- Умный ты, аналитик чертов!
- Стараемся, - самоуверенно согласился с его словами Алик. - Ты
только представь, Саня, всю меру их безнравственности, цинизма, подлости,
демагогии!
- Чего кипятишься-то? Я про них все понял уже года два, почитай, тому
назад. А ты, я думаю, и того раньше.
- Кипячусь я, Саня, оттого, что вольно или невольно - не важно,
десятилетиями подыгрывал им в их играх. И как про какую-нибудь мерзость
узнаю, сразу же один вопрос: кого винить - их? себя?
- Обязательно кого-нибудь винить, - почему-то обиделся Смирнов, -
жить надо по-новому начинать как можно быстрей.
- Нам не начинать, завершать пора, Саня. Помирать скоро.
- Будто я не знаю. Только вот какая штука: не верю я, что
когда-нибудь помру.
17
После приема пищи довольно долго глазел на нарядную публику
"Макдоналдса". Сюда ходили, как в театр. Надоело. Встал и вышел. Уже вовсю
горела неоновая реклама: здесь огненная буква "М" - не метро,
"Макдоналдс", на той стороне бульвара золотое загадочное слово "Самсунг".
Малость поглазел и тут. На уверенных, в таких же куртках, как и он,
молодых людей, которые, сбившись в кучки, деловито обсуждали что-то, на
вальяжных, лениво прогуливающихся девиц, на бойких торговцев жвачкой,
презервативами, пивом, газетами. Все, находящиеся здесь совершенно
отчетливо представляли, в чем смысл жизни. А он не представлял.
Сырцов перешел бульвар и поплелся по Тверской. Магазин "Рыба".
Заглянул в "Рыбу". За двадцать пять рублей купил баночку лососины от того,
что баночка была маленькая и залезала в карман. У книжного магазина под
землей пересек улицу и пошел в обратную сторону. В переулке светилась
скромная вывеска ресторан "Центральный". Очереди не было. Неизвестно зачем
- сыт был до тошноты - открыл тяжелую дверь.
- Спецобслуживание! - зашумел швейцар, но узнал и, сделал вид, что
обрадовался: - Георгий Николаевич! Давненько, давненько нас не навещали!
Сырцов кивнул швейцару и по ступенькам поднялся в зал. Знакомый
официант мигом устроил место за столиком для своих. У колонны. Чтобы
как-нибудь оправдать свое появление в этой точке общепита, заказал сто
пятьдесят коньяка, зеленый салатик и бутылку "пепси". Без желания убирал
все это, не интересуясь энергично отдыхавшими людьми. Расплатился и
удалился к чертовой матери.
В дырке, над которой была надпись "Пицца-хат" неизвестно зачем
приобрел пиццу в красивой круглой коробке, а в киоске уже закрывавшегося
Елисеева бутылку "Наполеона".
Еще раз пересек Тверскую под землей и направился к машине.
Бережно устроил коробку и бутылку на заднем сидении, сел к рулю и
включил зажигание. Приборная доска давала уютный, как от торшера с
абажуром, теплый и успокаивающий свет. Захотелось домой, к торшеру.
Послать все к черту, и домой. Так и решил было - домой, но у
Университетского сделал поворот налево, потом направо и у нового цирка
налево. Поставил "семерку" на стоянку, вышел, отошел подальше, чтобы лучше
видно было. В окнах на одиннадцатом этаже горел свет. На кухне и в
гостиной. Дома уже.
На стоянке посторонних машин не было. Сырцов, не таясь, вошел в
подъезд. Но на всякий случай, проверился, как обычно. Спускаясь с
двенадцатого на одиннадцатый, учуял станный запах. Поначалу не понял, что
это, но потом понял все. Запах газа шел от горошкинской двери. Приник ухом
к замочной скважине, прислушался. Тишина, тишина.
Кинулся к дверям ближайших соседей и жал, жал на звонок. Звонок был
старомодный, верещал, как зарезанный поросенок.
- Что, что надо? - спросил из-за двери старушечий голос.
- У вас на площадке сильный запах газа! - прокричал Сырцов.
- Это не у нас, - ответила старуха, - соседям звоните.
