По всей видимости, он злится на меня за выволочку, устроенную мной Мюлле.
Вокруг него лежит ковер из арахисовой скорлупы.
— Ты что, выписываешь их прямо из Африки? — спрашиваю. — Целыми пароходами? Он улыбается.
— Что вы хотите, я люблю их.
— Есть о чем сообщить?
— Ничего… Птичка сидит в гнезде…
— Кто дежурил ночью?
— Бюртен.
— Отлично! Бюртен суперчемпион по слежке. Он способен проследить за собственной тенью так, что она этого не заметит!
Я вхожу в дом.
Четвертый этаж. Звонок. Тишина…
Херувимчик нежится в постельке…
Новый звонок условным сигналом. И новая тишина в квартире.
Впрочем, французское радио передает голое месье Луиса Мариано, лучшего французского певца из ворот налево!
Что это случилось с Джо? Играет в Спящую Красавицу? Или прячется?
Или он…
Ах ты, черт подери!
Отмычку… Я лихорадочно сую ее в замочную скважину.
Только бы не кокнули и его! Наконец открываю дверь.
Никакого запаха газа… В квартире вообще ничем не пахнет. Да, пуста! Пуста, как передовая статья в “Фигаро”!
Я вихрем пролетаю по всем комнатам. Никого! Все в порядке…
В комнате Джо нахожу фиолетовые брюки и желтый платок…
Попробуйте узнать, в каком он теперь прикиде!
Я роюсь в ящиках, не в надежде найти там Джо, конечно, а пытаясь отыскать какой-нибудь след… Хренушки! Все, что я сумел найти, пустая пачка от турецких сигарет, воняющая марихуаной… Выходит, Джо все-таки плавал по плану!
Слабая улика… Улика, от которой я теряю остатки мозгов.
Я как сумасшедший бросаюсь на лестницу и подлетаю к Шардону, который как раз собирается засунуть в рот горсть орехов. Я вышибаю арахис у него из руки и хватаю его за клифт.
— Дерьмо! Бездарь! Идиотина!
— Что…
— Птичка улетела, тупица! Он роняет газету.
— Но, господин комиссар, я клянусь вам…
— Да пошел ты со своими клятвами… Этот тип проскользнул у тебя под носом, а ты даже не почесался. Может, он даже попросил у тебя огоньку… Таких говенных полицейских, как ты, гнать надо!
Я так зол, что, если бы не сдерживался, расшиб бы ему морду…
Прохожие оглядываются на нас.
Я в двух шагах от инсульта. У меня оставались всего два живых персонажа: Джо и доктор Бужон. И вот Джо сделал ноги…
На него нагнал страху мой вчерашний визит. Должно быть, я сказал что-то такое, от чего у него затряслись поджилки, и он предпочел смыться. Возможно, у этого гражданина совесть нечиста.
Мой портативный чертенок отчитывает меня.
«Ну, Сан-Антонио, — шепчет он из глубины моего котелка, — возьми себя в руки — Ты мечешься туда-сюда, как молодая собачонка. Будь сдержаннее!»
Моя злость опадает, как вскипевшее молоко.
— Подними всех на ноги! — приказываю я. — Я хочу, чтобы этого типа взяли. Мне все равно как!
— Хорошо, комиссар…
Шардон бледнеет все сильнее. Хочется влепить ему пару оплеух, чтобы заставить его морду порозоветь.
— Сделай мне удовольствие, — продолжаю я, — смени объект наблюдения.
Теперь будешь следить за доктором Бужоном, живущим на площади Терн…
Если ты упустишь и его, можешь сразу пустить себе пулю в башку, потому что потеряешь право жить…
— Хорошо, господин комиссар.
Вот он ушел. Для очистки совести я спрашиваю у толстой консьержки, видела ли она, как уходил пидер. Разумеется, она ничего не видела.
— А ведь глаза всегда при мне, — заверяет она. Я мысленно говорю, что они у нее слишком часто залиты.
Тоненький голос чертика возвращается:
«Сан-Антонио?..»
"Ну?” — ворчу я.
"Ты козел”.
"Спасибо”.
Если бы этот чертик не забаррикадировался в моем подсознании, я бы так ему навешал!
«Сан-Антонио?»
«Ну чего еще?»
«У тебя мозгов не больше, чем у дурачка из твоей деревни… И то я еще оскорбляю дурачка из деревни!»
«Правда?»
«Сан-Антонио?..»
