложное граффити, нанесенное аэрозольными красками. Подписано оно было неонацистской группой.
– Езжай в подземный гараж, Ян, – попросил Босх.
Входная дверь была закрыта, но это ни о чем не говорило. «Если он привез их в «Ателье», у него явно есть ключи». Один из его людей вышел из машины и открыл электронный замок, перекрывавший доступ внутрь. Фургон съехал по спуску вниз, по мере его продвижения зажигались лампы. Флюоресцентные трубки, мигая, осветили пустынное тихое место. Но Босх еще не исключал возможность, что машина здесь.
Припаркованный фургон возник перед ними внезапно, словно подкарауливал у входа в лифты. Совершенно неожиданным для Босха образом эта находка, которая, казалось, подтверждала его теорию, едва не заставила его потерять самообладание. Он крутанулся на сиденье и ударил Вуйтерса по руке:
– Вот! Тормози!..
Босх выскочил из машины, не дождавшись выключения мотора. Он был так взволнован, что забыл, что на нем еще были радионаушники, и провод микрофона запутался в ремне безопасности, сильным рывком остановив его, когда он вставал с сиденья. Сыпля сквозь зубы проклятия, он высвободился от рации. Его толстые руки дрожали. Старость – в эту минуту не было времени размышлять об этом диагнозе. Уход из полиции помог ему разбогатеть, растолстеть и постареть. Он побежал к фургону, чувствуя, что за ним бегут его люди. Он хотел им крикнуть, но не хватило дыхания. Невероятно, что он настолько не в форме. Мелькнула мысль, что инфаркт может захватить его раньше, чем он даже успеет решить, что делать.
С виду фургон был пуст, но в этом нужно было убедиться. Он взялся за переднюю дверцу, открыл ее, заглянул внутрь и вдохнул жгучий запах масляной краски. Никого.
«Хорошо, очень хорошо, Лотар, идиот, ты уже убедился, что, может быть, они здесь. Теперь вопрос – где?»
В «Старом ателье» было больше пяти разных корпусов. Они могли находиться в любом из них. «Но он, наверное, отвел их в мастерскую, – подумал Босх. – Это самое безопасное место». М-да, но и это решение не очень ему помогло. В мастерской было пять верхних этажей и четыре подвальных. Где, во имя всего святого, где?
«Думай, старый дурак, думай. Просторное спокойное место. Ему нужно сделать записи. Кроме того, там целых три фигуры».
Его люди обследовали заднюю часть фургона. Там было пусто, но явно заметно, что незадолго до того в нем перевозили картину.
– Грузовой лифт, – внезапно прошептал Босх.
Ему не хватало дыхания. Несмотря на это, он побежал к лифту.
«Если он припарковался здесь, он наверняка воспользовался ближайшим грузовым лифтом. Подъемник идет только в подвалы, так что у нас четыре этажа для обыска. Он может быть на любом из четырех».
Он остановился и посмотрел на своих людей. Все они были молоды и, похоже, находились в таком же замешательстве, как и он. Их волосы блестели от дождя. Он сам удивился тому, с какой уверенностью отдал приказания и распределил их: двое проверят третий и четвертый этажи; Вуйтерс и он сам поднимутся на второй и на первый. Первая нашедшая что-нибудь группа свяжется с другой по рации. Но прежде всего необходимо спасти картину: если придется действовать срочно, их долг – сделать это.
– Я не знаю, как он выглядит, не знаю, есть ли у него помощники, – прибавил он, – но знаю, что это очень опасный тип. Не давайте ему ни малейшего шанса.
Двери грузового лифта открылись, и Босх с людьми вошел внутрь.
Сопровождавшие его охранники достали оружие. У Вуйтерса был небольшой запасной «Вальтер ППК», и Босх попросил его себе. Почувствовав привычную тяжесть металлической заглавной «Г», Босх содрогнулся. Интересно, насколько он разучился метко стрелять? Слишком много лет он не пользовался огнестрельным оружием. Запросить помощи? Подкреплений? Позвонить Эйприл? Его мозг был осиным ульем, охваченным пламенем. Он решил, что не может терять времени. Надежда только на них. Им придется найти Художника и остановить его.