И зашлепала вглубь квартиры, тупая курица, - слышно было. В следующую
дверь Сырцов и звонил и ногой барабанил.
- Вы что, спятили? - угрожающе поинтересовался молодой интеллигентный
баритон.
- У вас на площадке сильный запах газа! - повторил крик Сырцов.
- Это не у нас, - дублируя старуху, ответил баритон.
- Да поймите же вы, что действовать надо! Отравитесь же все,
взорветесь ко всем чертям!
Дверь отворилась. В дверях стоял сытый бородач с сигаретой в розовых
губах. Сырцов вырвал у него изо рта сигарету, бросил на пол, затоптал.
- Что же это такое?! - возмутился было бородач, но, втянув носом
воздух, понял, почему это сделал Сырцов, и залепетал: - Что делать, что
делать?
- Кажется, это вон из той квартиры, - Сырцов кивнул на горошкинскую
дверь и соврал: - Я туда звонил - не отвечают. Надо вскрывать. Быстро,
топорик какой-нибудь, нож, что ли!
Бородач метнулся вглубь своей квартиры. Старухина дверь приоткрылась
на щелку. У дверей, значит, осталась, а шлепанцами для конспирации
стучала, старая чертовка. Сырцов и ей дал задание:
- Бабка, тряпку намочи под краном и давай мне сюда!
Щели не стало. Зато раскрылась третья, последняя дверь на площадке.
- Это очень опасно? - нервно спросил сухой пожилой интеллектуал.
- Очень! - не успокоил его Сырцов.
Прибежал бородач с кухонным тесаком и тремя ножами в руках.
- Это подойдет?
- Подойдет, подойдет, - одобрил его Сырцов и приказал интеллектуалу:
- А вы окно на площадке распахните, чтобы газ на волю выходил.
Появилась старуха в мокрым полотенцем. И не старуха вообще, а дама в
возрасте.
- Я полотенце намочила, правильно? - спросила она совсем другим
голосом.
- Правильно, - одобрил и ее Сырцов. Тесак толстоват. Широкий нож,
пожалуй, подойдет. Он положил широкий тесак и два ножа на пол и
проинструктировал бородача: - Вы будете дверь к петлям дергать, а я
попытаюсь защелку отжать. Ну, начали!
Со второй попытки Сырцов отжал язычок. Только бы на нижний замок не
было закрыто. Он толкнул дверь, и она подалась.
Газовый дух плотной волной выкатился на площадку. Сырцов, прикрыл нос
и рот мокрым полотенцем, вошел в квартиру. В гостиной никого не было. Он
настежь, на обе створки, распахнул окно и двинулся на кухню.
Она полулежала в неизвестно как попавшем сюда кабинетном кресле,
откинув голову на низкую спинку, в траурном своем одеянии. С закрытыми
глазами. Естественно так лежала, будто спала.
От закрыл все открытые четыре газовые конфорки, прошел к окну и
открыл его. Потянул могучий сквозняк - видимо, интеллектуал выполнил его
приказ.
На столе лежала пустая блестящая упаковка родедорма, шариковая ручка
и белый твердый квадратик, на котором было написано: "И я не могу".
Осторожно касаясь пальцами только острых краев, Сырцов перевернул
квадратик. Это была почти такая же поляроидная фотография, как та, что и у
него в кармане. На весь кадр - предсмертная записка Горошкина.
- Не трогайте. Это вещдок, - зажав нос носовым платком и не дыша,
сказал интеллектуал и, подойдя к окну и сделав вдох, спросил: - Она
мертвая?
Сырцов знал, что она мертва, но - так надо было - взял ее уже
холодную руку и сделал вид, что слушает пульс.
- Да, - сказал он и вышел на площадку.
- Мы уже вызвали скорую помощь и милицию, - сообщила пожилая дама.
- Не могу. Пойду вниз, свежим воздухом подышу, - изображая трясение,
сообщил Сырцов и вызвал лифт.
Выйдя, он подбежал к машине, включил мотор и рванул с места. Успел:
он уже развернулся за станцией метро, когда, приближаясь, завыли сирены
милиции и скорой.
У дома он поставил машину на стоянку, вылез и внимательно осмотрел ее
- в порядке ли? Завтра ее надо будет возвратить наследникам Горошкина.