«Может, хватит?»
«Нет, не хватит… Ты ведешь это расследование, как новичок. Подилетантски, как сказал бы кто-нибудь образованный. Ты бегаешь тудасюда…»
"Трудно работать против непрофессионалов”, — с горечью говорю я.
«Почему ты не возьмешь одну из имеющихся нитей и не начнешь ее разматывать?»
"Потому что у меня нет времени: я сегодня улетаю, приятель…
Отправляюсь к америкашкам…"
«Ну и что? Из-за этого можно халтурно работать?.. Думаешь, ты продвигаешься вперед, если бегаешь по кругу?»
«Нет, не продвигаюсь…»
«Ага! Ты берешься за ум! Человек, признающий свои недостатки, всегда становится умнее… Тебя погубит тщеславие…»
«Согласен. Дальше?»
«Подумай, Сан-Антонио… Кто-то сжег посреди ночи баранью голову… Этот кто-то проделал ради этого больше двухсот километров в оба конца…»
«Ну и что?»
«Ничего. Это все, Сан-Антонио… Это разумный поступок или нет?»
«Разумеется, нет…»
«Ну так ..»
«Что „ну так“?»
"Если это неразумный поступок, значит, его совершил сумасшедший.
Предыдущие действия создают у тебя впечатление, что их совершал сумасшедший?"
"Конечно, нет”.
«Значит, и этот поступок только выглядит неразумным, а на самом деле скрывает мотив. Важный мотив…»
Маленький чертик замолкает… Я по-прежнему стою на тротуаре.
Яркое солнышко сверкает на почках деревьев парка Монсо.
И как это обычно бывает, мне открывается старушка-правда… По крайней мере ее часть. Я понимаю, почему таинственный “кто-то" приезжал сжечь барана…
Возвращаюсь к консьержке. Кажется, я ее раздражаю и она пользуется моим приходом, как поводом, чтобы выпить для успокоения.
— У вас есть телефон?
— Как у королевы, — заявляет она.
Я напрягаю воображение, пытаясь представить себе Марию-Антуанетту болтающей по телефону. Этот анахронизм не вызывает у меня даже улыбки.
— Вы позволите?
— Валяйте. Сорок франков!
Я бросаю на ее стол деньги и набираю номер доктора Андрэ.
Трубку снимает он сам.
— Это опять я, — говорю.
— Привет, комиссар, как себя чувствуете?
— Отлично… Тянет словить кайф! Он смеется.
— Слушайте, док, я извиняюсь, что опять вам надоедаю, но в течение сорока восьми часов я в ненормальном состоянии. Я сунул нос в дело, которое кажется мне очень запутанным, а близость отъезда в Штаты меня нервирует…
Он дает мне выговориться, отлично понимая, что я его о чем-то попрошу…
— Доктор, не смейтесь, я опять насчет бараньей головы… Никак не могу поверить, что кто-то ехал в такую даль среди ночи только затем, чтобы сжечь ее…
— Мне это тоже кажется по меньшей мере странным, — соглашается он.
Я радуюсь при мысли, что он клюет. Это очень хорошо для успеха моего плана.
— Мне тут пришла одна идейка… Предположим, что этот кто-то сжег в топке труп… Вернее, что ему надо сжечь человеческий труп… Он говорит себе, что будет много дыма и вони, что останутся подозрительные следы…
— Так-так…
— Этот кто-то не дурак… Он запасается трупом барана…
— Ну и?..
— Ну и разводит огонь в Топке обогревателя… Сначала он засовывает туда и сжигает человеческий труп, следя, чтобы он сгорел полностью. Потом, закончив это грязное дело и проверив пепел, который потом разбрасывает, он сжигает труп барана, но делает это не столь добросовестно, если позволите употребить данное слово. Второй труп сжигается для отвода глаз. Если полиция сунется в этот крематорий на дому, то что она найдет в топке? Остатки барана… И девяносто процентов вероятности, что настаивать она не будет. Сжечь барана не преступление.
— Ваше рассуждение выглядит логичным, — соглашается он.
— Я очень рад это слышать от вас.
— Вы хотите, чтобы я покопался с вами в топке?
— Вы необыкновенно умны, доктор.
— А поскольку дело срочное из-за вашего скорого отъезда, вы хотите, чтобы мы поехали туда немедленно?
— Я сейчас заеду за вами, док. Если я когда-нибудь стану министром внутренних дел, то награжу вас медалью, которая будет свисать до колен!
