Ну кому нужна моя непутевая жизнь, старички?
- Тем, кто опасается, что непутевая Алуся где-нибудь кому-нибудь так,
между прочим, ляпнет о том, что узнала совершенно по-посреднически
случайно и чему значения не придавала. И этот ляп лишит их привилегии,
больших бабок, а, может быть, и жизней. Имеет ли смысл им давать полную
свободу даровитой артистке резвиться, как она хочет? Лучший же способ
лишить свободы - лишить жизни. Такова их профессиональная логика, Алла, -
долбил в одну точку Смирнов.
- Ну, а если я расскажу вам все, что вы хотите от меня узнать, то три
старичка и один пожилой дядечка образуют вокруг меня непробиваемое
Суворовское каре и защитят от самого страшного ворога?
- Гляди ты, сколько слов мудреных знает! - искренне удивился пожилой
дядечка Кузьминский.
- Не совсем так, Алла. - Смирнов был терпелив и нежен, как зубной
врач. - Если они узнают, что сведения, смертельно страшащие их, известны
не одной только Алусе, а целому ряду заинтересованных лиц, то убийство
известной артистки им ничегошеньки уже не дает. Убийство - страшное дело,
Алла, и даже убийцы, по возможности, стараются его избегать.
- Что вы хотите от меня? - серьезно спросила Алуся. Аргументация
Смирнова, казалось, произвела на нее впечатление.
- Ответить на несколько вопросов по курдюмовским и, естественно, по
твоим связям.

36
Бабье лето, уходя, баловало народонаселение Подмосковья вовсю и
ненавязчивым желтым солнцем, и нежно выцветшим, будто продернутым
серебряной нитью, голубым небом, нивесть откуда еле ощущаемым теплым
ветром, и золотом - на деревьях, на земле, в полете - листом. Золото
листьев было всех сортов и оттенков: от тяжелого густого червоного до
блестящего, как надраенная солдатская пряжка: поддельного африканского.
Прикрыв от солнца длинным козырьком каскетки заметные свои глаза, он
в непроизвольной неге прогуливался берегом известной среднерусской речки
Клязьмы. Удобнее гулять было бы по той стороне, что называется высокий
берег: там и берег выше, там и грунт потверже, там и симпатичная тропка
пробита.
Но ему хотелось гулять именно по той стороне, и он гулял именно по
этой стороне, путаясь в высокой серой пыльной траве и часто попадая
ногами, обутыми в подходящие для этого дела почти доходящие до икр
кроссовки, неожиданные ямы и ямки.
Ему предоставили полную схему ежедневных (с возможными и
контролируемыми отклонениями) скупых передвижений Василия Федоровича.
Самой для него привлекательной частью схемы оказалась ежедневная (исключая
экстроординарные пропуски) пробежка-отвлечение (от непосильных трудов,
вечно утомленного банкира вдоль Клязьмы, пробежка, которая давала ему, как
он утверждал в кругу друзей, заряд энергии на весь следующий день.
Василий Федорович, естественно, бегал симпатичной тропкой по твердому
грунту на той стороне, а он искал удобного для себя местечка на этой.
Клязьма повернула, ушла от домов дачного поселка и вышла на простор. На
том, высоком берегу, фундаментальный забор санатория, за бетонными плитами
которого густой лес, на этом - широкая пройма, заросшая местами саженцами,
да еще в целых листочках орешником. Орешник рос кустами, а через несколько
куп от него шла очень приличная и мало пользуемая автомобилистами
асфальтовая полоса, ведущая на основную трассу.
Именно здесь, вот на этом двухсотметровом отрезке его место. Он
трижды отмерил эти двести метров, оценивая достоинства и недостатки двух,
похожих на взрывы зарослей орешника. Выбрал, наконец, и отправился в
Москву пить пиво.

37
Вечером он осторожно спустил с асфальтовой полосы свой "жигуленок" на
дальнюю обочину и поставил его так, чтобы не было видно номеров. Из
багажника вынул рабочий кейс и складной велосипед, которым не
воспользовался: к облюбованным кущам он шел пешком еле заметной тропкой,
пробитой мальчишескими босыми ногами, кейс и велосипед он нес в руках.