Наверняка есть первая жена и дети.
У своих дверей машинально сильным вдохом нюхнул воздух: не пахнет ли
газом. Опомнился, усмехнулся, щелкнул замком. По своей квартире ходил, как
чужой - изучая. Изучив, приступил к уборке. Унес с журнального столика
ополовиненную бутылку "Энесси", лимонные и сырные обрезки, грязные рюмки.
Рюмки вымыл и поставил в кухонный шкаф. Взял с полки граненый стакан, а из
прихожей пиццу и бутылку "Наполеона". Все это поставил на освободившийся
столик.
Сел было в кресло, но тут же пересел на диван-кровать. Откупорил
бутылку, налил полный стакан. Из кармана извлек поляроидный снимок и
положил рядом со стаканом. Глядя на снимок, выпил до дна. Потом уже на
снимок не смотрел: просто пил. Пил он не спеша, но и не мешкая особо.
Через час ликвидировал "Наполеон". Сделав дело, решил отдохнуть немного.
Откинулся на диване, полуприлег и мигом заснул, не раздеваясь.
18
Тяжело было Кузьминскому каждый вечер бывать у Алуси. Сегодня
старательно оттягивал момент своего присутствия в ясеневской квартире:
темперамент его явно уступал Алусиному, да и возраст уже не тот -
сороковник. К тому же хороший повод придумал: проверить знакомы ли,
связаны ли Алуся с иностранцем Красновым, зафиксированном в книжечке
Курдюмова. Ну, а если Курдюмов позвонит и дома никого не застанет, значит
будет звонить до тех пор, пока они не появятся на Алусиной квартире.
Алуся не знала никакого Краснова, но, познакомившись с ним в
ресторане Дома кино, надралась в честь этого знакомства до прихода всех
чертей, среди которых Краснов оказался самым знакомым и симпатичным.
Пришлось Витюше сильно поднатужиться, чтобы отодрать даровитую актрису от
такого толстенького, от такого упакованного, от такого любвеобильного
иностранца Краснова.
Виктор был без машины и поэтому пришлось ловить такси. В одиннадцать
часов вечера! У Дома кино! До Ясенева! Водители отбрасывали Кузьминского с
возмущением и брезгливостью, как засаленный и рваный рубль. Выхода не
было, и руководство было вынуждено ввести в бой резерв главного
командования. На проезжую часть Брестской выскочила пестрая и праздничная
Алуся. Праздновала и веселилась она по делу: бессовестная и идиотская
залепуха Кузьминского насчет проб и главной роли в фильме по его сценарию
превратилась в не менее бессовестную и идиотскую реальность - и пробы
были, и утверждение на главную роль. Режиссер - новатор твердо, на всю
оставшуюся жизнь, решил идти путем первооткрывателя. В общем, повезло
Алуське, шибко повезло.
А все через нахального, немолодого уже (но по справедливости - не без
обаяния) козла Виктора Кузьминского, ради многочисленных удовольствий
которого она должна торчать на проезжей части Брестской, соблазнительным
телосложением отвлекая внимание тупых обладателей автотранспорта от
светофоров на себя.
Не торчала, стояла скорее. Но покачивалась. С переборами, но - для
удержания равновесия, с шажком вправо - влево, вперед - назад. А получился
некий танец, аллоголический танец для водил под названием: "Отвезите
несчастную, впервые в жизни попробовавшую спиртное девушку домой в
Ясенево".
Вскоре поймала дурачка, поспешно влезла в салон и уже оттуда,
намертво усевшись, полным, для галерки, голосом позвала: - Виктор! Витюша!
Не обернулся водила, потеряв надежду на кое-какую перспективу -
человек слова был, мужчина, не заблажил выметайтесь мол, лишь спиной
затвердел, да сказал, когда влез Кузьминский, сказал неумолимо: - До
Ясенева тройной тариф!
- Крути, Гаврила! - презрительно приказал Кузьминский. При тройном
тарифе благодетелем был он, а не огорченный автомобилист.
По пустынным улицам домчались за полчаса.