Глава 14
Андрэ отличный человек. Он знает кучу разных вещей и делится своими знаниями с вами. Мы разговариваем не о “деле”, а на более-менее незначительные темы.
Поскольку я беру повороты на ста тридцати километрах в час, он мне замечает:
— Сан-Антонио, подумайте немного о вашем пассажире и скажите себе, что скорость пьянит только того, кто сидит за рулем.
Когда на прямом участке я превышаю скорость сто шестьдесят километров в час, он говорит:
— Вы знаете, что при скорости сто километров в час мы проезжаем двадцать восемь метров в секунду? А для остановки нужно минимум двадцать секунд… Представьте себе, что в нескольких метрах перед вами неожиданно появится препятствие?
Я отшучиваюсь:
— Доктор, если вы будете продолжать в таком же духе, то навсегда отобьете у меня охоту садиться за руль!
— Я пытаюсь отвратить вас не от вождения, — уверяет он, — а от езды на слишком большой скорости. Наша жизнь так хрупка, что я считаю излишним увеличение риска. Вы понимаете?
— Понимаю, док.
— Только не подумайте, что я боюсь, — говорит он. — У меня у самого БМВ, на которой я запросто выжимаю сто восемьдесят.
Тут мы оба хохочем.
Дорога занимает час с мелочью. Когда я торможу перед усадьбой, нас окружает приятный аромат омлета, заставляющий меня подумать, что полдень хорошее время… Но мне сейчас совсем не до еды!
Замок мне уже знаком, так что я открываю его так же легко, как если бы имел настоящий ключ.
После моего вчерашнего визита здесь ничего не изменилось. Я веду доктора Андрэ в подвал, к топке.
— Найдите мне простыню, — говорит он. — Мы соберем пепел и пойдем изучать его на свету, здесь недостаточно яркое освещение.
Я бегу за тем, о чем он меня попросил… Мы тщательно опустошаем топку и, высыпав на простыню солидную кучу пепла, тащим ее на кухонный стол. Я во всю ширь распахиваю ставни на окнах, и мы получаем вполне приличную импровизированную лабораторию.
Андрэ открывает чемоданчик, который прихватил с собой, надевает резиновые перчатки, берет плоскую железную коробочку, пинцет, лупу и начинает изучать останки, найденные в топке.
Работает он медленно, иногда останавливается и изучает обугленные кусочки, как шпион карту района, в который должен прыгать с парашютом.
— Кокс…
Зациклившись на сожженных трупах, я понимаю его по-своему:
— Именно кок?
— Да нет, кокс… Уголь…
— А!
Он вытаскивает кусочек чего-то, размером не более колесика для завода наручных часов.
— Так, — говорит он. — Вот фрагмент кости… Док склоняется с лупой в руке, берет маленький прибор, похожий на штангенциркуль, и делает странные измерения… Качает головой.
Я бессилен, как кастрированный кот, наблюдающий за совокуплением, и могу только всматриваться в его лицо в надежде прочитать по нему что-то новое.
— Баран, — бормочет он наконец.
Он продолжает копаться в запекшейся серой пудре… Делает новые открытия. И вдруг издает свист, от которого я вздрагиваю.
— Посмотрите-ка на это! — требует он.
Я беру у него лупу и отчаянно всматриваюсь в то, что он мне протягивает, — этакую застывшую каплю бледно-желтого цвета.
— Что это такое? Баран или человек? Решительно он обладает даром приводить меня в изумление.
— Ни то, ни другое, — отвечает он. — Это золото…
— Золото?
— Да. Зуб!
— Вы уверены?
— Могу вам даже сказать, что это коренной зуб… Золото расплавилось, но общий контур остался. Посмотрите повнимательнее.
— Теперь, когда вы мне сказали, вижу. Он продолжает поиски.
— О! О!
— Что еще, доктор?
— Вот еще один зуб, никогда не принадлежавший барану.
— Значит, я был прав?
— Похоже на то!
Я в восторге… Я действительно чувствую себя триумфатором.
Выходит, мое серое вещество не атрофировалось?
— Можно перевезти содержимое простыни в Париж для более углубленного анализа, как вы считаете, доктор?
— Разумеется. Подождите…
Он выуживает еще один маленький кусочек кости и объявляет:
— Это должно было принадлежать челове… Он не успевает закончить фразу, потому что дверь на кухню распахивается и в помещение, рыча, вбегает боксер.
