И вообще я подлючка, девка, которая
переспала со всем городом.
- Этого я не говорил.
- Но так думаете. Ведь вас соответственно подготовили к встрече со
мной ваши родственнички. Будете отрицать?
- Не буду. Но о людях, а тем более небезразличных мне, предпочитаю
судить на основе личных наблюдений.
- Приятно слышать, - Мирослава недоверчиво улыбнулась, а затем
скорчила жеманную гримаску. - Так что же вы наблюдаете сейчас в
небезразличном вам человеке?
- Пока ничего из ряда вон выходящего.
- Но это обидно для меня! Я не считаю себя рядовой, усредненной. И
мои поклонники так не считают.
- Слава, понимаю - вам неприятен этот разговор, но без него нам не
обойтись. И давайте исчерпаем эту тему, чтобы больше не возвращаться к
ней. Почему основной удар вы нанесли Роману Семеновичу? Не он был
инициатором увольнений рабочих филиала. И вы это прекрасно знаете.
- Потому, что он - сволочь! - неожиданно выкрикнула Мирослава. - Тех,
кто стоит ниже его, за людей не считает. А вышестоящим товарищам, прошу
прощения, задницы лижет.
Но тут же спохватилась, очевидно сообразив, что к вышестоящим
товарищам не в последнюю очередь относится и ее кумир, добавила поспешно:
- Леонид Максимович не хотел ставить его на кадры, но у вашего
родственника большие связи среди сильных мира сего - дали понять, что это
их человек и что так надо.
- Но это еще... - попытался возразить Олег, но Мирослава вспылила.
- Да, это еще не все! Еще он девчонок-работниц трахает. Ни одну
смазливую мордашку не пропустит. И сразу вопрос ребром: или давай, или
уволю по сокращению.
- Откуда это известно? - растерялся Олег.
О том, что Роман неравнодушен к девицам, он разумеется знал, но не
думал, что тот может опуститься до такого.
- Непроверенной информацией не оперирую! - Мирослава тряхнула челкой,
тут же упавшей на лоб, прикрыв глаза.
Она подняла волосы, закрепила их заколкой.
- Было бы еще полбеды, если бы он только теми, кому уже нечего
терять, ограничивался. Но он обламывает девчонок - вчерашних школьниц,
которые еще не потеряли веру в доброе, светлое, чистое. Мне уже не одна со
слезами на глазах жаловалась.
- Вот об этом и написали бы, - не очень уверенно заметил Олег.
- Вы что с луны свалились? Какой редактор пропустит такое в номер? Да
и девчонки этого не подтвердят. И стыдно, и страшно. Развяжи они языки, их
тут же наизнанку вывернут. Бандер Рома - так его прозвали - не только для
себя старается: своим покровителям, важным гостям по первому требованию
таких уже обработанных милашек поставляет. Да еще следит потом, чтобы
девочки не болтали лишнего. Не сам, понятно, за каждой ходит, есть у него
кадры и для этого. Так что вздумай какая-нибудь глупышка жаловаться во
всеуслышание, как ей мигом язык оторвут.
Олег вспомнил, как вчера Роман приглашал его пообщаться с какими-то
девицами, и почувствовал, что краснеет. Возможно, Мирослава
преувеличивает, сгущает краски, но то, что она не выдумывает и Роман
занимается таким непотребством, уже очевидно.
- Что же не защищаете своего родственничка? - испытывающе покосилась
на него Мирослава.
- И то начальство, для которого он старается? - невесело усмехнулся
Олег. - Я не намерен защищать такое начальство, а тем более Романа
Семеновича. Но, критикуя его за одно, а имея в виду совершенно другое, вы,
по меньшей мере, слукавили. И это еще не все. Стараясь, как можно сильнее
досадить ему, вы подняли на поверхность небезразличную и мне историю. Так
вот, не кажется ли вам, что следовало предварительно поинтересоваться моим
мнением на этот счет? Хотя бы поинтересоваться, невзирая на мегер.
Достаточно было позвонить мне домой, даже в мое отсутствие - в моем
телефоне имеется автоответчик, которому вы могли бы сообщить суть вашего
интереса и оставить свои координаты. Написать мне, в конце концов.