За пять минут Алуся умело подготовила сносное ложе. Минут пятнадцать
на общую санитарию и гигиену. И за дело, за дело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
- Стараемся, - самоуверенно согласился с его словами Алик. - Ты
только представь, Саня, всю меру их безнравственности, цинизма, подлости,
демагогии!
- Чего кипятишься-то? Я про них все понял уже года два, почитай, тому
назад. А ты, я думаю, и того раньше.
- Кипячусь я, Саня, оттого, что вольно или невольно - не важно,
десятилетиями подыгрывал им в их играх. И как про какую-нибудь мерзость
узнаю, сразу же один вопрос: кого винить - их? себя?
- Обязательно кого-нибудь винить, - почему-то обиделся Смирнов, -
жить надо по-новому начинать как можно быстрей.
- Нам не начинать, завершать пора, Саня. Помирать скоро.
- Будто я не знаю. Только вот какая штука: не верю я, что
когда-нибудь помру.
17
После приема пищи довольно долго глазел на нарядную публику
"Макдоналдса". Сюда ходили, как в театр. Надоело. Встал и вышел. Уже вовсю
горела неоновая реклама: здесь огненная буква "М" - не метро,
"Макдоналдс", на той стороне бульвара золотое загадочное слово "Самсунг".
Малость поглазел и тут. На уверенных, в таких же куртках, как и он,
молодых людей, которые, сбившись в кучки, деловито обсуждали что-то, на
вальяжных, лениво прогуливающихся девиц, на бойких торговцев жвачкой,
презервативами, пивом, газетами. Все, находящиеся здесь совершенно
отчетливо представляли, в чем смысл жизни. А он не представлял.
Сырцов перешел бульвар и поплелся по Тверской. Магазин "Рыба".
Заглянул в "Рыбу". За двадцать пять рублей купил баночку лососины от того,
что баночка была маленькая и залезала в карман. У книжного магазина под
землей пересек улицу и пошел в обратную сторону. В переулке светилась
скромная вывеска ресторан "Центральный". Очереди не было. Неизвестно зачем
- сыт был до тошноты - открыл тяжелую дверь.
- Спецобслуживание! - зашумел швейцар, но узнал и, сделал вид, что
обрадовался: - Георгий Николаевич! Давненько, давненько нас не навещали!
Сырцов кивнул швейцару и по ступенькам поднялся в зал. Знакомый
официант мигом устроил место за столиком для своих. У колонны. Чтобы
как-нибудь оправдать свое появление в этой точке общепита, заказал сто
пятьдесят коньяка, зеленый салатик и бутылку "пепси". Без желания убирал
все это, не интересуясь энергично отдыхавшими людьми. Расплатился и
удалился к чертовой матери.
В дырке, над которой была надпись "Пицца-хат" неизвестно зачем
приобрел пиццу в красивой круглой коробке, а в киоске уже закрывавшегося
Елисеева бутылку "Наполеона".
Еще раз пересек Тверскую под землей и направился к машине.
Бережно устроил коробку и бутылку на заднем сидении, сел к рулю и
включил зажигание. Приборная доска давала уютный, как от торшера с
абажуром, теплый и успокаивающий свет. Захотелось домой, к торшеру.
Послать все к черту, и домой. Так и решил было - домой, но у
Университетского сделал поворот налево, потом направо и у нового цирка
налево. Поставил "семерку" на стоянку, вышел, отошел подальше, чтобы лучше
видно было. В окнах на одиннадцатом этаже горел свет. На кухне и в
гостиной. Дома уже.
На стоянке посторонних машин не было. Сырцов, не таясь, вошел в
подъезд. Но на всякий случай, проверился, как обычно. Спускаясь с
двенадцатого на одиннадцатый, учуял станный запах. Поначалу не понял, что
это, но потом понял все. Запах газа шел от горошкинской двери. Приник ухом
к замочной скважине, прислушался. Тишина, тишина.
Кинулся к дверям ближайших соседей и жал, жал на звонок. Звонок был
старомодный, верещал, как зарезанный поросенок.
- Что, что надо? - спросил из-за двери старушечий голос.
- У вас на площадке сильный запах газа! - прокричал Сырцов.
- Это не у нас, - ответила старуха, - соседям звоните.
