В таких областях, как математика, алгебра, тригонометрия, медицина и астрономия, триумфальный прорыв был совершен, когда начали переводить арабские тексты. С другой стороны, католическая церковь по разным причинам занимала непримиримую позицию по отношению к исламу, и Данте всем сердцем разделял эту точку зрения. В сущности, Данте испытывал глубочайшую неприязнь к чуждой религии не только потому, что она была далека от истинной и праведной веры. Главное, что она стала причиной нового раскола. Данте осуждал мусульманство за то, что верующие на Востоке отринули христианство, приняв учение Магомета. А его в средние века воспринимали как вероотступника. Не вдаваясь в подробности, Магомет питал глубокое почтение к личности Христа и считал его величайшим пророком. Однако когда в 610 году нашей эры Магомет начал проповедовать, римская церковь провозгласила его еретиком.
– И что из этого следует?
– Итак, первую ссылку на мир ислама в Аду мы встречаем в Песни VIII, посвященной пятому кругу. Данте и Вергилий достигают города Дита, за стенами которого «встают его мечети, багровея». Второе упоминание мы находим в Песни XXVIII, соответствующей восьмому кругу, где томятся Магомет и Али, его зять, претерпевая страшные муки: один – с распоротым туловищем, другой с раскроенным надвое черепом. Будь я на месте убийцы, я бы непременно обратил внимание на эти красноречивые указания. А мусульман в Мадриде предостаточно.
До конца вечера они обсуждали эту тему, снова и снова анализируя все факты и обнаруженные следы. Друзья поужинали, и в одиннадцать часов Морантес откланялся: ему надо было рано вставать, и он хотел выспаться. Беатрис и Себаштиану проводили его немного по пути в кафе «Централ».
Старик вышел на улицу и решительно направился к станции метро «Латина». Часы показывали больше одиннадцати вечера, и доминиканские шлюхи уже давно освободили его комнату. Но заслуженный отдых он сможет позволить себе только через несколько часов, не раньше. Сначала он должен досконально изучить обстановку в арабском иммиграционном центре, в квартале Чуэка, чтобы действовать наверняка и осуществить задуманное. 0,н не хотел ничего оставлять на волю случая, как полководец, готовившийся развернуть масштабную военную кампанию. Тысячу раз он все тщательно взвесил, продумал каждую деталь, просчитал любые вероятности. Сумасшедший? Старик не верил в безумие, он верил в судьбу. Кто может дать определение безумию? Кто задает исходные параметры? Общество? Врачи? Эти кровопийцы не имеют права его судить. Если только доктор, но тот не осуждал: доктор понимал его и ободрял. Да, отраженные лица разговаривали с ним, преследовали днем и ночью, но разве видения – признак безумия? Это были лики прошлого, и судьба велит избавиться от них. Его судьба. Его одержимость.
Старик шел быстрым шагом, окрыленный; его воодушевление проистекало из твердой решимости, которую он обрел после долгих сомнений. В метро старик юркнул в последний вагон и выбрал место подальше от немногочисленных попутчиков. Он искренне ненавидел метро: узкий тоннель в недрах земли. Подземный путь среди скважин и канализационных труб. Среди отбросов и нечистот. Здесь скверно пахло – спертым воздухом подземелья и тюрьмы. Состав затормозил на одной из станций, и в поезд вошли три человека: невероятно грязный араб, его жена и маленький ребенок. Женщина была необъятных габаритов и одета с ног до головы в черное – как в кинофильмах. Она вела ребенка, который крепко вцепился в ее руку. «Мать твою, только бы они сели в другом конце вагона, – мысленно вскричал он. – Туда, идите туда! Нет, Господи, только не это». Ребенок прыжком отскочил от матери и бегом кинулся в его сторону, плюхнувшись на сиденье напротив убийцы. Мальчишка хитро посмотрел ему в лицо и показал язык. Женщина приблизилась, пошатываясь из-за тряски вагона, и грузно опустилась рядом с убийцей, схватила ребенка и усадила к себе на колени. От нее несло какой-то дрянью. Убийца попытался деликатно отодвинуться подальше, чтобы телом не соприкасаться с теми двумя. И уперся в поручни, так как его место было последним в ряду. Мальчишка вновь высунул язык, и мать резко прикрикнула на безобразника на непостижимом языке.