Грузовой лифт с непомерной медлительностью тронулся с места.
21:51
Начало и конец, подумала она. Вот начало и конец, и она на них смотрит.
Ей хотелось бы услышать в этот момент мнение Осло, но она поняла, что, увидев такое, бедный Хирум долго не смог бы не только говорить, но и связно думать. Перед такой картиной Хирум Осло вряд ли мог бы отреагировать каким-либо другим образом – только стоял бы с широко раскрытым ртом и глазами намного дольше, чем она.
– Она почти закончена, – прошептал Стейн, выпуская облачка пара. – Конечно, не хватает уничтоженной «Сусанны». Когда Бальди пришлет ее, картина будет полной.
С чем ее сравнить? – спрашивала себя мисс Вуд, моргая глазами. Какая веха в истории искусства могла сравниться с этим? «Герника»? Сикстинская капелла? Она медленно прошлась вокруг, чтобы все рассмотреть, потому что картина лежала на полу. «Пиета»? «Авиньонские девицы»? Граница, межа, точка, за которой искусство меняло свой знак? Мгновение, когда первый человек погрузил пальцы в краску и нарисовал животное внутри своего пещерного дома? Минута, когда Танагорский взошел на подиум и крикнул перед пораженной публикой: «Живопись – это я»?
Она повела губами, набрала слюны и смогла сглотнуть. Сердце отбивало иной, отличный от медленного течения секунд в этой сдавленной холодом комнате ритм, сумасшедший, разгулявшийся темп.
Fla какое-то мгновение и Стейн, и она подчинились тишине. Они стояли внутри абсолютно герметичной, звукоизолированной камеры восемь на десять с регулируемой температурой. Контролируемая внешними устройствами температура поддерживалась на уровне нескольких градусов ниже нуля, что придавало происходящему торжественный вид замороженной бойни. Пол, стены и потолок были обиты стальными панелями бирюзового цвета. Белый светлился из укрепленных на стержне над головой светильников. Они были наведены на мужчину, так что он будто парил в окрытом изморозью озере.
Мужчиной был Бруно ван Тисх. Совершенно нагой, он лежал на спине на полу, разведя руки выше уровня головы и скрестив щиколотки в позе, сразу напоминавшей распятие, с головы до ног окрашенный в охру и синий цвет. Вены на щиколотках и на запястьях были разодраны, и при более пристальном взгляде виден был глубокий порез. Было легко заметить, что все произошло недавно, "вернувшаяся кровь под каждой конечностью образовывала компактные красные пятна на синем полу. Так получалось, что ван Тисх казался пригвожденным к собственной крови. Вокруг его тела лежали огромные прямоугольные плоские предметы. Их было три: дин справа, другой слева – расположенные так, что их нижние концы сходились у щиколоток художника, – а третий лежал поперек, над головой, касаясь рук. Но это были не зеркала. На том, что права от ван Тисха, было изображено в натуральную величину тело обнаженной Аннек Холлех с этикетками, уложенной почти в такую же позу, как художник, и десять раз изуродованной десятью разрезами пилы. С левой стороны светились изображения братьев Уолден в похожих позах и в таком же виде. Это была не простая видеозапись: к примеру, цветущая опухоль животов у близнецов рельефно возвышалась над телом ван Тисха, как двойная кровавая гора. Вуд предположила, что запись сделана камерой «УР» в системе, позволявшей просмотр без окуляров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Хотя, по правде говоря, я не хочу присваивать себе авторство этой картины, – рассеянным тоном прибавил Стейн.
Они вошли в новую пустую залу с плиточным полом. В глубине была еще одна дверь, но она казалась какой-то не такой. Напряжение Вуд не спадало. Она знала, что цель стратегии Стейна в том, чтобы обезоружить ее, при этом избежав поединка. Стейн привык манипулировать людьми, а не побеждать их. Мисс Вуд была настороже.
