наклеивались ли новые объявления на эту тумбу, когда и сколько? И если эксперт прокуратуры подтвердит, что на объявления от девятнадцатого наклеивались каждый день новые объявления в течение всей этой недели, мы потребуем привлечения Ленца к суду за диффамацию, ибо он утверждает, что показанные им кинокадры были сняты вчера по его просьбе.
– Это больше, чем диффамация, – возразил Ритенберг, набирая номер телефона, – это преступление, которое попадает под статьи уголовного кодекса.
В трубке, которую держал Ритенберг, захрипело, и донесся голос:
– Говорит эксперт Лоренц. Вернер Лоренц. На объявлении от девятнадцатого мы обнаружили еще семь наклеенных объявлений. Официальную справку я представлю в прокуратуру сегодня же. Каждый день наклеивалось новое объявление. Следовательно, съемки Кочева проводились девятнадцатого, то есть когда он еще не собирался просить убежища.
– У нас все, – изменившись в лице, сказал Прост, – мы благодарим руководство телевидения за ту помощь, которую оно оказало в разоблачении политической фальшивки.
Той же ночью редактор Ленц был арестован. На первом допросе, который проводил Гельтофф, он отказался давать какие-либо ответы в отсутствие адвоката и был препровожден в камеру предварительного заключения...
7
– Только что звонил Айсман. Он обеспокоен всем этим делом с Ленцем, Штирлиц. Он назначил мне встречу на завтра, с утра, – сказал Холтофф, приехав в маленькое кафе, где его ждал Максим Максимович.
– Он понимает, что ты был обязан арестовать Ленца?
– Я его должен выпустить под залог.
– Объясни, что тебе это делать невыгодно. Если ты его отпустишь, «Телеграф» заставит прокуратуру снова вернуть его в тюрьму. Объясни, что тебе выгодней держать Ленца в тюрьме, пока они выстроят для него надежную линию защиты.
– Штирлиц, мне трудно играть роль болвана. Понимаешь? Может быть, в сравнении с тобой я полный болван, но я должен понимать, хотя бы самую малость, в том, чего ты хочешь добиться всем этим делом.
– Я надеялся, что, быть может, ты хоть сейчас научишься думать, когда на карту поставлена твоя жизнь.
– При чем тут я? Семья, внук...
– Изживай сентиментальность, Холтофф, это всегда губило разведчиков. Если захочешь войти в блок с Айсманом, он меня постарается убрать, но если я буду убран, то – это уже по условиям моей игры – материалы Рунге против тебя будут немедленно опубликованы. И мое заявление о тебе – тоже... Так что ты должен не просто помогать мне в те дни, которые нам предстоит вместе прожить. Тебе еще придется оберегать меня от Айсмана.
8
Айсман встретился с Холтоффом рано утром.
Концерн выделил Айсману средства для найма конспиративных квартир – не только в Западном Берлине, но повсюду в Европе: там люди из «бюро Айсмана», ведавшего контрразведкой и «экономическим зондажем конкурентов», встречались с многочисленной агентурой. Холтофф, изменивший фамилию в конце войны, передал Айсману, который нашел его в сорок девятом году в полиции Эссена, всю свою агентуру, привлеченную им в свое время работать в гестапо. С тех пор они регулярно встречались на конспиративных квартирах Айсмана. Холтофф не был посвящен в святая святых концерна, но задания своего товарища по гестапо выполнял охотно, зная, что взамен той помощи, которую он оказывал, он получал незримую поддержку семьи Дорнброка.
– Милый Холтофф, – сказал Айсман, – кто-то играет против нас, и очень сильно играет.
– Ты преувеличиваешь. Просто вы плохо сделали материал для Ленца. Торопись придумать что-нибудь, потому что он уже начал плакать в камере, а это, как ты помнишь, плохой симптом.