— О! — удивляется медэксперт, — Откуда он взялся?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Вокруг него лежит ковер из арахисовой скорлупы.
— Ты что, выписываешь их прямо из Африки? — спрашиваю. — Целыми пароходами? Он улыбается.
— Что вы хотите, я люблю их.
— Есть о чем сообщить?
— Ничего… Птичка сидит в гнезде…
— Кто дежурил ночью?
— Бюртен.
— Отлично! Бюртен суперчемпион по слежке. Он способен проследить за собственной тенью так, что она этого не заметит!
Я вхожу в дом.
Четвертый этаж. Звонок. Тишина…
Херувимчик нежится в постельке…
Новый звонок условным сигналом. И новая тишина в квартире.
Впрочем, французское радио передает голое месье Луиса Мариано, лучшего французского певца из ворот налево!
Что это случилось с Джо? Играет в Спящую Красавицу? Или прячется?
Или он…
Ах ты, черт подери!
Отмычку… Я лихорадочно сую ее в замочную скважину.
Только бы не кокнули и его! Наконец открываю дверь.
Никакого запаха газа… В квартире вообще ничем не пахнет. Да, пуста! Пуста, как передовая статья в “Фигаро”!
Я вихрем пролетаю по всем комнатам. Никого! Все в порядке…
В комнате Джо нахожу фиолетовые брюки и желтый платок…
Попробуйте узнать, в каком он теперь прикиде!
Я роюсь в ящиках, не в надежде найти там Джо, конечно, а пытаясь отыскать какой-нибудь след… Хренушки! Все, что я сумел найти, пустая пачка от турецких сигарет, воняющая марихуаной… Выходит, Джо все-таки плавал по плану!
Слабая улика… Улика, от которой я теряю остатки мозгов.
Я как сумасшедший бросаюсь на лестницу и подлетаю к Шардону, который как раз собирается засунуть в рот горсть орехов. Я вышибаю арахис у него из руки и хватаю его за клифт.
— Дерьмо! Бездарь! Идиотина!
— Что…
— Птичка улетела, тупица! Он роняет газету.
— Но, господин комиссар, я клянусь вам…
— Да пошел ты со своими клятвами… Этот тип проскользнул у тебя под носом, а ты даже не почесался. Может, он даже попросил у тебя огоньку… Таких говенных полицейских, как ты, гнать надо!
Я так зол, что, если бы не сдерживался, расшиб бы ему морду…
Прохожие оглядываются на нас.
Я в двух шагах от инсульта. У меня оставались всего два живых персонажа: Джо и доктор Бужон. И вот Джо сделал ноги…
На него нагнал страху мой вчерашний визит. Должно быть, я сказал что-то такое, от чего у него затряслись поджилки, и он предпочел смыться. Возможно, у этого гражданина совесть нечиста.
Мой портативный чертенок отчитывает меня.
«Ну, Сан-Антонио, — шепчет он из глубины моего котелка, — возьми себя в руки — Ты мечешься туда-сюда, как молодая собачонка. Будь сдержаннее!»
Моя злость опадает, как вскипевшее молоко.
— Подними всех на ноги! — приказываю я. — Я хочу, чтобы этого типа взяли. Мне все равно как!
— Хорошо, комиссар…
Шардон бледнеет все сильнее. Хочется влепить ему пару оплеух, чтобы заставить его морду порозоветь.
— Сделай мне удовольствие, — продолжаю я, — смени объект наблюдения.
Теперь будешь следить за доктором Бужоном, живущим на площади Терн…
Если ты упустишь и его, можешь сразу пустить себе пулю в башку, потому что потеряешь право жить…
— Хорошо, господин комиссар.
Вот он ушел. Для очистки совести я спрашиваю у толстой консьержки, видела ли она, как уходил пидер. Разумеется, она ничего не видела.
— А ведь глаза всегда при мне, — заверяет она. Я мысленно говорю, что они у нее слишком часто залиты.
Тоненький голос чертика возвращается:
«Сан-Антонио?..»
"Ну?” — ворчу я.
"Ты козел”.
"Спасибо”.
Если бы этот чертик не забаррикадировался в моем подсознании, я бы так ему навешал!
«Сан-Антонио?»
«Ну чего еще?»
«У тебя мозгов не больше, чем у дурачка из твоей деревни… И то я еще оскорбляю дурачка из деревни!»
«Правда?»
«Сан-Антонио?..»
«Может, хватит?»