Дверь оказалась металлической, с кодовым замком. Стейн что-то нажал на панели управления, и дверь со щелчком открылась, обнаружив за собой темную внутренность. Потом он обернулся к Вуд с театральным жестом:
– Это творение – всецело дело рук Мэтра. Но он был бы доволен, узнав, что одной из первых его увидите вы.
И он пригласил ее внутрь.
21:40
Молодой человек по имени Матт по очереди обошел их всех, вздымая перед ними диктофон, словно это предмет культа. Фрагменты были короткие, и на чтение ушло немного времени. Крупке и Кларе пришлось повторить по одной фразе, в которой они слишком замялись. Кларе было довольно трудно сконцентрироваться на том, что она читала, и не менее трудно – уловить то, что произносили Старцы. Жаль, потому что, похоже, это были очень интересные размышления об истинном смысле искусства. Слово «уничтожение» повторялось во всех трех фрагментах. С другой стороны, она чувствовала, что понимают они то, что читают, или нет, не имеет никакого значения. Ее внимание привлекла одна из попавшихся ей фраз. В переводе это было что-то вроде: «Выжившее искусство – это умершее искусство». Она произнесла ее с должным благоговением.
Удовлетворенный Матт выключил диктофон. Следующий приказ не застал Клару врасплох, она его ждала, но волнение возросло на несколько градусов. Более того, быстро повинуясь приказу, она поймала себя на том, что дрожит.
Матт попросил их раздеться.
У Старцев на это ушло намного больше времени, чем у нее. Они даже толком не знали, как самим снять эти тяжелые, окрашенные маслом одеяния. Ей нужно было всего лишь избавиться от халата. Она сложила его и оставила на стуле. Крупка разделся раньше, чем Родино, который не только сражался со своей огромной туникой, но и как будто колебался, словно не совсем понимал, зачем они все это делают. Клару охватило желание помочь ему, но она сдержалась. Это было бы гипердраматической ошибкой. Старцы быть отвратительными. Она – беззащитная жертва. И так все и должно оставаться. Вообще-то одна мысль о том, что могло произойти после этого, вызывала у нее брезгливое содрогание и одновременно мощное ощущение полноты.
– Это Мэтр приказал? – спросил Родино.
– Одежду, пожалуйста, – абсолютно спокойно произнес Матт.
Родино молча повиновался. Крупка ему помог. Стоявшая на некотором расстоянии от них совершенно нагая и совершенно взвинченная от нервного напряжения Клара решила на них не смотреть. Не глядя на них, проще представить их жестокими. Но сомнения Родино были для нее как холодная вода, выплеснутая в лицо. Почему это жирное неуклюжее полотно не может молча делать, что ему говорят, как Крупка? Этот был гораздо гаже, чем Родино, гораздо гнуснее, а значит, в нем было меньше настоящей работы картины. Сосредоточившись на Крупке, Клара смогла почувствовать прилив тошноты от ужаса. Она подозревала, что Крупке не придется притворяться, чтобы накинуться на нее и сделать ей больно: с самой первой их встречи в Шипхоле Крупка постоянно смотрел на нее чувственными горящими глазами. Да уж, этот венгр – хороший помощник для «прыжка в пустоту».
Послышался резкий звук сорванной занавески. Она подумала, что, значит, Родино уже разделся.
Она уставилась в пол, на точку между своих босых ног. Она видела в ракурсе странную картину своей раскрашенной груди со вздернутыми блестящими розовато-охристыми сосками. Но тишина стояла такая, что ей пришлось поднять глаза.
Матт стоял к ним спиной и что-то искал в кейсе.
– А теперь что? – спросил Крупка.
Юноша обернулся к ним. Он что-то держал в руке. Пистолет.
– А теперь – всё, – просто ответил он.