– Скажи ему, чтобы он дал тебе вот какие показания... Этот киноматериал ему вручил Люс через своего помощника. Режиссер Люс... Тот самый Люс, который идет по делу Дорнброка... И снят он в его манере, этот материал, не правда ли? Резкий монтаж, свободный поиск вокруг главного героя; Кочев нигде не доминирует в кадре, он всюду проходит вторым планом. Ты поясни это Ленцу. Скажи ему, что этой версии он должен держаться до конца. Естественно, ты объяснишь ему, что после дачи этих показаний его немедленно освободят под залог, и он будет по-прежнему выпускать газету, и получит в придачу время на ТВ для сенсационного выступления. Материалы мы уже готовим...
– Почему ты думаешь, что против нас играют?
– Я ощущаю это кожей.
– Я бы с удовольствием избавился от этого дела.
– Ничего, – усмехнулся Айсман, – если мы с тобой выскочили из той передряги, то из этой-то наверняка выберемся. Ты начни, ты начни только. А потом дело уйдет от тебя, и уйдет оно к Бергу, к этому паршивому демократу из прокуратуры.
9
«М-р Аверелл У. Мартенс,
бокс-4596, Иллинойс, США.
Уважаемый мистер Мартенс!
Сейчас в Западном Берлине прокурор Берг (профессор права Боннского университета, почетный профессор Сорбонны, рожден в Кенигсберге в 1903 году в семье теолога, социал-демократ) ведет расследование обстоятельств таинственной гибели Ганса Дорнброка, а также исчезновения болгарского гражданина – аспиранта Павла Кочева. Научным руководителем Кочева в течение его двухлетнего пребывания в аспирантуре был я. Именно я ориентировал его на исследование нацистского прошлого концерна Ф. Дорнброка. Именно я рекомендовал ему заняться изучением вопроса о неонацистских тенденциях в Западной Германии, о помощи неонацистам со стороны концерна Дорнброка, возрожденного в начале 50-х годов, несмотря на решения Потсдамской конференции.
Поэтому я готовлюсь к тому, чтобы выступить со свидетельскими показаниями против официальной версии, согласно которой П. Кочев «попросил политического убежища». Я еще не готов к тому, чтобы выступить со своей версией, однако опровержение очевидно несправедливого так же необходимо, как и утверждение справедливости.
Я был бы глубоко признателен Вам, мистер Мартенс, если бы Вы согласились помочь мне, ответив на ряд вопросов:
1. В 1945 – 1946 годах Вы являлись начальником отдела декартелизации в военной администрации. В связи с чем Вы оставили этот пост?
2. Вы обнаружили Дорнброка и, задержав его, передали британским оккупационным властям по месту его проживания. Судя по сообщениям печати, Вы также выявили еще несколько десятков нацистов – как «фюреров военной экономики», так и работников аппарата РСХА. Не приходилось ли Вам сталкиваться в ходе расследования с бывшими офицерами СД и СС Айсманом, Холтоффом, Вальтером Нозе и Куртом Гролле?
3. Подвергались ли Вы давлению со стороны людей, близких к германским картелям, во время Вашей работы в Германии?
Я был бы весьма Вам признателен за ответ.
С наилучшими пожеланиями
Максим М. Исаев (Владимиров),
профессор, СССР ».
ДОРНБРОК ПРИ АДЕНАУЭРЕ
1
Через десять месяцев после смерти Самуэля служба разведки банковской корпорации Дигона положила на стол Барри документы, которые неопровержимо свидетельствовали о том, что крупнейшие корпорации Штатов направили в Германию своих представителей для контактов с теми, кто определял финансовое и промышленное могущество гитлеровского рейха.
Дигон попросил службу разведки перепроверить эти сообщения. Ему были названы источники информации, показаны копии перехваченных телеграмм и устроена тайная встреча с юрисконсультом одного из дюпоновских банков, который подтвердил поездку в Гамбург и Дюссельдорф своих доверенных людей.
Дигон отправился в Вашингтон: там он встретился с Алленом Даллесом.
– Мне понятен ваш гнев, – дружески улыбаясь, сказал Даллес, – но ведь не мне учить вас реализму: мир без Германии невозможен. Если будет вырезана элита промышленников и банкиров, там начнут царствовать нувориши, выходцы из мелких торговцев, из крестьян. Такие люди не в состоянии понимать прогресс, их тянет назад к очагу, к маленькому домику в горах, к мычанию коров в хлеве. Они будут противиться всему новому – не потому, что они против него, на словах они будут трубить о прогрессе, – просто в силу своей интеллектуальной ограниченности. Неужели вы хотите, чтобы Вильгельм Пик поглотил западные зоны? Что тогда будет с Европой?