И зашлепала вглубь квартиры, тупая курица, - слышно было. В следующую
дверь Сырцов и звонил и ногой барабанил.
- Вы что, спятили? - угрожающе поинтересовался молодой интеллигентный
баритон.
- У вас на площадке сильный запах газа! - повторил крик Сырцов.
- Это не у нас, - дублируя старуху, ответил баритон.
- Да поймите же вы, что действовать надо! Отравитесь же все,
взорветесь ко всем чертям!
Дверь отворилась. В дверях стоял сытый бородач с сигаретой в розовых
губах. Сырцов вырвал у него изо рта сигарету, бросил на пол, затоптал.
- Что же это такое?! - возмутился было бородач, но, втянув носом
воздух, понял, почему это сделал Сырцов, и залепетал: - Что делать, что
делать?
- Кажется, это вон из той квартиры, - Сырцов кивнул на горошкинскую
дверь и соврал: - Я туда звонил - не отвечают. Надо вскрывать. Быстро,
топорик какой-нибудь, нож, что ли!
Бородач метнулся вглубь своей квартиры. Старухина дверь приоткрылась
на щелку. У дверей, значит, осталась, а шлепанцами для конспирации
стучала, старая чертовка. Сырцов и ей дал задание:
- Бабка, тряпку намочи под краном и давай мне сюда!
Щели не стало. Зато раскрылась третья, последняя дверь на площадке.
- Это очень опасно? - нервно спросил сухой пожилой интеллектуал.
- Очень! - не успокоил его Сырцов.
Прибежал бородач с кухонным тесаком и тремя ножами в руках.
- Это подойдет?
- Подойдет, подойдет, - одобрил его Сырцов и приказал интеллектуалу:
- А вы окно на площадке распахните, чтобы газ на волю выходил.
Появилась старуха в мокрым полотенцем. И не старуха вообще, а дама в
возрасте.
- Я полотенце намочила, правильно? - спросила она совсем другим
голосом.
- Правильно, - одобрил и ее Сырцов. Тесак толстоват. Широкий нож,
пожалуй, подойдет. Он положил широкий тесак и два ножа на пол и
проинструктировал бородача: - Вы будете дверь к петлям дергать, а я
попытаюсь защелку отжать. Ну, начали!
Со второй попытки Сырцов отжал язычок. Только бы на нижний замок не
было закрыто. Он толкнул дверь, и она подалась.
Газовый дух плотной волной выкатился на площадку. Сырцов, прикрыл нос
и рот мокрым полотенцем, вошел в квартиру. В гостиной никого не было. Он
настежь, на обе створки, распахнул окно и двинулся на кухню.
Она полулежала в неизвестно как попавшем сюда кабинетном кресле,
откинув голову на низкую спинку, в траурном своем одеянии. С закрытыми
глазами. Естественно так лежала, будто спала.
От закрыл все открытые четыре газовые конфорки, прошел к окну и
открыл его. Потянул могучий сквозняк - видимо, интеллектуал выполнил его
приказ.
На столе лежала пустая блестящая упаковка родедорма, шариковая ручка
и белый твердый квадратик, на котором было написано: "И я не могу".
Осторожно касаясь пальцами только острых краев, Сырцов перевернул
квадратик. Это была почти такая же поляроидная фотография, как та, что и у
него в кармане. На весь кадр - предсмертная записка Горошкина.
- Не трогайте. Это вещдок, - зажав нос носовым платком и не дыша,
сказал интеллектуал и, подойдя к окну и сделав вдох, спросил: - Она
мертвая?
Сырцов знал, что она мертва, но - так надо было - взял ее уже
холодную руку и сделал вид, что слушает пульс.
- Да, - сказал он и вышел на площадку.
- Мы уже вызвали скорую помощь и милицию, - сообщила пожилая дама.
- Не могу. Пойду вниз, свежим воздухом подышу, - изображая трясение,
сообщил Сырцов и вызвал лифт.
Выйдя, он подбежал к машине, включил мотор и рванул с места. Успел:
он уже развернулся за станцией метро, когда, приближаясь, завыли сирены
милиции и скорой.
У дома он поставил машину на стоянку, вылез и внимательно осмотрел ее
- в порядке ли? Завтра ее надо будет возвратить наследникам Горошкина.
