А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

.. Без этой правды он не сможет продолжать борьбу... А токийский таксист не понимает ни единого слова...
...В том, что Япония не говорит по-английски. Люс убедился вчера вечером, прилетев из Гонконга в Осаку. Там он едва не опоздал на встречу с журналистом Онумой, потому что ни шофер, ни прохожие не понимали его, когда он называл адрес. Слава богу, случайный прохожий – о чудо! – понял Люса и растолковал адрес шоферу, а Онума дождался его.
– Я так и подумал, что вы без переводчика, – сказал тогда Онума. – Это обычное заблуждение. Считают, что если двадцать лет у нас стоят американцы, то мы обязательно должны усвоить их язык. Наоборот, то, что навязывают, отвращает. Американцы старались навязать нам модерн во всем. Результат получился обратный: поэзия средневековья никогда не была так популярна в Японии, как сейчас. Причем книги раскупают не старики, а молодежь. Вам не кажется это симптоматичным? С моей точки зрения, это весьма симптоматично.
– Подвиги, самураи и прекрасная женщина? – спросил Люс.
Онума покачал головой.
– Нет, – ответил он. – Я понимаю, отчего вы сразу так решили... Вы не правы. «В горах прошел ливень, и ветка вишни сделалась пепельной» – это образец той поэзии, которой увлечена молодежь. К одному и тому же можно идти разными путями, не так ли? Можно сразу поднимать культ самурая, а можно сначала привить вкус к поэзии эпохи расцвета самурайской империи. У вас в Европе перепрыгивают через ступеньки, у нас это не принято – смешно, особенно когда спотыкаешься, и больно, если упадешь. Сколько у вас времени? Очень спешите?
– Я прилетел сюда специально, чтобы увидеться с вами. Мне сказали, что вы знаете, где я смогу найти Исии...
– Простите! – удивился Онума. – Какую Исии?
– Ну, девушку из группы Шинагавы... Фокусы, предсказания судьбы по линиям руки, немного стриптиза...
– Странно... Я получил телеграмму от Чен Шена, он просил помочь вам с делом Дорнброка.
– Правильно, – Люс начал раздражаться. – Она была девушкой Дорнброка, эта Исии. А Чен Шен сказал, что вы дружите с продюсером Шинагавой...
– Шинагава-сан действительно мой друг, но Исии я не знаю.
– Чем же тогда вы сможете помочь мне с делом Дорнброка?
– Если у вас есть время, – предложил Онума, – мы зайдем в один маленький симпатичный бар. Там собираются журналисты и актеры. Славные люди. А потом мы навестим дом, где я вас познакомлю с гейшами... У вас, европейцев, неверные представления о гейшах, и я всегда стараюсь вести контрпропаганду, – пояснил Онума. – Ну как?
– С удовольствием, спасибо, – ответил Люс. – У меня совершенно свободный вечер. Я успею к завтрашнему утру добраться до Токио?
– Экспресс идет через каждые двадцать минут. Скорость – двести пятьдесят километров, очень удобно...
«Чем-то он похож на Хоа», – подумал Люс и содрогнулся, вспомнив, как Хоа вызвал его на черную лестницу того морского бардака. После скандала в клубе «Олд Айлэнд» они все же поехали в тот дом, где жили моряки-проститутки. Джейн отговаривала его, уверяла, что это опасно, что это может бросить тень на его репутацию. Но Люс был унижен тем, что позволил усадить себя в такси, а не схватился с тем длинным Ричмондом, и поэтому настоял, чтобы пойти в бордель. Когда они вошли в тот дом, их сразу же окружили страшные создания, не похожие на нормальных людей. Высокие, завитые, напудренные, хрипло смеющиеся, пьяные, плачущие, они повели хоровод вокруг европейцев, а Хоа стоял в стороне и смотрел на Люса без улыбки – впервые за все время их знакомства... Люс лишь на мгновение увидел этот его взгляд, а потом снова с отвращением повернулся к морякам... У моряков были страшные руки – громадные, натруженные; обгрызенные ногти, покрытые красным лаком; очень большие, неживые стеариновые груди. Люс заметил, что кожа на этих искусственных грудях (декольте на их платьях было глубоким) какого-то мертвенного цвета – желтая, с отливом синевы.
