оглядывал богатые поля и виноградники и восхищался тем, кто так споро и умело ведет это хлопотное хозяйство.
Это были последние спокойные минуты его жизни, а потому оставим милорда Зелга в совершеннейшем одиночестве – ему не скоро еще придется ощутить нечто подобное – и заглянем в замок. Там тоже потихоньку-помаленьку творится история мира.
* * *
Думгар просмотрел список дел, с облегчением отметив, что большинство пунктов уже вычеркнуто и осталась самая малость. Иные бы сказали – мелочь, но славный управляющий да Кассаров такого понятия не признавал. Когда-то давно он служил прапрапрадеду Зелга – алхимику и философу, – вот тот вообще утверждал, что боги живут в мелочах.
Он направил свои стопы к диковинному колодцу, что был вырыт на заднем дворе замка и почти никогда не использовался по назначению. Правда, колодец был украшен несколькими бронзовыми фигурами, прятался в зарослях плюща и повилики, а потому глаз от-весть от него было нельзя. Однако немногочисленная людская прислуга упорно предпочитала любоваться им издали.
Думгар наклонился над колодцем и вопросил в ухающую глубину:
– Эй, утоплик, ты там?
– Нет, – язвительно ответил снизу некто. – Отправился выступать в королевском национальном ансамбле песни и пляски… Конечно тут. Где мне еще быть?
– Ты не привередничай! – пригрозил Думгар. – Я к тебе по делу. Милорд герцог, сколько я понимаю, не совсем привычен к нормальной жизни. Воспитывался исключительно среди людей, так что взгляд на многие вещи у него скорее всего странный и временно ограниченный. Это печально, но факт. И потому в первые дни нужно всячески облегчать ему процесс адаптации.
– Чего-чего? – уточнил голос.
– Привыкания, неуч. Так вот ты изволь не угукать из-под воды. И не ругаться непристойно, ежели милорд решит водицы испить.
– То есть он меня ведром по башке, а я сиди и молчи, как лягуха в глотке аиста?! И где после этого справедливость?
– Милорд – человек добрый. Когда войдет в курс дела, то отблагодарит тебя за терпение. А уж если ты его огорчишь своими жалобами да рассказами, я тебя самолично добуду на сушу и учиню с тобой воспитательный процесс.
– Нет, постой, Думгар. Ты чего? – заволновался некто так, что вода в колодце шумно заплескалась. – Я что? Я ничего. И помолчу, если уж так надо. Оно, конечно, ведром по голове – стеснительно и малоприятно. Но ради милорда герцога и твоего душевного спокойствия…
– Это хорошо, что ты такой понятливый и сострадаешь моей неспокойной душе, – сказал Думгар. – Я даже думаю, что мессир Зелг вполне может тебя в речку выпустить.
– Не знаю, – протянул утоплик. – Я уж тут как-то привык, обжился. А ведро, ну что ведро? Беспокойство, конечно, и всякое такое, зато и пообщаться есть с кем. А в реке с кем поговоришь? Со щуками и сомами?
– Ундинки тоже не в рукомойниках живут, – усмехнулся Думгар. – И водяных на твой век хватит.
– Не, это я раньше, лет двести тому, ундинами грезил. А сейчас уж дно обставил по своему вкусу, мох по камням вырастил знатный – пушистый такой, мягонький, жаб опять же подманил. Да и стар я стал на холодном течении плескаться, поди, радикулит сразу взыграет. От добра добра не ищут. Ты не переживай, домоправитель, я свое слово всегда держу. Только ты мне кинь чего-нибудь мягонького, дабы на макушку пристроить. Ежели спросонья конфуз случится, так чтоб не отреагировать в полную силу.
– Договорились, – согласился Думгар.
Затем он вернулся в замок, прошествовал в парадную залу и устроился в огромном каменном кресле, чтобы передохнуть часок и предаться размышлениям о самых насущных проблемах.
Почтенный домоправитель понимал, сколь серьезно и глубоко будет потрясен его молодой хозяин, когда обнаружит вопиющее несовпадение того, чему его учили все эти годы, и того, что существует на самом деле. При всем желании у Зелга не получится закрыть глаза на некоторые факты и пытаться жить, как живут все нормальные люди. К слову сказать, Думгар полагал такую жизнь неправильной, исковерканной и больной.
