Так мне кажется.
– Вам не угрожал?
– За что?..
– За то, что отвергали его ухаживания.
– Из осторожности я не козырилась перед Володькой. Конечно, он понимал, что пустой номер тянет, но обиды не высказывал. Надеялся соблазнить меня богатством. А я однажды уже была «богатой». Второй раз не хочу обжигаться.
– Имеете в виду неудачное замужество?
– Естественно.
– Почему не сложилась семейная жизнь?
Лиза смущенно потупилась:
– Зачем вам знать эту грязь…
– Поверьте, не из любопытства.
– Наверное, думаете, что мой бывший муж из ревности «замочил» Володьку?
– Разве это исключено?
– Стопроцентно. Вскоре после моего дезертирства с семейного фронта муженек скоропостижно отправился в мир иной.
– Умер?
– Киллеры из автомата Калашникова в упор расстреляли.
– За что?
– Слишком богатый был и хотел стать еще богаче.
– Вот как… – Бирюков помолчал. – Может, и Гусянова из-за богатства прикончили?
– Может быть. У крутых ребят кровавые разборки – заурядное дело. Через сорок дней ждите новый труп. Бандиты, обычно, мстят за убийство после сороковин.
– Откуда вам известны бандитские обычаи?
– Хотя и немного, но я пообщалась с бизнесменами. Наслышалась, какие ужасы творятся вокруг больших денег.
– Неужели Гусянов ни словом не обмолвился, зачем он вчера приехал в Раздольное?
Лиза неопределенно дернула плечиками:
– Наверное, за деньгами. Закарян весь вчерашний день занимался подготовкой юбилейного торжества, и, когда Гусянов заявился, его в таверне не было. Перед пьянкой Володька сказал мне: «Передай Хачику, чтобы приготовил пятнадцать „лимонов“ на мелкие расходы».
– Он вроде бы намеревался у вас заночевать…
– Кто бы ему это позволил?! – словно испугалась Лиза. – В деревне каждый шаг виден, как под микроскопом. Не скрою, напрашивался хам проводить до дому, но я популярным языком ему объяснила, что в провожатых не нуждаюсь. Сказала: «Сначала протрезвись».
– Куда же после этого Гусянов отправился?
– По-моему, в «Белый дом» своих предков.
– Вместе с другом?
– Нет. Друг остался возле таверны в машине дремать.
– Какая машина была?
– Старая спортивного вида иномарка. Кажется, «Лагуна», что ли… Обычно Володька приезжал на своем лакированном джипе, а в этот раз почему-то друг его привез в зашарпанной машинешке.
– Госномер не приметили?
– Мне и в голову не стукнуло примечать.
На все вопросы Лиза отвечала быстро, почти не задумываясь, но при этом было заметно, что внутренне она напряжена и очень встревожена.
– У вас какая-то большая неприятность? – внезапно спросил Бирюков.
– С чего такое взяли?
– По лицу видно.
– А что мое лицо?.. Просто не выспалась сегодня.
– В вашем возрасте «просто» бессонницей страдать рано. Если не спалось, значит, была какая-то серьезная причина. Гусянов не дал спать?
– Ну, вот еще!..
– Тогда расскажите, что случилось ночью?
– Ничего.
– Лиза, вы или в чем-то сами обманываетесь с испугу, или хотите меня обмануть… – спокойно сказал Антон и, сделав паузу, добавил: – Обманываться – нехорошо, а обманывать – еще хуже. Кто вас запугал?
– Я не из пугливых.
– Бывают обстоятельства, когда пугаются не только пугливые. Или, по-вашему, не так?..
– Так, конечно. Бывает, что и ружье само стреляет.
– К Гусянову этот пример не подходит. Гусянова застрелили.
– Я вовсе не о нем сказала.
– А о ком?
– О его друге.
– Вот и давайте поговорим откровенно, без намеков. Поверьте, все тайное со временем становится явным.