Адрес-то Петя вам дал.
Мирослава скривила губы.
- У меня складывается впечатление, что бывшего следователя Савицкого
по какой-то причине устраивало быть без вины виноватым. Вы что же,
тешились этим?
Олег вскочил, словно обжегшись.
- Слава, вы... - он не находил слов.
- Провокатор? - ухмыльнулась она. - Это у меня профессиональное. Вы,
верно, обратили внимание на конструкцию вопросов, что задают иные
репортеры тем, у кого берут интервью? Иначе чем провокационными их
вопросики не назовешь. Вот и перенимаю опыт старших коллег. А если
серьезно, то не понимаю, хоть убейте, ваш мазохизм. Вы - человек совести,
это ясно, но нельзя же терзать ее бесконечно. Впрочем, это дело вкуса, и
если считаете, что я без спросу лезу к вам в душу и хотите обматерить, не
стесняйтесь, мне не привыкать.
Олег опустился на скамейку.
- Простите, Слава, я не хотел. Не это имел в виду. У меня и в мыслях
не было. Поверьте.
Девушка закрыла лицо руками и так сидела некоторое время.
- Олег Николаевич, с какой планеты вы прилетели? Вы не землянин,
таких землян не бывает. До встречи с вами я не верила многому из того, что
говорили о вас. Даже сегодня, в конференц-зале не верила ни вашим словам,
ни вашим улыбочкам, думала - хороший артист, умеет работать на публику. А
вы не артист - вы с другой планеты. И Полина это давно поняла. Ведь ей от
вас ничего уже не надо, кроме одного - знать, что вы живы и, быть может,
еще встретитесь с ней.
- Не надо об этом, Слава. Прошу вас.
- Нет, надо! - повысила она голос. - Вы не женились на ней только
из-за этой истории. И под пули моджахедов пошли, умирали в госпиталях, а
потом мыкались по всему свету тоже из-за этого. Думаете она не
рассказывала, не плакалась мне в жилетку?
Олег снова потянулся за сигаретами, но Мирослава выхватила у него всю
пачку, швырнула в кусты.
- Я запрещаю вам курить! Вы уже пожелтели от табака, хрипите, как
старый дед.
Она так сердито посмотрела на него, что Олег опешил, но затем
нерешительно улыбнулся.
- Тогда договоримся на основе взаимных обязательств - и вы бросите
курить.
Девушка плотно сжала губы, исподлобья посмотрела на него, но потом
согласно кивнула.
- Заметано!
- Что еще сказал вам Петренко? - выдержав приличествующую паузу,
вернулся Олег к главной теме.
- Что истину по этому делу невозможно было установить: в том не были
заинтересованы ни его начальники, ни подозреваемый, то бишь - вы, ни
свидетели, многие из которых, всплыви эта самая истина, угодили бы на
скамью подсудимых. Но хуже всех вел себя Роман Семенович, который каждый
раз менял свои показания, подстраивая их под очередную версию начальства.
- Что были за версии и почему они менялись?
- Петренко не изложил их мне, но обронил такую фразу: "Для того,
чтобы убедительно соврать, надо обладать хоть каким-то интеллектом, а
таковым сочинители этих версий не обладали". Но все сходились на том, что
надо искать крайних с обеих сторон и лучше всего в невысоких званиях. С
милицейской стороны все решилось само собой: лейтенант Савицкий
подставился на добровольных началах. Но вешать на него всех собак было
рискованно, и без того он взял на себя лишнее. Поэтому требовался еще один
крайний, на которого можно было бы списать все просчеты другой стороны. И
лучшей кандидатуры, чем мертвый капитан Тысячный, не нашли. На это ума
хватило.
- Так сказал Петренко?
- Так я поняла его. А сказал он, что все эти годы его мучила совесть.
На основании его заключения, отца, уже мертвого, обвинили в нарушении
какой-то инструкции, и маме отказали в положенной по такому случаю пенсии.
- Совсем не дали пенсии?