Одной этой проблемы с лихвой может хватить на долгое время, но есть дела поважнее. Домоправитель внимательно следил за текущими новостями и отчетливо видел, как нагнетается обстановка в стране, как распространяются отвратительные сплетни и слухи о семье да Кассар. Он старался, как мог, если и не предотвратить, то хотя бы оттянуть момент катастрофы, но существовала объективная реальность со своими неумолимыми законами. И по всему выходило, что мессир Зелг вернется в наихудший из возможных периодов – точнехонько к гражданской смуте, к войне, которую уже подготовили и вот-вот развяжут против него Юлейн и его министры.
* * *
То, что его высыпало встречать чуть ли не все население окрестных агрипульгий, Зелга скорее обрадовало, нежели насторожило. Мало ли откуда добрые подданные могли узнать о его приближении. В конце концов, герцоги да Кассар на дорогах не валяются. И хотя он особо не афишировал свое происхождение, но и скрывать не скрывал. И потому многочисленную делегацию воспринял как нечто само собой разумеющееся.
Комментарии, которые доносились до его ушей из пестрой толпы, тоже доставили молодому герцогу удовольствие. Прелестные молодые девы, алея, как маков цвет, перешептывались: «Какой красавец! Картиночка!», «Ой! Он прямо на меня посмотрел – как взглядом по сердцу полоснул!», «Не на тебя, а на меня вовсе!» И несли прочую девичью чушь, что заставляет суровые мужские сердца биться чуть сильнее.
Мужички с удовольствием разглядывали могучую фигуру, стать и гордую осанку милорда, перепихивались локтями и ворчали себе под нос нечто одобрительное.
Здоровенный и нестарый еще детина в черной шелковой рубахе, затейливо вышитой серебром по вороту, представился старостой Иоффой и поднес Зелгу кубок литого золота, полный вина, как он пояснил, с лучших герцогских виноградников. Тот осушил кубок в три глотка и признал, что вино действительно великолепное, и уж только потом обратил внимание, что сосуд выполнен в форме человеческого черепа. Сия мелочь слегка опечалила молодого просветителя и реформатора, коим наивно полагал себя Зелг.
Он тут же дал себе зарок буквально на днях собрать верных подданных и выступить перед ними с обличительной речью, в которой доходчиво бы разъяснялся вред, происходящий от суеверий и предрассудков. «Школу открою, больницу для бедных, – размышлял юноша. – Буду нести свет угнетенному народу, образовывать и воспитывать молодое поколение».
Правда, народ встречал его с искренней радостью, веселился, пел, дудел в немыслимые дудки, танцевал и выкрикивал что-то приветственное и дружелюбное. И все это уж никак не походило на встречу тирана и деспота, каким, по мнению молодого герцога, должен был представляться мирным пейзанам любой маг и чернокнижник. И угнетенными они не выглядели. Однако мирные пейзане по темноте и неучености просто могли не подозревать о горестной своей судьбе. Это ведь сколько, положим, простому труженику нужно работать, чтобы заработать на такой вот сосуд.
Сам кубок, впрочем, Зелга порадовал. Огромный кусок золота в руках деревенского старосты свидетельствовал о том, что родовое поместье его не окончательно разорено, дела отнюдь не в упадке и неведомый управитель хорошо заботится о наследии предков. А сколь приятно чувствовать себя состоятельным человеком.
– И все же вы, почтенный, уберите это подальше. Не то мой добрый народ решит, что я и на самом деле какой-нибудь некромант. И ужаснется, чего доброго. Само собой, вещица занятная, выполнена с величайшим искусством, только не стоит делать из нее ритуальный предмет. С этого дня в герцогстве будут новые порядки. Я намерен решительно опровергнуть все слухи о чудесах и ужасах, которые распространяются невежественными и озлобленными людьми, – смущаясь, произнес Зелг. – Вот вы сами, к примеру, понимаете, что я вовсе никакой не маг, тем более не потомственный некромант, а такой же простой человек, как и вы?