– Германские бизнесмены шли с Гитлером. Где гарантия, что, сохранив эту «элиту», мы не окажемся вновь лицом к лицу с новым вариантом фюрера?
– Это серьезный вопрос, и он встанет на повестку дня, если мы выведем наши танки из Германии. А разве мы вправе сделать это, бросив на произвол судьбы Европу? Я бы советовал вам слетать туда: вы встретите там много интересных людей и столкнетесь с разными мнениями. Вам будет о чем подумать, мистер Дигон... Во имя спасения Европы я пошел на переговоры с Гиммлером, который казнил моих друзей – Гердлера и фельдмаршала Вицлебена... Я понимаю, узы кровного братства сильны и неизбывны, но, согласитесь, узы морального братства порой так же сильны и трагичны...
Когда Барри К. Дигон отправился в Европу, верховный комиссар американской зоны оккупации Германии предоставил в его распоряжение Джона Лорда. Полковник закончил Гарвард, прошел войну, будучи прикомандирован к разведке, три раза его забрасывали в немецкий тыл, и он возвращался – один раз с переломленной в локте рукой, которую, как ни бились врачи, пришлось ампутировать.
– Я ненавижу наци, – сказал как-то Лорд, когда они ехали с Дигоном по разрушенному Кельну, мимо заводских руин, безлюдных, исковерканных. – Но кто же вдохнет жизнь в эту страну? Кто? Мне больно говорить вам, но никто этого не сделает, кроме тех старичков, которые сидят в тюрьме как военные преступники...
– Значит, вы намерены спасти немецких бизнесменов? – поинтересовался Дигон. – Но ведь все они платили Гитлеру... Они были с наци...
– Они сумели наладить ему производство, и это было мощнейшее производство. А что будет с Европой, если мы выведем наши танки? Сталин через неделю войдет в Париж. Здешних стариков от бизнеса надо доить, и это должны делать мы, чтобы не повторилась ошибка Вудро Вильсона, когда мы ушли из Европы.
– Хотите чего-нибудь выпить?
– Стакан молока – с наслаждением.
– Вы бы не согласились вместе со мной поужинать?
– О'кей. Я знаю одно местечко, где можно поболтать. Как вы относитесь к айсбану?
– Лучше сразу же выстрелите мне в висок.
– Простите, я забыл, что вам нельзя есть свинину. Ладно, сделают крольчатину.
– Это здесь стоит, видно, громадных денег?
– Я одолжу вам, если не хватит! Почему все миллионеры такие страшные скупердяи?
– Я борюсь с собой, – в тон ему ответил Дигон, – но безуспешно. Знаете, у меня есть друг – Джаншегов. Он стоит примерно триста миллионов. Как-то лакей в ресторане – он там всегда ест котлетки – сказал ему: «Мистер Джаншегов, вы даете мне доллар на чаевые; спасибо, конечно, доллар – это доллар, но ваш сын дает мне не меньше десяти». А Джаншегов ему ответил: «Если бы у меня был отец, как у этого сукина сына, я бы давал вам двадцать...»
– В моих руках сконцентрирован такой материал, который позволяет подумать о будущем, точнее говоря – о собственном деле. А оно немыслимо без капиталовложений. Денег у меня нет, оклады в армии полунищенские.
– Вы хотите, чтобы я помог вам? – спросил Дигон.
– Да.
– Я всегда довольно смело шел на финансирование всякого рода начинаний, порой рискованных, но я знал исходные данные: кто? зачем? степень риска? возможность удачи? И это, – он взглянул на Джона, – должно быть не эмоциональным подвижничеством, но цифровой выкладкой.
– Понимаю, – ответил Лорд. – Вам нужны гарантии. Их нет. Но у меня есть факты.