Лиза, потупившись, стала рассматривать наманикюренные ноготки. Затем вскинула на Бирюкова синие глаза, опять потупилась и тихо заговорила:
– Если откровенно, сама не понимаю, что произошло. Вчера Гусянов засиделся в таверне до полночи. Кое-как от него избавившись, сразу побежала домой. По пятницам я всегда прибираю в доме. Вчера тоже решила не отступать от заведенного порядка. Пока мыла пол, протирала пыль, потом умывалась да переодевалась, время к трем часам ночи подкатило. Легла в постель – не могу уснуть. То ли устала, то ли от пьяной болтовни Гусянова и накуренного им в таверне дыма голова разболелась. Какие-то сумбурные мысли без конца кружились. Едва кое-как задремала, послышался тихий стук по оконному стеклу. Открыла глаза – уже светает. Приподняла краешек занавески – у окна, зажав левой ладонью пальцы правой руки, Володькин друг Крупа стоит. А из ладони вроде кровь капает. Перепугалась: «Чего тебе?» Он поморщился: «Дай по-быстрому какую-нибудь чистую тряпку, руку забинтовать». – «Что случилось?» – «На охоте стал доставать из машины ружье, а оно выстрелило». – «Само, что ли?» – «Само. Давай скорее тряпку!» Выхватила из платяного шкафа новенькую наволочку и в форточку сунула. Он попросил: «Выйди, помоги завязать». Набросила халатик, выбежала. Когда увидела рану, чуть в обморок не брякнулась. Концы пальцев, как в мясорубке побывали… – Лиза зябко поежилась. – В общем, перевязала ему руку и узел крепко затянула, чтобы кровь хоть немного остановить. Спросила: «Где Володька?» – «На охоте остался». – «Почему тебе не помог?» – «Много будешь знать – быстро старухой станешь. Лучше помоги подлить в движок масла. Давление, будь проклято, как назло стало падать». Когда управились с «давлением», пробасил: «Ты, снегурочка, меня никогда не видела и ничего не знаешь. Понятно?.. Если кому-нибудь болтнешь, устроим в вашем ауле такой тарарам, что всем тошно станет». И укатил.
– В какую сторону поехал? – спросил Бирюков.
– За таверной свернул на трассу. Дальше – не знаю.
– Ружье в машине не видели?
– В багажнике, откуда Крупа доставал канистру с маслом, не было, а в салон я не заглядывала.
– Как он узнал, в каком доме вы живете?
– Однажды с Гусяновым на джипе к моему дому подъезжал. Наверное, с неделю назад.
– Выходит, он не в первый раз появился в Раздольном?
– Дважды здесь его видела.
– Раньше нигде не встречали?
– Нет.
– Какие у Гусянова были отношения с фермером Куделькиным?
– У Володьки – никаких. С Богданом общается Семен Максимович, но мне об их отношениях ничего не известно. Кстати сказать, когда хозяином шашлычной был Куделькин, он содержал большую отару овец. Закарян каждое утро спозаранку свежевал барашков. Шашлыки были – что надо.
– Они и теперь у вас неплохие.
– Хачик старается. Но из мороженой баранины, которую привозит в рефрижераторе Семен Максимович, не тот вкус.
– Что же Гусянов не заведет отару, как Куделькин?
– Говорит, нет смысла. Оно и в самом деле так. Стоимость шашлыков, что из свежего мяса, что из мороженого, одинаковая. Даже с каждым месяцем дорожает…
Бирюков проговорил с Лизой Удалой больше часа. За это время следователь Лимакин узнал у жены Куделькина – невысокой настороженной брюнетки, что Богдан среди ночи уехал на своем «Москвиче» в Новосибирск за какой-то шестерней для комбайна. Вернуться домой обещал лишь после того, как раздобудет эту деталь. У Голубева результат оказался вообще нулевым. Сколько он ни стучал в металлические ворота, из «Белого дома» никто не вышел. Оттуда доносился только отрывистый лай, судя по трубному голосу, породистого дога, которого Слава мысленно окрестил собакой Баскервилей.
– Интересно, куда это господа Гусяновы подевались?.. – будто сам себя спросил Бирюков.
Голубев вздохнул:
– Знаешь, Игнатьич, мне показалось, что в одном из окон второго этажа через щелку между шторами за мной кто-то наблюдал. Не могу этого утверждать, но чувствовал на себе пристальный взгляд.
– Придется проверить твою интуицию… – Бирюков, задумавшись, помолчал. – Переночуй, Слава, у Егора Захаровича и завтра утром попробуй узнать у наших понятых, о каком серьезном деле они говорили в таверне с Владимиром Гусяновым. После этого познакомься с бритоголовым сватом кузнеца. Он приехал сюда совместить юбилей родственника с охотой на лугах. Ну и, разумеется, дождись появления в Раздольном Семена Максимовича и Богдана Куделькина. Дальше действуй в зависимости от складывающихся обстоятельств.