Это произошло много лет назад. Убийца служил легионером в Сеуте и, как многие его товарищи, старался подзаработать на стороне, за мзду оказывая услуги местному населению. и проворачивая разные делишки, так или иначе связанные с контрабандой. Он разбирался с теми поселенцами с полуострова, кто наезжал на арабов, охранял одного состоятельного марокканца, когда возникала необходимость, и в результате денежки на веселую жизнь у него водились. Бесконечно долгие, тяжелые годы. Его ненависть к местным жителям возрастала по мере того, как месяц проходил за месяцем. Однажды ночью дело обернулось плохо. Он подрядился разгружать на рассвете партию гашиша на пляже Сеуты. Около быстроходного катера собралось не меньше дюжины человек: три его приятеля из легиона, полдюжины местных аборигенов и в числе прочего сброда неясного происхождения, как ему показалось, один испанец и парочка латиноамериканцев. Появление сторожевого катера привело к вооруженной стычке. Патруль выскочил из ночи внезапно, с прожекторами и громкоговорителями, выплевывавшими команды: четверо парней, честно исполнявших свои обязанности, против отряда головорезов, вооруженных до зубов. Через несколько минут пылающий, как костер, неуправляемый катер дрейфовал по течению, а члены экипажа были мертвы или умирали на палубе. Баркас с гашишем все-таки разгрузили, но арабы не усомнились ни на миг, что их предали легионеры. Когда наемная команда закончила работу, арабы открыли огонь. Старик оказался единственным, кто выжил. Его товарищи погибли, изрешеченные пулями контрабандистов. Он остался лежать на пляже, медленно истекая кровью, пока не прибыл наряд жандармов. Раненого арестовали и осудили за убийство, контрабанду, наркоторговлю и другие преступления: валяясь в горячечном бреду в госпитале, он признался во всем. Десять лет он гнил в вонючей тюрьме в Сеуте, окруженный маврами, которые вымещали на нем ненависть к испанским поселенцам. Каждую ночь старик вспоминал пытки и насилие и видел надвигавшиеся на него ухмылявшиеся рожи сокамерников. Вот так весело он проводил ночи и просыпался по утрам мокрый от пота.
Убийца старался не смотреть в темные окна перед собой. Совершенно ни к чему, чтобы рядом с его отражением опять возникли эти лица. Выходя из вагона и расставаясь с арабским семейством, он испытал облегчение. До станции «Кальяо» пришлось добираться с двумя пересадками, там он сошел с поезда и поднялся наверх, очутившись на Гран-Виа. Он двигался по внутренней стороне тротуара, обтирая фасады зданий и неуверенно озираясь. Мимо него проскочили две девушки, спешившие на свидание, и он обернулся, глядя им вслед. У девушки справа фигурка была получше, чем у подружки, и из-под куртки мелькала обтянутая платьем аппетитная попка. Через пару метров девушки остановились и нырнули в бар. На несколько мгновений улицу заполнила ритмичная современная музыка и вывела его из оцепенения, словно пробудив ото сна. Убийца возобновил свой путь. Он решительно тряхнул головой. Сосредоточенность. Ему нужно сосредоточиться. Нельзя отвлекаться на какие-то там юбки. Сегодня он ограничится изучением обстановки, но завтра наступит решающий день. Завтра он хладнокровно («с хирургической точностью», как выразился доктор) исполнит свою миссию, подбросит записку, и, возможно, жизнь начнется заново.
В это самое время в другой части города молодой профессор и его спутница входили в джаз-клуб. Кафе «Централ» находилось на площади Анхель, и с улицы сквозь широкие окна можно было различить круглые столики, окружавшие сцену. У входа большая афиша приглашала послушать квартет. Вечер стоял морозный, но в переполненном зале клуба, нагретом теплом тел и дыхания, было жарко, поэтому они не раздумывая сняли пальто у входа. Себаштиану порадовался, что вечером сообразил заказать столик по телефону. Им пришлось проталкиваться сквозь толпу в поисках официанта.