– А вам известен такой факт, – спросил Дигон, – что здесь, в Германии, до тридцать восьмого года у нас с братом был небольшой актив – что-то около сорока миллионов долларов? Деньги эти не бог весть какие, но ведь и такие деньги не лежат в мусорном ящике. Давайте будем считать гарантией следующее предложение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Это больше, чем диффамация, – возразил Ритенберг, набирая номер телефона, – это преступление, которое попадает под статьи уголовного кодекса.
В трубке, которую держал Ритенберг, захрипело, и донесся голос:
– Говорит эксперт Лоренц. Вернер Лоренц. На объявлении от девятнадцатого мы обнаружили еще семь наклеенных объявлений. Официальную справку я представлю в прокуратуру сегодня же. Каждый день наклеивалось новое объявление. Следовательно, съемки Кочева проводились девятнадцатого, то есть когда он еще не собирался просить убежища.
– У нас все, – изменившись в лице, сказал Прост, – мы благодарим руководство телевидения за ту помощь, которую оно оказало в разоблачении политической фальшивки.
Той же ночью редактор Ленц был арестован. На первом допросе, который проводил Гельтофф, он отказался давать какие-либо ответы в отсутствие адвоката и был препровожден в камеру предварительного заключения...
7
– Только что звонил Айсман. Он обеспокоен всем этим делом с Ленцем, Штирлиц. Он назначил мне встречу на завтра, с утра, – сказал Холтофф, приехав в маленькое кафе, где его ждал Максим Максимович.
– Он понимает, что ты был обязан арестовать Ленца?
– Я его должен выпустить под залог.
– Объясни, что тебе это делать невыгодно. Если ты его отпустишь, «Телеграф» заставит прокуратуру снова вернуть его в тюрьму. Объясни, что тебе выгодней держать Ленца в тюрьме, пока они выстроят для него надежную линию защиты.
– Штирлиц, мне трудно играть роль болвана. Понимаешь? Может быть, в сравнении с тобой я полный болван, но я должен понимать, хотя бы самую малость, в том, чего ты хочешь добиться всем этим делом.
– Я надеялся, что, быть может, ты хоть сейчас научишься думать, когда на карту поставлена твоя жизнь.
– При чем тут я? Семья, внук...
– Изживай сентиментальность, Холтофф, это всегда губило разведчиков. Если захочешь войти в блок с Айсманом, он меня постарается убрать, но если я буду убран, то – это уже по условиям моей игры – материалы Рунге против тебя будут немедленно опубликованы. И мое заявление о тебе – тоже... Так что ты должен не просто помогать мне в те дни, которые нам предстоит вместе прожить. Тебе еще придется оберегать меня от Айсмана.
8
Айсман встретился с Холтоффом рано утром.
Концерн выделил Айсману средства для найма конспиративных квартир – не только в Западном Берлине, но повсюду в Европе: там люди из «бюро Айсмана», ведавшего контрразведкой и «экономическим зондажем конкурентов», встречались с многочисленной агентурой. Холтофф, изменивший фамилию в конце войны, передал Айсману, который нашел его в сорок девятом году в полиции Эссена, всю свою агентуру, привлеченную им в свое время работать в гестапо. С тех пор они регулярно встречались на конспиративных квартирах Айсмана. Холтофф не был посвящен в святая святых концерна, но задания своего товарища по гестапо выполнял охотно, зная, что взамен той помощи, которую он оказывал, он получал незримую поддержку семьи Дорнброка.
– Милый Холтофф, – сказал Айсман, – кто-то играет против нас, и очень сильно играет.
– Ты преувеличиваешь. Просто вы плохо сделали материал для Ленца. Торопись придумать что-нибудь, потому что он уже начал плакать в камере, а это, как ты помнишь, плохой симптом.
– Скажи ему, чтобы он дал тебе вот какие показания... Этот киноматериал ему вручил Люс через своего помощника. Режиссер Люс... Тот самый Люс, который идет по делу Дорнброка... И снят он в его манере, этот материал, не правда ли? Резкий монтаж, свободный поиск вокруг главного героя; Кочев нигде не доминирует в кадре, он всюду проходит вторым планом. Ты поясни это Ленцу. Скажи ему, что этой версии он должен держаться до конца. Естественно, ты объяснишь ему, что после дачи этих показаний его немедленно освободят под залог, и он будет по-прежнему выпускать газету, и получит в придачу время на ТВ для сенсационного выступления. Материалы мы уже готовим...