- Платили какие-то гроши. Мама медсестрой в детсадике работала,
зарплата там, сами знаете, на один, да и то небольшой роток рассчитана. А
тут дочь-кобылка подрастает с изрядным аппетитом и претензиями быть одетой
не хуже подруг. Да и мама еще молодой была, когда вещи, что на мужнину
зарплату приобрела, износила до дыр. Ее и отца родители сами едва концы с
концами сводили. Так что хоть на панель иди. И уж лучше она пошла бы, чем
свою жизнь с подонком-алкашом связывать. Этот гад издевался над ней как
хотел; последние ее и мои шмотки уносил, пропивал. Ее спаивал, избивал.
Однажды так измочалил, что у нее горлом кровь пошла. Но отвязаться от него
никак не могла. Только в прошлом году подох, сволочуга, от белой горячки!
А она до сих пор не может в себя прийти. И со стакана не слазит. Да еще
меня винит, что я, видите ли, не так относилась к этой мрази. Не может
забыть, как однажды табурет о его голову разломала. За нее же вступалась,
а она... - Мирослава сокрушенно махнула рукой. - Да что там говорить!
Этого никто не поймет.
Олег ощутил неприятный холодок в спине; стало трудно дышать, словно
ему сжали горло. Пытаясь мысленно оправдаться, вспомнил, что осенью
восемьдесят первого, как только выписался из госпиталя, снял со сберкнижки
все свои сбережения, что-то около тысячи рублей - тогда это были немалые
деньги, и через Леонида передал их жене Тысячного. Но что такое тысяча
рублей для вдовы с мизерной пенсией на дочку и нищенской зарплатой
медсестры? На полгода, быть может, только и хватило. А он тешил себя
мыслью, что сделал все, что повелевали ему долг и совесть человека,
попавшего в такой переплет...
Хотел закурить, стал шарить по карманам в поиске сигарет, но,
вспомнив, что Мирослава отобрала всю пачку, невольно оглянулся на кусты,
куда она забросила ее. Это не укрылось от девушки. Она взяла его руку,
спрятала кисть в своих ладонях, что сразу смягчились, стали теплеть.
- Не принимайте близко к сердцу. Мне было необходимо поплакаться в
чью-то жилетку. Со мной такое редко случается, а тут что-то нашло. Но это
не смертельно. И спасибо за сочувствие. Только не люблю, когда меня долго
жалеют. А потом все уже перекипело, это был лишь остаток пара. И хватит об
этом! Вы прочитали, что написано на памятнике? Так хотела мама. Я долго
возражала, но теперь согласна - все мы перед ним виноваты.
- Ваша-то вина в чем?
- Что искала виноватых.
- И уже раскаиваетесь в этом?
Мирослава не ответила, но отпустила его руку, а затем отодвинулась. И
Олег сказал то, что сам понял только сейчас, что еще не осмыслил до конца
и поэтому решил пока держать при себе. Решил, да не сдержался.
- Слава, хочу чтобы вы знали. Вам это надо знать. Спецтранспорт,
который сопровождал ваш отец, был загружен в третьем цехе Сорок седьмого
завода, ныне это Октябрьский комплекс. По некоторым соображениям, я еще не
могу назвать, какой именно груз был погружен, скажу только, что следовал
он за границу и это была контрабанда. А контрабандистами являлись высокие
чины из Москвы и Киева. Когда капитан Тысячный узнал о характере груза и
пункте его назначения, он стал отказываться от сопровождения, поскольку не
желал участвовать в авантюре, что была противна его убеждениям, его
офицерской чести. Но его принудили, сломали - в той конторе, где он
работал, это делали профессионально. И капитан Тысячный был доведен до
стресса, что сказалось потом в критической ситуации.
- Откуда вам это известно? - недоверчиво посмотрела на него
Мирослава.
Какой-то миг Олег колебался, но молчание было не в его пользу.
- Я видел, в каком состоянии находился ваш отец в последнюю минуту
своей жизни. Удалось мне осмотреть и часть груза, что он сопровождал.
Именно об этом - о необычном состоянии капитана Тысячного в тот момент и о
характере груза - вынудил молчать меня и других свидетелей Петренко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
переспала со всем городом.