Наверняка есть первая жена и дети.
У своих дверей машинально сильным вдохом нюхнул воздух: не пахнет ли
газом. Опомнился, усмехнулся, щелкнул замком. По своей квартире ходил, как
чужой - изучая. Изучив, приступил к уборке. Унес с журнального столика
ополовиненную бутылку "Энесси", лимонные и сырные обрезки, грязные рюмки.
Рюмки вымыл и поставил в кухонный шкаф. Взял с полки граненый стакан, а из
прихожей пиццу и бутылку "Наполеона". Все это поставил на освободившийся
столик.
Сел было в кресло, но тут же пересел на диван-кровать. Откупорил
бутылку, налил полный стакан. Из кармана извлек поляроидный снимок и
положил рядом со стаканом. Глядя на снимок, выпил до дна. Потом уже на
снимок не смотрел: просто пил. Пил он не спеша, но и не мешкая особо.
Через час ликвидировал "Наполеон". Сделав дело, решил отдохнуть немного.
Откинулся на диване, полуприлег и мигом заснул, не раздеваясь.
18
Тяжело было Кузьминскому каждый вечер бывать у Алуси. Сегодня
старательно оттягивал момент своего присутствия в ясеневской квартире:
темперамент его явно уступал Алусиному, да и возраст уже не тот -
сороковник. К тому же хороший повод придумал: проверить знакомы ли,
связаны ли Алуся с иностранцем Красновым, зафиксированном в книжечке
Курдюмова. Ну, а если Курдюмов позвонит и дома никого не застанет, значит
будет звонить до тех пор, пока они не появятся на Алусиной квартире.
Алуся не знала никакого Краснова, но, познакомившись с ним в
ресторане Дома кино, надралась в честь этого знакомства до прихода всех
чертей, среди которых Краснов оказался самым знакомым и симпатичным.
Пришлось Витюше сильно поднатужиться, чтобы отодрать даровитую актрису от
такого толстенького, от такого упакованного, от такого любвеобильного
иностранца Краснова.
Виктор был без машины и поэтому пришлось ловить такси. В одиннадцать
часов вечера! У Дома кино! До Ясенева! Водители отбрасывали Кузьминского с
возмущением и брезгливостью, как засаленный и рваный рубль. Выхода не
было, и руководство было вынуждено ввести в бой резерв главного
командования. На проезжую часть Брестской выскочила пестрая и праздничная
Алуся. Праздновала и веселилась она по делу: бессовестная и идиотская
залепуха Кузьминского насчет проб и главной роли в фильме по его сценарию
превратилась в не менее бессовестную и идиотскую реальность - и пробы
были, и утверждение на главную роль. Режиссер - новатор твердо, на всю
оставшуюся жизнь, решил идти путем первооткрывателя. В общем, повезло
Алуське, шибко повезло.
А все через нахального, немолодого уже (но по справедливости - не без
обаяния) козла Виктора Кузьминского, ради многочисленных удовольствий
которого она должна торчать на проезжей части Брестской, соблазнительным
телосложением отвлекая внимание тупых обладателей автотранспорта от
светофоров на себя.
Не торчала, стояла скорее. Но покачивалась. С переборами, но - для
удержания равновесия, с шажком вправо - влево, вперед - назад. А получился
некий танец, аллоголический танец для водил под названием: "Отвезите
несчастную, впервые в жизни попробовавшую спиртное девушку домой в
Ясенево".
Вскоре поймала дурачка, поспешно влезла в салон и уже оттуда,
намертво усевшись, полным, для галерки, голосом позвала: - Виктор! Витюша!
Не обернулся водила, потеряв надежду на кое-какую перспективу -
человек слова был, мужчина, не заблажил выметайтесь мол, лишь спиной
затвердел, да сказал, когда влез Кузьминский, сказал неумолимо: - До
Ясенева тройной тариф!
- Крути, Гаврила! - презрительно приказал Кузьминский. При тройном
тарифе благодетелем был он, а не огорченный автомобилист.
По пустынным улицам домчались за полчаса.
За пять минут Алуся умело подготовила сносное ложе. Минут пятнадцать
на общую санитарию и гигиену. И за дело, за дело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47