– Лизу Удалую можно пощупать?
Бирюков улыбнулся:
– Боюсь, Славочка, что она набьет тебе на лбу шишку покрупнее, чем Замотаев за стогом набил Упадышеву.
– Игнатьич, я ж не в прямом смысле, – засмеялся Голубев. – Имею в виду, официально побеседовать с ней можно, если возникнут вопросы?
– Побеседуй. Однако без особой необходимости язык с Лизой не чеши…
В сгустившихся сумерках село мирно отходило ко сну. Хозяйки перестали бренчать ведрами. Смолкла накормленная и напоенная скотина. Утихла пляска во дворе Ефима Одинеки, но гулянье по традиции продолжалось шумно. В ярко освещенном доме с распахнутыми настежь окнами многоголосый слаженный хор дружно тянул мелодию незабываемой народной песни:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была-а-а…
Глава VII
На рассвете Голубеву приснился странный сон. Сидит будто он в скрадке возле засохшей березы на берегу Долгого озера, а вокруг пьяные охотники, опережая друг друга, лупят по летающим уткам пробками из бутылок, брызгающих густой, как вата, пеной. Проснувшись, Слава открыл глаза и прислушался. С лугов доносились приглушенные расстоянием ружейные выстрелы, похожие и впрямь на хлопки пластмассовых пробок, вылетающих из откупоренных бутылок шампанского. Во дворе испуганно закудахтали куры. Послышался ворчливый голос Егора Захаровича:
– Куда вы, окаянные, под ноги лезете… Кыш-ш, проказницы!..
Быстро одевшись, Голубев вышел на крыльцо и прищурился от яркого утреннего солнца. Посреди двора на круглой чугунной печке с короткой трубой тихонько дребезжал крышкой закипающий чайник. Старик осторожно поднял его и обернулся к Голубеву:
– Выспался?.. Умывайся под рукомойником да – к столу. Пожуем сваренную утку с хлебушком. Чайку, настоенного на шиповнике, с сахарком пошвыркаем.
В конце завтрака, за чаем, Слава спросил старика:
– Не слышали, не вернулся ночью в свой дворец Семен Максимович?
Тот отрицательно повел головой:
– Железные ворота не скрипели. Стало быть, еще не приехал домой Капелька. «Москвичонка» Богдана Куделькина тоже не слышно было.
– А Упадышева с Замотаевым где можно разыскать?
Егор Захарович посмотрел в окно. Усмехнувшись в седую бороду, сказал:
– Вон, за усадьбой Ефима Одинеки, на лавочке возле Кешиной избы, закадычные дружки посиживают. Видать, соображают, где бы сподручнее опохмелиться.
Голубев, обжигаясь, торопливо допил стакан душистого чая и, поблагодарив гостеприимного Егора Захаровича за плотный завтрак, направился к друзьям. Поздоровавшись с ними, присел на край лавочки и начал разговор с беспроигрышного вопроса:
– Ну, как после вчерашнего, мужики?..
– Я-то ничего, а Кеша набрался, – с неизменным прононсом ответил Замотаев.
– Не преувеличивай, Гриня, – обидчиво возразил Упадышев. – По пути до дому ни разу не упал.
– Зато качался, как ванька-встанька.
– Это меня сват Ефима Иваныча накачал.
– Бритоголовый? – уточнил Слава.
– Ну, вылитый Фантомас. Но очень компанейский дядя. Не успеешь закусить, он уже следующую рюмаху наливает: «Будь здоров, Иннокентий!» Не уважить такого человека грешно. Приходилось пить второпях, на скорую руку.
– Что правда, то правда, – поддержал Замотаев. – На третьей рюмке я поперхнулся, говорю: «Притормози, Василь Василич, могу с разбегу захлебнуться». Он сразу не в бровь, а в глаз: «Ты меня уважаешь, Григорий?» – «Уважаю». – «Тяни до дна!»
– Василий Васильевич его зовут? – спросил Голубев.
– Ну.
– А фамилию свою он не говорил?
– Говорил при знакомстве. Чо-то такое из одежного… Кажется, Пиджаков.
Упадышев ехидно хохотнул:
– Ох, Гриня, ты ляпнул, как в лужу дунул. Не Пиджаков, а Кафтанчиков.
– Ты прав, с тебя – поллитра, – вроде как отшутился Замотаев.
– Про охоту разговора с ним не было? – снова задал вопрос Слава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Вам не угрожал?