- Этого я не говорил.
- Но так думаете. Ведь вас соответственно подготовили к встрече со
мной ваши родственнички. Будете отрицать?
- Не буду. Но о людях, а тем более небезразличных мне, предпочитаю
судить на основе личных наблюдений.
- Приятно слышать, - Мирослава недоверчиво улыбнулась, а затем
скорчила жеманную гримаску. - Так что же вы наблюдаете сейчас в
небезразличном вам человеке?
- Пока ничего из ряда вон выходящего.
- Но это обидно для меня! Я не считаю себя рядовой, усредненной. И
мои поклонники так не считают.
- Слава, понимаю - вам неприятен этот разговор, но без него нам не
обойтись. И давайте исчерпаем эту тему, чтобы больше не возвращаться к
ней. Почему основной удар вы нанесли Роману Семеновичу? Не он был
инициатором увольнений рабочих филиала. И вы это прекрасно знаете.
- Потому, что он - сволочь! - неожиданно выкрикнула Мирослава. - Тех,
кто стоит ниже его, за людей не считает. А вышестоящим товарищам, прошу
прощения, задницы лижет.
Но тут же спохватилась, очевидно сообразив, что к вышестоящим
товарищам не в последнюю очередь относится и ее кумир, добавила поспешно:
- Леонид Максимович не хотел ставить его на кадры, но у вашего
родственника большие связи среди сильных мира сего - дали понять, что это
их человек и что так надо.
- Но это еще... - попытался возразить Олег, но Мирослава вспылила.
- Да, это еще не все! Еще он девчонок-работниц трахает. Ни одну
смазливую мордашку не пропустит. И сразу вопрос ребром: или давай, или
уволю по сокращению.
- Откуда это известно? - растерялся Олег.
О том, что Роман неравнодушен к девицам, он разумеется знал, но не
думал, что тот может опуститься до такого.
- Непроверенной информацией не оперирую! - Мирослава тряхнула челкой,
тут же упавшей на лоб, прикрыв глаза.
Она подняла волосы, закрепила их заколкой.
- Было бы еще полбеды, если бы он только теми, кому уже нечего
терять, ограничивался. Но он обламывает девчонок - вчерашних школьниц,
которые еще не потеряли веру в доброе, светлое, чистое. Мне уже не одна со
слезами на глазах жаловалась.
- Вот об этом и написали бы, - не очень уверенно заметил Олег.
- Вы что с луны свалились? Какой редактор пропустит такое в номер? Да
и девчонки этого не подтвердят. И стыдно, и страшно. Развяжи они языки, их
тут же наизнанку вывернут. Бандер Рома - так его прозвали - не только для
себя старается: своим покровителям, важным гостям по первому требованию
таких уже обработанных милашек поставляет. Да еще следит потом, чтобы
девочки не болтали лишнего. Не сам, понятно, за каждой ходит, есть у него
кадры и для этого. Так что вздумай какая-нибудь глупышка жаловаться во
всеуслышание, как ей мигом язык оторвут.
Олег вспомнил, как вчера Роман приглашал его пообщаться с какими-то
девицами, и почувствовал, что краснеет. Возможно, Мирослава
преувеличивает, сгущает краски, но то, что она не выдумывает и Роман
занимается таким непотребством, уже очевидно.
- Что же не защищаете своего родственничка? - испытывающе покосилась
на него Мирослава.
- И то начальство, для которого он старается? - невесело усмехнулся
Олег. - Я не намерен защищать такое начальство, а тем более Романа
Семеновича. Но, критикуя его за одно, а имея в виду совершенно другое, вы,
по меньшей мере, слукавили. И это еще не все. Стараясь, как можно сильнее
досадить ему, вы подняли на поверхность небезразличную и мне историю. Так
вот, не кажется ли вам, что следовало предварительно поинтересоваться моим
мнением на этот счет? Хотя бы поинтересоваться, невзирая на мегер.
Достаточно было позвонить мне домой, даже в мое отсутствие - в моем
телефоне имеется автоответчик, которому вы могли бы сообщить суть вашего
интереса и оставить свои координаты. Написать мне, в конце концов.