– Почему ты думаешь, что против нас играют?
– Я ощущаю это кожей.
– Я бы с удовольствием избавился от этого дела.
– Ничего, – усмехнулся Айсман, – если мы с тобой выскочили из той передряги, то из этой-то наверняка выберемся. Ты начни, ты начни только. А потом дело уйдет от тебя, и уйдет оно к Бергу, к этому паршивому демократу из прокуратуры.
9
«М-р Аверелл У. Мартенс,
бокс-4596, Иллинойс, США.
Уважаемый мистер Мартенс!
Сейчас в Западном Берлине прокурор Берг (профессор права Боннского университета, почетный профессор Сорбонны, рожден в Кенигсберге в 1903 году в семье теолога, социал-демократ) ведет расследование обстоятельств таинственной гибели Ганса Дорнброка, а также исчезновения болгарского гражданина – аспиранта Павла Кочева. Научным руководителем Кочева в течение его двухлетнего пребывания в аспирантуре был я. Именно я ориентировал его на исследование нацистского прошлого концерна Ф. Дорнброка. Именно я рекомендовал ему заняться изучением вопроса о неонацистских тенденциях в Западной Германии, о помощи неонацистам со стороны концерна Дорнброка, возрожденного в начале 50-х годов, несмотря на решения Потсдамской конференции.
Поэтому я готовлюсь к тому, чтобы выступить со свидетельскими показаниями против официальной версии, согласно которой П. Кочев «попросил политического убежища». Я еще не готов к тому, чтобы выступить со своей версией, однако опровержение очевидно несправедливого так же необходимо, как и утверждение справедливости.
Я был бы глубоко признателен Вам, мистер Мартенс, если бы Вы согласились помочь мне, ответив на ряд вопросов:
1. В 1945 – 1946 годах Вы являлись начальником отдела декартелизации в военной администрации. В связи с чем Вы оставили этот пост?
2. Вы обнаружили Дорнброка и, задержав его, передали британским оккупационным властям по месту его проживания. Судя по сообщениям печати, Вы также выявили еще несколько десятков нацистов – как «фюреров военной экономики», так и работников аппарата РСХА. Не приходилось ли Вам сталкиваться в ходе расследования с бывшими офицерами СД и СС Айсманом, Холтоффом, Вальтером Нозе и Куртом Гролле?
3. Подвергались ли Вы давлению со стороны людей, близких к германским картелям, во время Вашей работы в Германии?
Я был бы весьма Вам признателен за ответ.
С наилучшими пожеланиями
Максим М. Исаев (Владимиров),
профессор, СССР ».
ДОРНБРОК ПРИ АДЕНАУЭРЕ
1
Через десять месяцев после смерти Самуэля служба разведки банковской корпорации Дигона положила на стол Барри документы, которые неопровержимо свидетельствовали о том, что крупнейшие корпорации Штатов направили в Германию своих представителей для контактов с теми, кто определял финансовое и промышленное могущество гитлеровского рейха.
Дигон попросил службу разведки перепроверить эти сообщения. Ему были названы источники информации, показаны копии перехваченных телеграмм и устроена тайная встреча с юрисконсультом одного из дюпоновских банков, который подтвердил поездку в Гамбург и Дюссельдорф своих доверенных людей.
Дигон отправился в Вашингтон: там он встретился с Алленом Даллесом.
– Мне понятен ваш гнев, – дружески улыбаясь, сказал Даллес, – но ведь не мне учить вас реализму: мир без Германии невозможен. Если будет вырезана элита промышленников и банкиров, там начнут царствовать нувориши, выходцы из мелких торговцев, из крестьян. Такие люди не в состоянии понимать прогресс, их тянет назад к очагу, к маленькому домику в горах, к мычанию коров в хлеве. Они будут противиться всему новому – не потому, что они против него, на словах они будут трубить о прогрессе, – просто в силу своей интеллектуальной ограниченности. Неужели вы хотите, чтобы Вильгельм Пик поглотил западные зоны? Что тогда будет с Европой?