– За что?..
– За то, что отвергали его ухаживания.
– Из осторожности я не козырилась перед Володькой. Конечно, он понимал, что пустой номер тянет, но обиды не высказывал. Надеялся соблазнить меня богатством. А я однажды уже была «богатой». Второй раз не хочу обжигаться.
– Имеете в виду неудачное замужество?
– Естественно.
– Почему не сложилась семейная жизнь?
Лиза смущенно потупилась:
– Зачем вам знать эту грязь…
– Поверьте, не из любопытства.
– Наверное, думаете, что мой бывший муж из ревности «замочил» Володьку?
– Разве это исключено?
– Стопроцентно. Вскоре после моего дезертирства с семейного фронта муженек скоропостижно отправился в мир иной.
– Умер?
– Киллеры из автомата Калашникова в упор расстреляли.
– За что?
– Слишком богатый был и хотел стать еще богаче.
– Вот как… – Бирюков помолчал. – Может, и Гусянова из-за богатства прикончили?
– Может быть. У крутых ребят кровавые разборки – заурядное дело. Через сорок дней ждите новый труп. Бандиты, обычно, мстят за убийство после сороковин.
– Откуда вам известны бандитские обычаи?
– Хотя и немного, но я пообщалась с бизнесменами. Наслышалась, какие ужасы творятся вокруг больших денег.
– Неужели Гусянов ни словом не обмолвился, зачем он вчера приехал в Раздольное?
Лиза неопределенно дернула плечиками:
– Наверное, за деньгами. Закарян весь вчерашний день занимался подготовкой юбилейного торжества, и, когда Гусянов заявился, его в таверне не было. Перед пьянкой Володька сказал мне: «Передай Хачику, чтобы приготовил пятнадцать „лимонов“ на мелкие расходы».
– Он вроде бы намеревался у вас заночевать…
– Кто бы ему это позволил?! – словно испугалась Лиза. – В деревне каждый шаг виден, как под микроскопом. Не скрою, напрашивался хам проводить до дому, но я популярным языком ему объяснила, что в провожатых не нуждаюсь. Сказала: «Сначала протрезвись».
– Куда же после этого Гусянов отправился?
– По-моему, в «Белый дом» своих предков.
– Вместе с другом?
– Нет. Друг остался возле таверны в машине дремать.
– Какая машина была?
– Старая спортивного вида иномарка. Кажется, «Лагуна», что ли… Обычно Володька приезжал на своем лакированном джипе, а в этот раз почему-то друг его привез в зашарпанной машинешке.
– Госномер не приметили?
– Мне и в голову не стукнуло примечать.
На все вопросы Лиза отвечала быстро, почти не задумываясь, но при этом было заметно, что внутренне она напряжена и очень встревожена.
– У вас какая-то большая неприятность? – внезапно спросил Бирюков.
– С чего такое взяли?
– По лицу видно.
– А что мое лицо?.. Просто не выспалась сегодня.
– В вашем возрасте «просто» бессонницей страдать рано. Если не спалось, значит, была какая-то серьезная причина. Гусянов не дал спать?
– Ну, вот еще!..
– Тогда расскажите, что случилось ночью?
– Ничего.
– Лиза, вы или в чем-то сами обманываетесь с испугу, или хотите меня обмануть… – спокойно сказал Антон и, сделав паузу, добавил: – Обманываться – нехорошо, а обманывать – еще хуже. Кто вас запугал?
– Я не из пугливых.
– Бывают обстоятельства, когда пугаются не только пугливые. Или, по-вашему, не так?..
– Так, конечно. Бывает, что и ружье само стреляет.
– К Гусянову этот пример не подходит. Гусянова застрелили.
– Я вовсе не о нем сказала.
– А о ком?
– О его друге.
– Вот и давайте поговорим откровенно, без намеков. Поверьте, все тайное со временем становится явным.