Адрес-то Петя вам дал.
Мирослава скривила губы.
- У меня складывается впечатление, что бывшего следователя Савицкого
по какой-то причине устраивало быть без вины виноватым. Вы что же,
тешились этим?
Олег вскочил, словно обжегшись.
- Слава, вы... - он не находил слов.
- Провокатор? - ухмыльнулась она. - Это у меня профессиональное. Вы,
верно, обратили внимание на конструкцию вопросов, что задают иные
репортеры тем, у кого берут интервью? Иначе чем провокационными их
вопросики не назовешь. Вот и перенимаю опыт старших коллег. А если
серьезно, то не понимаю, хоть убейте, ваш мазохизм. Вы - человек совести,
это ясно, но нельзя же терзать ее бесконечно. Впрочем, это дело вкуса, и
если считаете, что я без спросу лезу к вам в душу и хотите обматерить, не
стесняйтесь, мне не привыкать.
Олег опустился на скамейку.
- Простите, Слава, я не хотел. Не это имел в виду. У меня и в мыслях
не было. Поверьте.
Девушка закрыла лицо руками и так сидела некоторое время.
- Олег Николаевич, с какой планеты вы прилетели? Вы не землянин,
таких землян не бывает. До встречи с вами я не верила многому из того, что
говорили о вас. Даже сегодня, в конференц-зале не верила ни вашим словам,
ни вашим улыбочкам, думала - хороший артист, умеет работать на публику. А
вы не артист - вы с другой планеты. И Полина это давно поняла. Ведь ей от
вас ничего уже не надо, кроме одного - знать, что вы живы и, быть может,
еще встретитесь с ней.
- Не надо об этом, Слава. Прошу вас.
- Нет, надо! - повысила она голос. - Вы не женились на ней только
из-за этой истории. И под пули моджахедов пошли, умирали в госпиталях, а
потом мыкались по всему свету тоже из-за этого. Думаете она не
рассказывала, не плакалась мне в жилетку?
Олег снова потянулся за сигаретами, но Мирослава выхватила у него всю
пачку, швырнула в кусты.
- Я запрещаю вам курить! Вы уже пожелтели от табака, хрипите, как
старый дед.
Она так сердито посмотрела на него, что Олег опешил, но затем
нерешительно улыбнулся.
- Тогда договоримся на основе взаимных обязательств - и вы бросите
курить.
Девушка плотно сжала губы, исподлобья посмотрела на него, но потом
согласно кивнула.
- Заметано!
- Что еще сказал вам Петренко? - выдержав приличествующую паузу,
вернулся Олег к главной теме.
- Что истину по этому делу невозможно было установить: в том не были
заинтересованы ни его начальники, ни подозреваемый, то бишь - вы, ни
свидетели, многие из которых, всплыви эта самая истина, угодили бы на
скамью подсудимых. Но хуже всех вел себя Роман Семенович, который каждый
раз менял свои показания, подстраивая их под очередную версию начальства.
- Что были за версии и почему они менялись?
- Петренко не изложил их мне, но обронил такую фразу: "Для того,
чтобы убедительно соврать, надо обладать хоть каким-то интеллектом, а
таковым сочинители этих версий не обладали". Но все сходились на том, что
надо искать крайних с обеих сторон и лучше всего в невысоких званиях. С
милицейской стороны все решилось само собой: лейтенант Савицкий
подставился на добровольных началах. Но вешать на него всех собак было
рискованно, и без того он взял на себя лишнее. Поэтому требовался еще один
крайний, на которого можно было бы списать все просчеты другой стороны. И
лучшей кандидатуры, чем мертвый капитан Тысячный, не нашли. На это ума
хватило.
- Так сказал Петренко?
- Так я поняла его. А сказал он, что все эти годы его мучила совесть.
На основании его заключения, отца, уже мертвого, обвинили в нарушении
какой-то инструкции, и маме отказали в положенной по такому случаю пенсии.
- Совсем не дали пенсии?