21:50
Быть может, уже слишком поздно. «Но ты не сдавайся, пока есть еще какая-то надежда, Лотар», – шептала ему на ухо Хендрикье. Они на полной скорости миновали мост через Амстель и направились к Плантаж под сплошной стеной дождя. «Дворники» не успевали очистить стекло, и Босху казалось, что они едут по городу, погрузившемуся в океан. Внезапно перед фарами, словно высокие скалы, возникли стены корпусов «Старого ателье». На стенах блестело сложное граффити, нанесенное аэрозольными красками. Подписано оно было неонацистской группой.
– Езжай в подземный гараж, Ян, – попросил Босх.
Входная дверь была закрыта, но это ни о чем не говорило. «Если он привез их в «Ателье», у него явно есть ключи». Один из его людей вышел из машины и открыл электронный замок, перекрывавший доступ внутрь. Фургон съехал по спуску вниз, по мере его продвижения зажигались лампы. Флюоресцентные трубки, мигая, осветили пустынное тихое место. Но Босх еще не исключал возможность, что машина здесь.
Припаркованный фургон возник перед ними внезапно, словно подкарауливал у входа в лифты. Совершенно неожиданным для Босха образом эта находка, которая, казалось, подтверждала его теорию, едва не заставила его потерять самообладание. Он крутанулся на сиденье и ударил Вуйтерса по руке:
– Вот! Тормози!..
Босх выскочил из машины, не дождавшись выключения мотора. Он был так взволнован, что забыл, что на нем еще были радионаушники, и провод микрофона запутался в ремне безопасности, сильным рывком остановив его, когда он вставал с сиденья. Сыпля сквозь зубы проклятия, он высвободился от рации. Его толстые руки дрожали. Старость – в эту минуту не было времени размышлять об этом диагнозе. Уход из полиции помог ему разбогатеть, растолстеть и постареть. Он побежал к фургону, чувствуя, что за ним бегут его люди. Он хотел им крикнуть, но не хватило дыхания. Невероятно, что он настолько не в форме. Мелькнула мысль, что инфаркт может захватить его раньше, чем он даже успеет решить, что делать.
С виду фургон был пуст, но в этом нужно было убедиться. Он взялся за переднюю дверцу, открыл ее, заглянул внутрь и вдохнул жгучий запах масляной краски. Никого.
«Хорошо, очень хорошо, Лотар, идиот, ты уже убедился, что, может быть, они здесь. Теперь вопрос – где?»
В «Старом ателье» было больше пяти разных корпусов. Они могли находиться в любом из них. «Но он, наверное, отвел их в мастерскую, – подумал Босх. – Это самое безопасное место». М-да, но и это решение не очень ему помогло. В мастерской было пять верхних этажей и четыре подвальных. Где, во имя всего святого, где?
«Думай, старый дурак, думай. Просторное спокойное место. Ему нужно сделать записи. Кроме того, там целых три фигуры».
Его люди обследовали заднюю часть фургона. Там было пусто, но явно заметно, что незадолго до того в нем перевозили картину.
– Грузовой лифт, – внезапно прошептал Босх.
Ему не хватало дыхания. Несмотря на это, он побежал к лифту.
«Если он припарковался здесь, он наверняка воспользовался ближайшим грузовым лифтом. Подъемник идет только в подвалы, так что у нас четыре этажа для обыска. Он может быть на любом из четырех».
Он остановился и посмотрел на своих людей. Все они были молоды и, похоже, находились в таком же замешательстве, как и он. Их волосы блестели от дождя. Он сам удивился тому, с какой уверенностью отдал приказания и распределил их: двое проверят третий и четвертый этажи; Вуйтерс и он сам поднимутся на второй и на первый. Первая нашедшая что-нибудь группа свяжется с другой по рации. Но прежде всего необходимо спасти картину: если придется действовать срочно, их долг – сделать это.
– Я не знаю, как он выглядит, не знаю, есть ли у него помощники, – прибавил он, – но знаю, что это очень опасный тип. Не давайте ему ни малейшего шанса.
Двери грузового лифта открылись, и Босх с людьми вошел внутрь.