...Ах Осака, Осака, сумасшедший город! Европа, Америка, Азия, Марс – все здесь смешалось, сплавилось воедино яростное сине-желто-красное ночное соцветие реклам, которые слепят, трижды отраженные в мокром асфальте, в стеклах витрин, в жирных капотах черных автомобилей... Осака, Осака, неистовый город, весь в пульсации жизни, ни на минуту не затихающий, весь в гомоне, крике, шуме, – самый неяпонский город в Японии, самый японский город в Азии!
«Что нового он может мне сказать о Гансе? – думал Люс, вышагивая следом за Онумой по узеньким улочкам Сидзукуси. – О Дорнброке мне больше ничего не надо. Мне теперь надо увидеть Исии. Тогда все закольцуется. Ей-то уж Ганс наверняка должен был сказать о мистере Лиме».
Онума вошел в маленький – всего пять столиков – бар. Хозяйка приветствовала его обязательным возгласом:
– Добро пожаловать!
Две девушки сняли с Люса дождевик и провели его к маленькому столику под лестницей, которая пахла свежей сосной и вела наверх, в жилое помещение.
– Как вы относитесь к сырой рыбе? – спросил Онума. – Я хочу предложить вам суси. Это очень вкусно: сырая рыба и рис. Некоторые европейцы не могут есть сырую рыбу, но на этот случай у нас припасена макахура, то есть икра. Или осьминог, он не так физиологичен.
– Я люблю сырую рыбу. И сырое мясо. И вообще, больше всего мне нравится поедать ежей, – ответил Люс.
Онума чуть посмеялся – каждая нация вправе шутить по-своему – и спросил:
– Был трудный перелет?
– Нет, все нормально...
– Не очень устали?
– Это вы о ежах? Простите меня: я так шучу.
– Нет, это вы простите, что я не понял ваш юмор, – ответил Онума.
Как только к их столику подошли девушки и принесли целлофановые пакетики с горячими влажными салфетками, пропитанными благовониями, с лица Онумы сошло напряжение, и оно сделалось непроницаемо спокойным.
«Такое же лицо было у Хоа, – подумал Люс, – когда он сказал на черной лестнице, что я родился счастливым, потому что мне покровительствует случай».
«Вообще-то, случай обращен против людей, – сказал тогда Хоа. – Ведь рождение, как, впрочем, и смерть, случайно». Он тогда три раза повторил, что случай спас мне жизнь. «Не будь поездки в этот „Олд Айлэнд“ и не пойми я, что вы действительно разгневаны поведением мистера Ричмонда (я это до конца понял, когда вы так испугались мистера Ричмонда, испугались около такси; я его тоже очень испугался, я вообще боюсь белых: только потому я согласился выполнить просьбу мистера Лао...), вы бы исчезли. Я ведь ничего против вас не имел... Вы мешали мистеру Лао, помощнику председателя Лима. Я наблюдал за вами в клубе и понял, что убирать вас будет легко, потому что вы сопротивляетесь лишь на словах – на деле вы беспомощны. Но вы действительно очень сильны в словах. Я не очень вас сначала понимал, мистер Люс, – продолжал Хоа, – вы всегда и всем говорили правду, а я не понимал, как это можно говорить всю правду: это ведь значит оставить себя незащищенным... А потом я понял, что ваш прием самый действенный: ложь заставляет держать в голове тысячи версий, ложь тренирует разум человека, без лжи невозможен прогресс, мистер Люс, но когда лжи противостоит правда, тогда, значит, человек, говорящий правду, очень надеется на свои инстинкты, тайные провидения – он уверен, что и во лжи собеседника ему откроется истина».
Онума сказал:
– Суси надо обязательно макать в соевый соус, это придает пище особый колорит, лишь соя может объединить рис и сырое мясо тунца в единый ансамбль лакомства. Нет, нет, макайте еще смелее, мистер Люс... Знаете, лучше я буду называть вас Люсо-сан, ладно?
– «Сан» – это господин?