Лиза, потупившись, стала рассматривать наманикюренные ноготки. Затем вскинула на Бирюкова синие глаза, опять потупилась и тихо заговорила:
– Если откровенно, сама не понимаю, что произошло. Вчера Гусянов засиделся в таверне до полночи. Кое-как от него избавившись, сразу побежала домой. По пятницам я всегда прибираю в доме. Вчера тоже решила не отступать от заведенного порядка. Пока мыла пол, протирала пыль, потом умывалась да переодевалась, время к трем часам ночи подкатило. Легла в постель – не могу уснуть. То ли устала, то ли от пьяной болтовни Гусянова и накуренного им в таверне дыма голова разболелась. Какие-то сумбурные мысли без конца кружились. Едва кое-как задремала, послышался тихий стук по оконному стеклу. Открыла глаза – уже светает. Приподняла краешек занавески – у окна, зажав левой ладонью пальцы правой руки, Володькин друг Крупа стоит. А из ладони вроде кровь капает. Перепугалась: «Чего тебе?» Он поморщился: «Дай по-быстрому какую-нибудь чистую тряпку, руку забинтовать». – «Что случилось?» – «На охоте стал доставать из машины ружье, а оно выстрелило». – «Само, что ли?» – «Само. Давай скорее тряпку!» Выхватила из платяного шкафа новенькую наволочку и в форточку сунула. Он попросил: «Выйди, помоги завязать». Набросила халатик, выбежала. Когда увидела рану, чуть в обморок не брякнулась. Концы пальцев, как в мясорубке побывали… – Лиза зябко поежилась. – В общем, перевязала ему руку и узел крепко затянула, чтобы кровь хоть немного остановить. Спросила: «Где Володька?» – «На охоте остался». – «Почему тебе не помог?» – «Много будешь знать – быстро старухой станешь. Лучше помоги подлить в движок масла. Давление, будь проклято, как назло стало падать». Когда управились с «давлением», пробасил: «Ты, снегурочка, меня никогда не видела и ничего не знаешь. Понятно?.. Если кому-нибудь болтнешь, устроим в вашем ауле такой тарарам, что всем тошно станет». И укатил.
– В какую сторону поехал? – спросил Бирюков.
– За таверной свернул на трассу. Дальше – не знаю.
– Ружье в машине не видели?
– В багажнике, откуда Крупа доставал канистру с маслом, не было, а в салон я не заглядывала.
– Как он узнал, в каком доме вы живете?
– Однажды с Гусяновым на джипе к моему дому подъезжал. Наверное, с неделю назад.
– Выходит, он не в первый раз появился в Раздольном?
– Дважды здесь его видела.
– Раньше нигде не встречали?
– Нет.
– Какие у Гусянова были отношения с фермером Куделькиным?
– У Володьки – никаких. С Богданом общается Семен Максимович, но мне об их отношениях ничего не известно. Кстати сказать, когда хозяином шашлычной был Куделькин, он содержал большую отару овец. Закарян каждое утро спозаранку свежевал барашков. Шашлыки были – что надо.
– Они и теперь у вас неплохие.
– Хачик старается. Но из мороженой баранины, которую привозит в рефрижераторе Семен Максимович, не тот вкус.
– Что же Гусянов не заведет отару, как Куделькин?
– Говорит, нет смысла. Оно и в самом деле так. Стоимость шашлыков, что из свежего мяса, что из мороженого, одинаковая. Даже с каждым месяцем дорожает…
Бирюков проговорил с Лизой Удалой больше часа. За это время следователь Лимакин узнал у жены Куделькина – невысокой настороженной брюнетки, что Богдан среди ночи уехал на своем «Москвиче» в Новосибирск за какой-то шестерней для комбайна. Вернуться домой обещал лишь после того, как раздобудет эту деталь. У Голубева результат оказался вообще нулевым. Сколько он ни стучал в металлические ворота, из «Белого дома» никто не вышел. Оттуда доносился только отрывистый лай, судя по трубному голосу, породистого дога, которого Слава мысленно окрестил собакой Баскервилей.
– Интересно, куда это господа Гусяновы подевались?.. – будто сам себя спросил Бирюков.
Голубев вздохнул:
– Знаешь, Игнатьич, мне показалось, что в одном из окон второго этажа через щелку между шторами за мной кто-то наблюдал. Не могу этого утверждать, но чувствовал на себе пристальный взгляд.
– Придется проверить твою интуицию… – Бирюков, задумавшись, помолчал. – Переночуй, Слава, у Егора Захаровича и завтра утром попробуй узнать у наших понятых, о каком серьезном деле они говорили в таверне с Владимиром Гусяновым. После этого познакомься с бритоголовым сватом кузнеца. Он приехал сюда совместить юбилей родственника с охотой на лугах. Ну и, разумеется, дождись появления в Раздольном Семена Максимовича и Богдана Куделькина. Дальше действуй в зависимости от складывающихся обстоятельств.