Группа, включавшая контрабас, фортепьяно и ударные, во главе с нью-йоркцем Бобом Сэндзом (саксофон и тенор) завела для разогрева первые такты песни «Все, что ты есть», медленную композицию, идеальную, чтобы размять пальцы. Себаштиану и Беатрис проследовали за официантом к свободному столику и уселись.
– Что будешь? – спросил Португалец. В конце концов он заказал два джин-тоника. – Я все время думаю о Каине, – начал он.
Беатрис приподняла брови.
– Ты что, никогда не отдыхаешь? – спросила она.
– Во время расследования – никогда. Я прекрасно знаю, что правило номер один – не принимать все слишком близко к сердцу и сохранять дистанцию, но я просыпаюсь каждую ночь с мыслью, что лишний час сна может стоить кому-то жизни.
Официант прервал беседу, подав напитки, а затем они некоторое время ни о чем не разговаривали, слушая саксофон. Себаштиану исподволь поглядывал на Беатрис, убеждаясь, что с каждой минутой она кажется ему все красивее. Ее привлекательность оттеняла и усиливала во много крат обволакивающая чувственность, устоять перед которой было невозможно. С рассеянным видом, обратившись к сцене, Беатрис помешивала указательным пальцем напиток в бокале, так что кубики льда позвякивали о стекло и пузырьки тоника, лопаясь, вскипали на поверхности. Потом женщина поднесла палец ко рту и облизала его. Она повернула голову неожиданно, и Себаштиану поспешил отвести взгляд. Когда он снова осмелился посмотреть на спутницу, она наблюдала за ним с затаенной улыбкой. То ли у Себаштиану разыгралось воображение, то ли приглушенный свет в кафе создавал такой эффект, но ему показалось, что глаза Беатрис блестели жарко и томно.
– Я давно хотела спросить тебя, еще после пресс-конференции…
Себаштиану жестом дал понять, что внимательно слушает.
– Отчего такая любовь к моему шефу?
Португалец изобразил покорность судьбе.
– Несколько лет назад Интерпол проводил расследование. Он приехал в Лондон как представитель правоохранительных органов заинтересованной страны в связи с делом, в котором я тоже участвовал. Речь шла об испанском гражданине, отличавшемся особой свирепостью: он поедал свои жертвы, а их головы хранил в холодильнике для сексуальных забав. В конечном итоге нам несказанно повезло: преступник совершил ошибку, и мы его поймали. И вот как-то раз я столкнулся с твоим шефом в доме одной из жертв. Он везде совал свой нос, запросто, как у себя дома. Его нисколько не волновало, что он следит на месте преступления. Он даже стряхивал пепел на пол. Я вышел из себя и добился, чтобы его отстранили отдела. Сомневаюсь, что ему это понравилось.
Брови Беатрис опять поползли вверх.
– Боже ты мой! – воскликнула она. – Уверена, ему это совсем не понравилось. Определенно я должна была рассказать ему о твоей теории.
Себаштиану прищурился и возмущенно фыркнул.
– А что ты хочешь? Он мой шеф, и если он разнюхает, то прощай моя карьера, – сказала она, оправдываясь. – Или арестует меня за неподчинение. Ты же знаешь повадки Гонсалеса.
Джаз-банд, отыграв первые композиции, медленные и лиричные, набрал обороты и перешел к более быстрым ритмам «Полночи» Телониуса Монка. Себаштиану оторвал взгляд от сцены и посмотрел изучающе на Беатрис: броский бордовый свитерок, большие карие глаза, кисти рук с длинными пальцами, скулы совершенных очертаний, изящный подбородок.
– У нас будут проблемы. Что ты ему сообщила?
– Почти все: о Данте, о том, что ты помог вначале с психологическими разработками…
– Вначале? – язвительно переспросил Себаштиану. Он поставил бокал на стол и наклонился к Беатрис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58