«Нет, не хватит… Ты ведешь это расследование, как новичок. Подилетантски, как сказал бы кто-нибудь образованный. Ты бегаешь тудасюда…»
"Трудно работать против непрофессионалов”, — с горечью говорю я.
«Почему ты не возьмешь одну из имеющихся нитей и не начнешь ее разматывать?»
"Потому что у меня нет времени: я сегодня улетаю, приятель…
Отправляюсь к америкашкам…"
«Ну и что? Из-за этого можно халтурно работать?.. Думаешь, ты продвигаешься вперед, если бегаешь по кругу?»
«Нет, не продвигаюсь…»
«Ага! Ты берешься за ум! Человек, признающий свои недостатки, всегда становится умнее… Тебя погубит тщеславие…»
«Согласен. Дальше?»
«Подумай, Сан-Антонио… Кто-то сжег посреди ночи баранью голову… Этот кто-то проделал ради этого больше двухсот километров в оба конца…»
«Ну и что?»
«Ничего. Это все, Сан-Антонио… Это разумный поступок или нет?»
«Разумеется, нет…»
«Ну так ..»
«Что „ну так“?»
"Если это неразумный поступок, значит, его совершил сумасшедший.
Предыдущие действия создают у тебя впечатление, что их совершал сумасшедший?"
"Конечно, нет”.
«Значит, и этот поступок только выглядит неразумным, а на самом деле скрывает мотив. Важный мотив…»
Маленький чертик замолкает… Я по-прежнему стою на тротуаре.
Яркое солнышко сверкает на почках деревьев парка Монсо.
И как это обычно бывает, мне открывается старушка-правда… По крайней мере ее часть. Я понимаю, почему таинственный “кто-то" приезжал сжечь барана…
Возвращаюсь к консьержке. Кажется, я ее раздражаю и она пользуется моим приходом, как поводом, чтобы выпить для успокоения.
— У вас есть телефон?
— Как у королевы, — заявляет она.
Я напрягаю воображение, пытаясь представить себе Марию-Антуанетту болтающей по телефону. Этот анахронизм не вызывает у меня даже улыбки.
— Вы позволите?
— Валяйте. Сорок франков!
Я бросаю на ее стол деньги и набираю номер доктора Андрэ.
Трубку снимает он сам.
— Это опять я, — говорю.
— Привет, комиссар, как себя чувствуете?
— Отлично… Тянет словить кайф! Он смеется.
— Слушайте, док, я извиняюсь, что опять вам надоедаю, но в течение сорока восьми часов я в ненормальном состоянии. Я сунул нос в дело, которое кажется мне очень запутанным, а близость отъезда в Штаты меня нервирует…
Он дает мне выговориться, отлично понимая, что я его о чем-то попрошу…
— Доктор, не смейтесь, я опять насчет бараньей головы… Никак не могу поверить, что кто-то ехал в такую даль среди ночи только затем, чтобы сжечь ее…
— Мне это тоже кажется по меньшей мере странным, — соглашается он.
Я радуюсь при мысли, что он клюет. Это очень хорошо для успеха моего плана.
— Мне тут пришла одна идейка… Предположим, что этот кто-то сжег в топке труп… Вернее, что ему надо сжечь человеческий труп… Он говорит себе, что будет много дыма и вони, что останутся подозрительные следы…
— Так-так…
— Этот кто-то не дурак… Он запасается трупом барана…
— Ну и?..
— Ну и разводит огонь в Топке обогревателя… Сначала он засовывает туда и сжигает человеческий труп, следя, чтобы он сгорел полностью. Потом, закончив это грязное дело и проверив пепел, который потом разбрасывает, он сжигает труп барана, но делает это не столь добросовестно, если позволите употребить данное слово. Второй труп сжигается для отвода глаз. Если полиция сунется в этот крематорий на дому, то что она найдет в топке? Остатки барана… И девяносто процентов вероятности, что настаивать она не будет. Сжечь барана не преступление.
— Ваше рассуждение выглядит логичным, — соглашается он.
— Я очень рад это слышать от вас.
— Вы хотите, чтобы я покопался с вами в топке?
— Вы необыкновенно умны, доктор.
— А поскольку дело срочное из-за вашего скорого отъезда, вы хотите, чтобы мы поехали туда немедленно?
— Я сейчас заеду за вами, док. Если я когда-нибудь стану министром внутренних дел, то награжу вас медалью, которая будет свисать до колен!