– Лизу Удалую можно пощупать?
Бирюков улыбнулся:
– Боюсь, Славочка, что она набьет тебе на лбу шишку покрупнее, чем Замотаев за стогом набил Упадышеву.
– Игнатьич, я ж не в прямом смысле, – засмеялся Голубев. – Имею в виду, официально побеседовать с ней можно, если возникнут вопросы?
– Побеседуй. Однако без особой необходимости язык с Лизой не чеши…
В сгустившихся сумерках село мирно отходило ко сну. Хозяйки перестали бренчать ведрами. Смолкла накормленная и напоенная скотина. Утихла пляска во дворе Ефима Одинеки, но гулянье по традиции продолжалось шумно. В ярко освещенном доме с распахнутыми настежь окнами многоголосый слаженный хор дружно тянул мелодию незабываемой народной песни:
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была-а-а…
Глава VII
На рассвете Голубеву приснился странный сон. Сидит будто он в скрадке возле засохшей березы на берегу Долгого озера, а вокруг пьяные охотники, опережая друг друга, лупят по летающим уткам пробками из бутылок, брызгающих густой, как вата, пеной. Проснувшись, Слава открыл глаза и прислушался. С лугов доносились приглушенные расстоянием ружейные выстрелы, похожие и впрямь на хлопки пластмассовых пробок, вылетающих из откупоренных бутылок шампанского. Во дворе испуганно закудахтали куры. Послышался ворчливый голос Егора Захаровича:
– Куда вы, окаянные, под ноги лезете… Кыш-ш, проказницы!..
Быстро одевшись, Голубев вышел на крыльцо и прищурился от яркого утреннего солнца. Посреди двора на круглой чугунной печке с короткой трубой тихонько дребезжал крышкой закипающий чайник. Старик осторожно поднял его и обернулся к Голубеву:
– Выспался?.. Умывайся под рукомойником да – к столу. Пожуем сваренную утку с хлебушком. Чайку, настоенного на шиповнике, с сахарком пошвыркаем.
В конце завтрака, за чаем, Слава спросил старика:
– Не слышали, не вернулся ночью в свой дворец Семен Максимович?
Тот отрицательно повел головой:
– Железные ворота не скрипели. Стало быть, еще не приехал домой Капелька. «Москвичонка» Богдана Куделькина тоже не слышно было.
– А Упадышева с Замотаевым где можно разыскать?
Егор Захарович посмотрел в окно. Усмехнувшись в седую бороду, сказал:
– Вон, за усадьбой Ефима Одинеки, на лавочке возле Кешиной избы, закадычные дружки посиживают. Видать, соображают, где бы сподручнее опохмелиться.
Голубев, обжигаясь, торопливо допил стакан душистого чая и, поблагодарив гостеприимного Егора Захаровича за плотный завтрак, направился к друзьям. Поздоровавшись с ними, присел на край лавочки и начал разговор с беспроигрышного вопроса:
– Ну, как после вчерашнего, мужики?..
– Я-то ничего, а Кеша набрался, – с неизменным прононсом ответил Замотаев.
– Не преувеличивай, Гриня, – обидчиво возразил Упадышев. – По пути до дому ни разу не упал.
– Зато качался, как ванька-встанька.
– Это меня сват Ефима Иваныча накачал.
– Бритоголовый? – уточнил Слава.
– Ну, вылитый Фантомас. Но очень компанейский дядя. Не успеешь закусить, он уже следующую рюмаху наливает: «Будь здоров, Иннокентий!» Не уважить такого человека грешно. Приходилось пить второпях, на скорую руку.
– Что правда, то правда, – поддержал Замотаев. – На третьей рюмке я поперхнулся, говорю: «Притормози, Василь Василич, могу с разбегу захлебнуться». Он сразу не в бровь, а в глаз: «Ты меня уважаешь, Григорий?» – «Уважаю». – «Тяни до дна!»
– Василий Васильевич его зовут? – спросил Голубев.
– Ну.
– А фамилию свою он не говорил?
– Говорил при знакомстве. Чо-то такое из одежного… Кажется, Пиджаков.
Упадышев ехидно хохотнул:
– Ох, Гриня, ты ляпнул, как в лужу дунул. Не Пиджаков, а Кафтанчиков.
– Ты прав, с тебя – поллитра, – вроде как отшутился Замотаев.
– Про охоту разговора с ним не было? – снова задал вопрос Слава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28