Опровержение – это подтверждение в форме отрицания.
Андре Франсуа-Понсе
– Как пожелает мессир герцог. В этих пределах любой с радостью поймет все, что вы ни скажете, а хоть бы и про вашу простоту, – легко согласился Иоффа и отдал кубок статному парню лет двадцати, что тенью ходил за старостой. – Мой сын Раван. Готов служить вашему высочеству верой и правдой. Он тоже согласен и не опровергает. А теперь дозвольте сопроводить вас в замок, мессир. Там господин Думгар верно заждались.
И он взял коня под уздцы.
– Кто этот господин Думгар? – спросил Зелг.
– Домоправитель герцогов да Кассар с незапамятных времен. Правая рука вашего прадедушки, дедушки, а впоследствии – батюшки…
– Пусть им земля будет пухом, – торопливо вставил герцог.
Иоффа метнул на него быстрый и странный взгляд, как если бы молодой хозяин ляпнул нечто совершенно неприличное либо откровенно глупое. Однако предпочел не комментировать.
– Вы, полагаю, мало знаете о господине Думгаре? – уточнил он, когда они уже двигались по направлению к замку, сопровождаемые шумной толпой поселян.
– К сожалению, Иоффа. Моя матушка с великой осторожностью относилась к батюшкиной родне и неблагосклонно воспринимала слухи, которые доходили до нас из Тиронги. Вероятно, в силу этой неприязни она редко заговаривала со мной о делах, о моем родовом поместье, а также о преданных и верных слугах, коих – как я теперь вижу – у меня и по сей день немало.
– Вполне понятное стремление матери уберечь свое единственное дитя от превратностей судьбы заслуживает токмо уважения и сочувствия, – проникновенно сказал Иоффа. – Что же до верных слуг, то ваше высочество совершенно правы: тут их сыщется в избытке. Мы все принадлежим вам и душой, и телом. И именно как верный слуга мессира герцога я обязан предупредить вас о том, что господин Думгар – он весьма необычный… особенный, я бы сказал – неповторим есть.
– Догадываюсь, – усмехнулся Зелг. – Судя по всему, это древний старец, если он служил еще моему прадеду.
– Древний? Да, древний, – усмехнулся Иоффа. – А вот старец ли?
В этот момент они достигли первого ряда укреплений, проехали под вратами, украшенными венками из прелестных цветов, лентами и зелеными миртовыми ветвями. На надвратной башне реял на ветру черный с серебром флаг кассарийских некромантов.
Лишь только конь Зелга ступил на вымощенную звонким камнем дорогу, что – прямая, как стрела, – вела ко второму ряду укреплений и обрывалась на краю глубокого рва, воздух наполнился торжественным пением труб. Невидимые герольды надрывались от восторга, сообщая миру великую весть: мессир да Кассар снова дома, замок встречает хозяина.
У Зелга даже слезы навернулись на глаза.
Именно их герцог и посчитал единственной причиной, по которой ему так и не удалось обнаружить виртуозов трубачей, хотя он усердно вертел головой во все стороны.
Потом почтительно приотстала толпа добрых поселян и поворотила обратно, в Виззл – праздновать возвращение господина и поднимать бесчисленные тосты за здоровье, процветание и упрочение рода да Кассаров.
А потом почти бесшумно опустился подъемный мост, конь, влекомый Иоффой, бодро процокал по дубовому, окованному железом настилу, миновал трапезную, оружейную и конюшни, оставил в стороне черную громаду донжона и остановился перед самыми дверями господского дома.
По ступенькам, словно лазурные речные воды, стекал к ногам Зелга драгоценный аздакский ковер, который его матушка непременно запрятала бы в сокровищницу и запретила выносить даже в пиршественный зал, не то что класть под ноги.
И первый всплеск варварской гордости захлестнул герцога. Он слегка устыдился этого, но только слегка. Зелг даже не представлял себе, насколько сильна кровь кассарийских некромантов, и потому не мог понять, что творится с ним – обычно таким спокойным и уравновешенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59