Глава 14
Андрэ отличный человек. Он знает кучу разных вещей и делится своими знаниями с вами. Мы разговариваем не о “деле”, а на более-менее незначительные темы.
Поскольку я беру повороты на ста тридцати километрах в час, он мне замечает:
— Сан-Антонио, подумайте немного о вашем пассажире и скажите себе, что скорость пьянит только того, кто сидит за рулем.
Когда на прямом участке я превышаю скорость сто шестьдесят километров в час, он говорит:
— Вы знаете, что при скорости сто километров в час мы проезжаем двадцать восемь метров в секунду? А для остановки нужно минимум двадцать секунд… Представьте себе, что в нескольких метрах перед вами неожиданно появится препятствие?
Я отшучиваюсь:
— Доктор, если вы будете продолжать в таком же духе, то навсегда отобьете у меня охоту садиться за руль!
— Я пытаюсь отвратить вас не от вождения, — уверяет он, — а от езды на слишком большой скорости. Наша жизнь так хрупка, что я считаю излишним увеличение риска. Вы понимаете?
— Понимаю, док.
— Только не подумайте, что я боюсь, — говорит он. — У меня у самого БМВ, на которой я запросто выжимаю сто восемьдесят.
Тут мы оба хохочем.
Дорога занимает час с мелочью. Когда я торможу перед усадьбой, нас окружает приятный аромат омлета, заставляющий меня подумать, что полдень хорошее время… Но мне сейчас совсем не до еды!
Замок мне уже знаком, так что я открываю его так же легко, как если бы имел настоящий ключ.
После моего вчерашнего визита здесь ничего не изменилось. Я веду доктора Андрэ в подвал, к топке.
— Найдите мне простыню, — говорит он. — Мы соберем пепел и пойдем изучать его на свету, здесь недостаточно яркое освещение.
Я бегу за тем, о чем он меня попросил… Мы тщательно опустошаем топку и, высыпав на простыню солидную кучу пепла, тащим ее на кухонный стол. Я во всю ширь распахиваю ставни на окнах, и мы получаем вполне приличную импровизированную лабораторию.
Андрэ открывает чемоданчик, который прихватил с собой, надевает резиновые перчатки, берет плоскую железную коробочку, пинцет, лупу и начинает изучать останки, найденные в топке.
Работает он медленно, иногда останавливается и изучает обугленные кусочки, как шпион карту района, в который должен прыгать с парашютом.
— Кокс…
Зациклившись на сожженных трупах, я понимаю его по-своему:
— Именно кок?
— Да нет, кокс… Уголь…
— А!
Он вытаскивает кусочек чего-то, размером не более колесика для завода наручных часов.
— Так, — говорит он. — Вот фрагмент кости… Док склоняется с лупой в руке, берет маленький прибор, похожий на штангенциркуль, и делает странные измерения… Качает головой.
Я бессилен, как кастрированный кот, наблюдающий за совокуплением, и могу только всматриваться в его лицо в надежде прочитать по нему что-то новое.
— Баран, — бормочет он наконец.
Он продолжает копаться в запекшейся серой пудре… Делает новые открытия. И вдруг издает свист, от которого я вздрагиваю.
— Посмотрите-ка на это! — требует он.
Я беру у него лупу и отчаянно всматриваюсь в то, что он мне протягивает, — этакую застывшую каплю бледно-желтого цвета.
— Что это такое? Баран или человек? Решительно он обладает даром приводить меня в изумление.
— Ни то, ни другое, — отвечает он. — Это золото…
— Золото?
— Да. Зуб!
— Вы уверены?
— Могу вам даже сказать, что это коренной зуб… Золото расплавилось, но общий контур остался. Посмотрите повнимательнее.
— Теперь, когда вы мне сказали, вижу. Он продолжает поиски.
— О! О!
— Что еще, доктор?
— Вот еще один зуб, никогда не принадлежавший барану.
— Значит, я был прав?
— Похоже на то!
Я в восторге… Я действительно чувствую себя триумфатором.
Выходит, мое серое вещество не атрофировалось?
— Можно перевезти содержимое простыни в Париж для более углубленного анализа, как вы считаете, доктор?
— Разумеется. Подождите…
Он выуживает еще один маленький кусочек кости и объявляет:
— Это должно было принадлежать челове… Он не успевает закончить фразу, потому что дверь на кухню распахивается и в помещение, рыча, вбегает боксер.
— О! — удивляется медэксперт, — Откуда он взялся?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16