- Платили какие-то гроши. Мама медсестрой в детсадике работала,
зарплата там, сами знаете, на один, да и то небольшой роток рассчитана. А
тут дочь-кобылка подрастает с изрядным аппетитом и претензиями быть одетой
не хуже подруг. Да и мама еще молодой была, когда вещи, что на мужнину
зарплату приобрела, износила до дыр. Ее и отца родители сами едва концы с
концами сводили. Так что хоть на панель иди. И уж лучше она пошла бы, чем
свою жизнь с подонком-алкашом связывать. Этот гад издевался над ней как
хотел; последние ее и мои шмотки уносил, пропивал. Ее спаивал, избивал.
Однажды так измочалил, что у нее горлом кровь пошла. Но отвязаться от него
никак не могла. Только в прошлом году подох, сволочуга, от белой горячки!
А она до сих пор не может в себя прийти. И со стакана не слазит. Да еще
меня винит, что я, видите ли, не так относилась к этой мрази. Не может
забыть, как однажды табурет о его голову разломала. За нее же вступалась,
а она... - Мирослава сокрушенно махнула рукой. - Да что там говорить!
Этого никто не поймет.
Олег ощутил неприятный холодок в спине; стало трудно дышать, словно
ему сжали горло. Пытаясь мысленно оправдаться, вспомнил, что осенью
восемьдесят первого, как только выписался из госпиталя, снял со сберкнижки
все свои сбережения, что-то около тысячи рублей - тогда это были немалые
деньги, и через Леонида передал их жене Тысячного. Но что такое тысяча
рублей для вдовы с мизерной пенсией на дочку и нищенской зарплатой
медсестры? На полгода, быть может, только и хватило. А он тешил себя
мыслью, что сделал все, что повелевали ему долг и совесть человека,
попавшего в такой переплет...
Хотел закурить, стал шарить по карманам в поиске сигарет, но,
вспомнив, что Мирослава отобрала всю пачку, невольно оглянулся на кусты,
куда она забросила ее. Это не укрылось от девушки. Она взяла его руку,
спрятала кисть в своих ладонях, что сразу смягчились, стали теплеть.
- Не принимайте близко к сердцу. Мне было необходимо поплакаться в
чью-то жилетку. Со мной такое редко случается, а тут что-то нашло. Но это
не смертельно. И спасибо за сочувствие. Только не люблю, когда меня долго
жалеют. А потом все уже перекипело, это был лишь остаток пара. И хватит об
этом! Вы прочитали, что написано на памятнике? Так хотела мама. Я долго
возражала, но теперь согласна - все мы перед ним виноваты.
- Ваша-то вина в чем?
- Что искала виноватых.
- И уже раскаиваетесь в этом?
Мирослава не ответила, но отпустила его руку, а затем отодвинулась. И
Олег сказал то, что сам понял только сейчас, что еще не осмыслил до конца
и поэтому решил пока держать при себе. Решил, да не сдержался.
- Слава, хочу чтобы вы знали. Вам это надо знать. Спецтранспорт,
который сопровождал ваш отец, был загружен в третьем цехе Сорок седьмого
завода, ныне это Октябрьский комплекс. По некоторым соображениям, я еще не
могу назвать, какой именно груз был погружен, скажу только, что следовал
он за границу и это была контрабанда. А контрабандистами являлись высокие
чины из Москвы и Киева. Когда капитан Тысячный узнал о характере груза и
пункте его назначения, он стал отказываться от сопровождения, поскольку не
желал участвовать в авантюре, что была противна его убеждениям, его
офицерской чести. Но его принудили, сломали - в той конторе, где он
работал, это делали профессионально. И капитан Тысячный был доведен до
стресса, что сказалось потом в критической ситуации.
- Откуда вам это известно? - недоверчиво посмотрела на него
Мирослава.
Какой-то миг Олег колебался, но молчание было не в его пользу.
- Я видел, в каком состоянии находился ваш отец в последнюю минуту
своей жизни. Удалось мне осмотреть и часть груза, что он сопровождал.
Именно об этом - о необычном состоянии капитана Тысячного в тот момент и о
характере груза - вынудил молчать меня и других свидетелей Петренко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41