– Я бы не стал так переводить. «Чио-Чио-Сан» популярна у вас в Европе. Вы переводите «Чио-Чио-Сан» как «Мадам Батерфляй»... А ведь это неверно. «Ночная бабочка во время грозы кажется черной, но утром она умирает белой, как солнце в дни тумана...» Это средневековье... Я бы так перевел имя героини оперы... «Сан» заключает в себе массу смыслов. Вообще, иероглифика весьма многосмысленна. «Сан» – это проявление уважительности в обращении к человеку... Нет, я бы не хотел переводить этот иероглиф как «господин». Мне слово «господин» не нравится, очень не нравится... «Сан» нельзя перевести на ваш язык. Только иероглифика способна передать истинное значение «сан». Кстати, в чем я не был согласен с Мао, так это с его попыткой реформировать язык, переведя иероглифы на латинский шрифт...
– Интересуетесь филологическим экспериментом ультралевых?
– Выпьем сакэ, пока оно горячее. Нашу водку надо пить очень горячей. Здесь дают прекрасное сакэ из Иокогамы. Двойная очистка, причем наш рис смешан с южнокитайским, чуть желтоватым. Здесь действительно особое сакэ.
– Очень вкусно. И суси замечательно. Никогда не думал, что у вас такая прекрасная еда...
– Ну, это мы только начинаем экскурс в нашу кулинарию, Люсо-сан. Вас ждут сюрпризы... Редактор коммунистической газеты как-то сказал мне, что он согласен помириться с феодализмом лишь на базе народной японской кухни.
– Вы тоже коммунист, Онума-сан?
Онума рассмеялся:
– Вы правильно обратились ко мне. Некоторые европейцы говорят «Онума», некоторые – «мистер Онума», и это все обижает меня. «Онума-сан» – это очень приятно. Хорошо, что вы именно так обратились ко мне. Иногда приходится подсказывать, и тогда уже не так приятно, если тебя называют по правилам. Сюрприз всегда приятен. Нет, я не коммунист... А вы?
– Я их уважаю.
– Вы член партии?
– Для художника членство в партии необязательно.
– А я к коммунистам отношусь плохо.
– Приветствуете Мао и не любите коммунистов...
– Я не связываю личность Мао с общезначимым коммунизмом. Мао – лидер азиатской страны, которая за двадцать лет превратилась в мощную державу...
– Сама по себе или с помощью Кремля?
Онума словно не слышал вопроса Люса.
– Мао, – продолжал он, – обратился к молодежи, а мы, например, мучаемся с нашим дзенгакуреном...
– Что такое дзенгакурен? – спросил Люс.
– Это те, кого у вас называют длинноволосыми, новые левые. Мы с ними мучаемся, компрометируем себя политикой кнута и пряника, заигрываем с ними, сажаем их, платим им... А Мао взял да и сделал государственную ставку на молодежь, когда понял, что идеи мирового коммунизма входят в противоречие с практикой его внутренней и внешней политики. Он сумел использовать в своих целях поколение молодых. В этом смысле я приветствую эксперимент Мао. Он собрал воедино догмы буддизма, и методику Троцкого, и концепции научной революции последнего десятилетия. Это серьезная комбинация. Недаром же в Австралии редакторам газет уже предписано воздерживаться от карикатур на Мао, а многим из них рекомендовано писать об его эксперименте в уважительных тонах. При этом о Японии там пишут в совершенно разнузданном, недопустимом тоне. Меня это наполовину радует, а наполовину огорчает. Моя мать – китаянка, а кровь – это всегда кровь, не так ли?.. Но, как сын японского отца, я обижен за Японию...
– Но что же главное, привлекающее вас в опыте Мао? Игра с молодежью?
– Нет, Люсо-сан... Главное, что меня привлекает в эксперименте Мао, – это борьба против партийной и государственной бюрократии...
– Вы убеждены, что в Китае была партийная и государственная бюрократия?
– Это наивно опровергать.
– У меня сомнение: если начинали все вместе – Мао, Лю Шао-ци, Пын Дэ-хуай, Линь Бяо, Дэн Сяо-пин, Чэнь И, то почему один из них стал бюрократом и наймитом иностранной державы, а другой остался верным идее? Не кажется ли вам странным обвинение, выдвинутое против председателя КНР Лю Шао-ци, в служении интересам иностранной державы? У нас может случиться, что генерал или незадачливый помощник министра оказывается агентом иностранных держав – их ловят на алчности, на бабах или гомосексуализме, но в мире еще не было такого, чтоб глава государства, министр иностранных дел, военный министр и генеральный секретарь партии оказывались агентами и наемниками иностранцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54