– Германские бизнесмены шли с Гитлером. Где гарантия, что, сохранив эту «элиту», мы не окажемся вновь лицом к лицу с новым вариантом фюрера?
– Это серьезный вопрос, и он встанет на повестку дня, если мы выведем наши танки из Германии. А разве мы вправе сделать это, бросив на произвол судьбы Европу? Я бы советовал вам слетать туда: вы встретите там много интересных людей и столкнетесь с разными мнениями. Вам будет о чем подумать, мистер Дигон... Во имя спасения Европы я пошел на переговоры с Гиммлером, который казнил моих друзей – Гердлера и фельдмаршала Вицлебена... Я понимаю, узы кровного братства сильны и неизбывны, но, согласитесь, узы морального братства порой так же сильны и трагичны...
Когда Барри К. Дигон отправился в Европу, верховный комиссар американской зоны оккупации Германии предоставил в его распоряжение Джона Лорда. Полковник закончил Гарвард, прошел войну, будучи прикомандирован к разведке, три раза его забрасывали в немецкий тыл, и он возвращался – один раз с переломленной в локте рукой, которую, как ни бились врачи, пришлось ампутировать.
– Я ненавижу наци, – сказал как-то Лорд, когда они ехали с Дигоном по разрушенному Кельну, мимо заводских руин, безлюдных, исковерканных. – Но кто же вдохнет жизнь в эту страну? Кто? Мне больно говорить вам, но никто этого не сделает, кроме тех старичков, которые сидят в тюрьме как военные преступники...
– Значит, вы намерены спасти немецких бизнесменов? – поинтересовался Дигон. – Но ведь все они платили Гитлеру... Они были с наци...
– Они сумели наладить ему производство, и это было мощнейшее производство. А что будет с Европой, если мы выведем наши танки? Сталин через неделю войдет в Париж. Здешних стариков от бизнеса надо доить, и это должны делать мы, чтобы не повторилась ошибка Вудро Вильсона, когда мы ушли из Европы.
– Хотите чего-нибудь выпить?
– Стакан молока – с наслаждением.
– Вы бы не согласились вместе со мной поужинать?
– О'кей. Я знаю одно местечко, где можно поболтать. Как вы относитесь к айсбану?
– Лучше сразу же выстрелите мне в висок.
– Простите, я забыл, что вам нельзя есть свинину. Ладно, сделают крольчатину.
– Это здесь стоит, видно, громадных денег?
– Я одолжу вам, если не хватит! Почему все миллионеры такие страшные скупердяи?
– Я борюсь с собой, – в тон ему ответил Дигон, – но безуспешно. Знаете, у меня есть друг – Джаншегов. Он стоит примерно триста миллионов. Как-то лакей в ресторане – он там всегда ест котлетки – сказал ему: «Мистер Джаншегов, вы даете мне доллар на чаевые; спасибо, конечно, доллар – это доллар, но ваш сын дает мне не меньше десяти». А Джаншегов ему ответил: «Если бы у меня был отец, как у этого сукина сына, я бы давал вам двадцать...»
– В моих руках сконцентрирован такой материал, который позволяет подумать о будущем, точнее говоря – о собственном деле. А оно немыслимо без капиталовложений. Денег у меня нет, оклады в армии полунищенские.
– Вы хотите, чтобы я помог вам? – спросил Дигон.
– Да.
– Я всегда довольно смело шел на финансирование всякого рода начинаний, порой рискованных, но я знал исходные данные: кто? зачем? степень риска? возможность удачи? И это, – он взглянул на Джона, – должно быть не эмоциональным подвижничеством, но цифровой выкладкой.
– Понимаю, – ответил Лорд. – Вам нужны гарантии. Их нет. Но у меня есть факты.
– А вам известен такой факт, – спросил Дигон, – что здесь, в Германии, до тридцать восьмого года у нас с братом был небольшой актив – что-то около сорока миллионов долларов? Деньги эти не бог весть какие, но ведь и такие деньги не лежат в мусорном ящике. Давайте будем считать гарантией следующее предложение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54