Сопровождавшие его охранники достали оружие. У Вуйтерса был небольшой запасной «Вальтер ППК», и Босх попросил его себе. Почувствовав привычную тяжесть металлической заглавной «Г», Босх содрогнулся. Интересно, насколько он разучился метко стрелять? Слишком много лет он не пользовался огнестрельным оружием. Запросить помощи? Подкреплений? Позвонить Эйприл? Его мозг был осиным ульем, охваченным пламенем. Он решил, что не может терять времени. Надежда только на них. Им придется найти Художника и остановить его.
Грузовой лифт с непомерной медлительностью тронулся с места.
21:51
Начало и конец, подумала она. Вот начало и конец, и она на них смотрит.
Ей хотелось бы услышать в этот момент мнение Осло, но она поняла, что, увидев такое, бедный Хирум долго не смог бы не только говорить, но и связно думать. Перед такой картиной Хирум Осло вряд ли мог бы отреагировать каким-либо другим образом – только стоял бы с широко раскрытым ртом и глазами намного дольше, чем она.
– Она почти закончена, – прошептал Стейн, выпуская облачка пара. – Конечно, не хватает уничтоженной «Сусанны». Когда Бальди пришлет ее, картина будет полной.
С чем ее сравнить? – спрашивала себя мисс Вуд, моргая глазами. Какая веха в истории искусства могла сравниться с этим? «Герника»? Сикстинская капелла? Она медленно прошлась вокруг, чтобы все рассмотреть, потому что картина лежала на полу. «Пиета»? «Авиньонские девицы»? Граница, межа, точка, за которой искусство меняло свой знак? Мгновение, когда первый человек погрузил пальцы в краску и нарисовал животное внутри своего пещерного дома? Минута, когда Танагорский взошел на подиум и крикнул перед пораженной публикой: «Живопись – это я»?
Она повела губами, набрала слюны и смогла сглотнуть. Сердце отбивало иной, отличный от медленного течения секунд в этой сдавленной холодом комнате ритм, сумасшедший, разгулявшийся темп.
Fla какое-то мгновение и Стейн, и она подчинились тишине. Они стояли внутри абсолютно герметичной, звукоизолированной камеры восемь на десять с регулируемой температурой. Контролируемая внешними устройствами температура поддерживалась на уровне нескольких градусов ниже нуля, что придавало происходящему торжественный вид замороженной бойни. Пол, стены и потолок были обиты стальными панелями бирюзового цвета. Белый светлился из укрепленных на стержне над головой светильников. Они были наведены на мужчину, так что он будто парил в окрытом изморозью озере.
Мужчиной был Бруно ван Тисх. Совершенно нагой, он лежал на спине на полу, разведя руки выше уровня головы и скрестив щиколотки в позе, сразу напоминавшей распятие, с головы до ног окрашенный в охру и синий цвет. Вены на щиколотках и на запястьях были разодраны, и при более пристальном взгляде виден был глубокий порез. Было легко заметить, что все произошло недавно, "вернувшаяся кровь под каждой конечностью образовывала компактные красные пятна на синем полу. Так получалось, что ван Тисх казался пригвожденным к собственной крови. Вокруг его тела лежали огромные прямоугольные плоские предметы. Их было три: дин справа, другой слева – расположенные так, что их нижние концы сходились у щиколоток художника, – а третий лежал поперек, над головой, касаясь рук. Но это были не зеркала. На том, что права от ван Тисха, было изображено в натуральную величину тело обнаженной Аннек Холлех с этикетками, уложенной почти в такую же позу, как художник, и десять раз изуродованной десятью разрезами пилы. С левой стороны светились изображения братьев Уолден в похожих позах и в таком же виде. Это была не простая видеозапись: к примеру, цветущая опухоль животов у близнецов рельефно возвышалась над телом ван Тисха, как двойная кровавая гора. Вуд предположила, что запись сделана камерой «УР» в системе, позволявшей просмотр без окуляров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79