Обустраиваясь в кустах, он позволил себе для уверенности в
предстоящем успехе негромко и игриво напевать:
- Знаю я одно прелестное местечко:
Под горой там маленькая речка!
Он любил изредка пошутить. Ему нравилось шутить в подобных
обстоятельствах. Не ломая и не вырубая ветвей, он, очень напрягаясь и
затратив массу сил, выдавил, можно сказать, себе удобное гнездо в частых,
упругих неподатливых ветвях. Сделав дело, позволил себе отдохнуть в полной
расслабке: разуться, снять штормовку и вздремнуть минут пятнадцать... Даже
легкий сон увидел: он плывет брассом, осторожно разгребая перед собой
золотые кувшинки.
Очнулся, глянул на часы. До банкирского пробега, если ничего не
случится, оставалось сорок минут. Он раскрыл кейс.
...Василий Федорович бежал впереди, а охранник сзади. В оптический
прицел был отлично виден фирменный наряд немолодого спортсмена: розовые с
желтым и черным трусы, верноподданические бело-сине-красные гольфы, черная
с золотом футболка и, конечно же, кроссовки "Рибок". Охранник ограничился
темно-синим с красными полосами тренировочным костюмом.
Бежать банкиру было тяжело: тряслись бульдожьи щеки, тряслись жидкие
ляжки, содрогалось, имевшее твердую округлую форму брюхо. Но современный,
решительный и рисковый бизнесмен должен находиться в отличной физической
форме, чтобы любой соперник не смог сбить его с ног как в переносном, так
и в прямом смысле.
Он пропустил их, уже заранее решив, что на обратном их пути работать
ему значительнее удобнее. Они завернули за ограду санатория, и он стал
ждать. Через пятнадцать минут они вернулись. Перекрестье оптического
прицела ночного видения выбрало висок Василия Федоровича и последовало
вместе с ним.
Здесь. Василий Федорович чуть развернулся, и сразу стал доступен
высокий лысеющий вспотевший от физической нагрузки лоб.
Василий Федорович и охранник убежали по своим делам. Он осторожно
уложил прицел в кейс и, развернув складной велосипед, пустился на нем в
обратный путь. Во тьме он довольно успешно находил тропку и почти все
семьсот метров вел велосипед по ней. Сложить велосипед, уложить кейс и
велосипед в багажник, не очень вереща стартером, завести машину и быстро,
но не вразнос, выскочить на асфальтовой полосе на главную магистраль - он
глянул на хронометр - пять минут тридцать секунд. Прибавить три
велосипедных минуты, и получается, округляя, десять минут. При подобных
данных перехват категорически исключен. Он облегченно вздохнул, глядя на
полотно Ярославского шоссе, и вспомнив о хорошем, о мелкой плотной пене
пива, горьковатый вкус которого он любил больше всего.

38
Бабье лето не сдавалось, и этот и следующий день был хорош. Он прибыл
на место сильно загодя, когда солнце стояло еще высоко. Все-таки уже
глубокая осень: пройма стала не посещаемой даже главными любителями воды -
местным пацаньем. Проведя на месте контрольные полтора часа, он пешком
дошел до железнодорожной станции, где в небольшом стаде на автомобильной
стоянке неприметно пасся его "жигуленок".
Подремав на заднем сиденье ровно час, он перекусил, довольно скверно,
кстати, в местном буфете, а кофе выпил свой, из термоса, вернувшись в
автомобиль. Сев за руль, закрыл глаза, уронил руки, уложил на спинку
сидения затылок - расслабился и проверил себя. Остался собой доволен и
тронулся в путь.
"Жигуленок" загнал в еще вчера облюбованное место. Еще раз осмотрел
машину с асфальта. Номеров не видно. Привычной уже тропкой двинул на
исходные позиции, в правой руке держа кейс, а в левой - складной
велосипед. Шел уверенно, быстро, как бы по срочному делу. Он,
действительно, шел по срочному делу.
Он лег на спину, чтобы не отвлекаться на ненужные подробности местной
жизни и не утомлять шею. Он смотрел вверх. Сквозь разрывы в ветвях и
листьях мелкими кусочками виднелось уже небо, которое явственно, на
глазах, меняло цвет - из серого в темно-серый. Уходил короткий осенний
день, смеркалось.
В девятнадцать ноль-ноль он раскрыл кейс и стал собирать винтовку.
Привинтил и расправил складной приклад, прикрепил к стволу оптический
прицел ночного видения, наслаждаясь, как в половом акте, затвором ввел
патрон в патронник. Все готово, и ждать ровно двадцать девять минут.
Ровно через двадцать девять минут показалась неразлучная пара.
Василий Федорович сменил наряд: на нем были желтая футболка, голубые трусы
(шведско-украинские цвета) и кроссовки "Найх". Охранник сохранил верность
старому тренировочному костюму.
Туда он их не стал вести - лишнее напряжение. Он принял Василия
Федоровича через двенадцать минут, когда тот вывернул из санаторной
ограды.
Держа висок в перекрестье прицела, он пока не затворял дыханья. Рано.
Ближе, еще ближе. Он последний раз мягко выдохнул. Василий Федорович чуть
развернулся, и сразу стал доступен его лысеющий вспотевший лоб. Сейчас.
Нежно, как любовно-экстазное "Ох!", прозвучал выстрел.
Винтовка с дьявольской силой двинулась в его руках и казенной частью
ствола нанесла ему мощный удар в скулу. Он потерял сознание. Последней
мутнеющей картинкой увиделись в оптическом прицеле равномерно
передвигающиеся в оздоровительном беге Василий Федорович и охранник.
Смирнов со снайперской винтовкой в руках подошел к уютному гнездышку,
когда скорый на руку Сырцов уже закончил свою работу: непришедший еще в
себя стрелок был полностью упакован. Смирнов осмотрел, светя фонариком,
бесчувственного снайпера и предложил Сырцову кое-какие поправки:
- Руки с наручниками переведи со спины на живот. До дороги за ноги
его волочить на спине удобнее будет.
- Начальник, как всегда прав, - согласился Сырцов, и в момент
переоборудовал клиента. Когда клиента положили на спину, оказалось, что он
смотрит. Смотреть он мог, а говорить не мог: рот был тщательно залеплен
широким пластырем.
- Очнулся, Александр Иванович, - доложил Сырцов.
- Весьма условно, - уточнил Смирнов. - Во время войны мне однажды в
ППШ пулю влепили, так я неделю чумной ходил. Полное сотрясение организма
происходит, контузия.
- Я его агрегат осмотрел, - с завистью сказал Сырцов. - Тютелька в
тютельку влепили. Как раз под затвор.
- С двухсот метров при таком оптическом прицеле, - не принял
комплимент Смирнов, - следует мухе в глаз попадать.
- Плюгавенький какой, - с сожалением констатировал Сырцов, под
смирновским фонарем окончательно рассмотрев клиента.
- Да, не Шварценеггер, - согласился Смирнов. - Но нам же удобнее:
волочить легче.
Предусмотрительный Сырцов руки в наручниках привязал к талии, а
другой конец пропустил сквозь плотно замотанные ноги и, выведя где-то у
пяток, сделал петельку, как для детских саночек. Любишь кататься - люби и
саночки возить.
- Я его поволоку, а вы, Александр Иванович, все остальное барахло
понесете.
- Барахло, - проворчал Смирнов, при свете фонаря разбирая винтовку
клиента, - это, брат, не барахло, а заказная штучная работа. Теперь она у
меня в коллекции будет.
Разобрал, по ячейкам уложил в кейс, взял кейс в правую, а
фантасмагорический сейчас складной велосипед в левую, и приказал:
- Поехали.
И поехали. Первую часть пути ехал, правда, один клиент. Ехал, весьма
легко скользя на спине по влажной уже к полной ночи траве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47