выгнать вас туда, откуда пришли, али отдать князю Федору Юрьевичу под его руку, в Приказ, где заплечных дел мастера истинную правду от вас спознают...
Шхипер испугался. И, как нарочно, в это самое время на крыльцо царского дома вышел князь-кесарь, пальцами закладывая волосы за уши, обсасывая мокрый ус, поглядывая на утреннюю Двину, на лодьи и карбасы, стоящие у пристани, на солдат, что варили кашицу на берегу.
Медлить не следовало. И шхипер, отдав кумплимент перьями шляпы почти по песку, шаркнув, притопнул, отбив еще каблуком перед бешеным офицером, попятился к своей лодке, пихнул дремавшего Цаплю, оттолкнулся багром и только тогда, на воле, отдышался. Добродушное лицо его переменилось, толстые губы он подобрал, глаза теперь смотрели не растерянно и испуганно, а с сухой насмешливой злобой.
Поднявшись на борт «Золотого облака», Уркварт скорым шагом дошел до своей каюты, велел заварить себе кофею покрепче и позвать боцмана немедленно.
– Коли еще раз замыслите вы нечто подобное тому, что замыслили с Большим Иваном, – дребезжащим от бешенства голосом молвил шхипер, – то живым вашего собеседника отпускать от себя не смейте, ибо оба мы с вами нынче на волоске висим, понимаете ли? На эдаком волоске от смерти в застенке. Понимаете ли?
Дель Роблес молчал, с издевкой поглядывая на струсившего шхипера.
– Вон! – крикнул Уркварт.
Испанец вышел.
Уркварт достал из резного шкафчика флакон с успокоительным левантийским бальзамом, накапал в чашку, выпил и, позабыв про кофе, поехал с Цаплей на городской берег, где у стены Гостиного двора прогуливался широкоплечий человек в черной одежде лекаря – Дес-Фонтейнес, как звали его архангельские иноземцы.
– Гере шхипер чем-то расстроен? – насмешливо спросил лекарь.
– Я прошу вас именем бога: нигде и никогда не называйте меня гере! – взмолился Уркварт. – Моя жизнь в опасности...
– Я скорблю вместе с вами, если это так, как вы говорите! – усмехнулся лекарь. – Что же случилось?
Шхипер рассказал. Дес-Фонтейнес пожал плечами.
– Ваш боцман хотел выслужиться перед шаутбенахтом помимо меня, – сказал он спокойно, – и попался. Не знаю, зачем понадобилось ярлу Юленшерне проверять те сведения, которые он получает от меня. Вы имели честь беседовать с ярлом в Стокгольме?
– Я был ему представлен! – ответил Уркварт.
– Для чего?
– Ярл Юленшерна сомневается в том, что московиты строят флот. Они строят кар-ба-сы, – так изволил выразиться ярл шаутбенахт...
Дес-Фонтейнес молчал. Молча он распахнул перед шхипером калитку своего двора. Два черных пса датской породы оскалились на Уркварта, Дес-Фонтейнес ласково им посвистал.
В доме лекаря было чисто, пахло бальзамами и лекарственными травами, на столе стоял вываренный череп, возле него две витые свечи. Уркварт полистал книгу в переплете из телячьей кожи, сочувственно спросил:
– Вам приходится изучать медицину, гере премьер-лейтенант?
Дес-Фонтейнес улыбнулся одними губами.
– Звание лекаря дает мне возможность бывать везде, где я хочу, – ответил он. – Нынче я пользую братьев Бажениных, когда они хворают, и часто посещаю новую верфь на Вавчуге. Садитесь, гере шхипер...
Уркварт сел в удобное кресло. Певчие птицы весело перекликались в своих клетках, солнечные блики переливались в изразцах.
– Вы славно живете! – сказал шхипер.
– В моем доме ничего не должно напоминать мне Московию и московитов. Ничего и никогда. Я постарался так убрать свое жилище, чтобы хоть стены и обстановка здесь напоминали мне нашу добрую Швецию...
Он вдруг спросил:
– Как здоровье его королевского величества?
– Его королевское величество, гере, да продлит господь его дни, не слишком хорошо себя чувствует. Он очень болен, и только провидению известно, увижу ли я его по возвращении...
– Вот как?
– Да, вот так...
– А что слышно о наследнике?
Уркварт налил себе светлого пива, сладко вздохнул:
– О-о, гере, наш будущий король наполняет глубокой радостью сердца своих подданных. Умные люди толкуют, что даже теперь видно, как наш Карл Двенадцатый прославит свое отечество...
– Из чего же это видно?
– Это видно прежде всего из характера его королевского высочества. Это, гере лейтенант, видно из той беспримерной смелости, с которою он так недавно промчался на диком олене по улицам нашей славной столицы. Кстати, насчет этого оленя: они побились об заклад – принц Фридрих Гольштейн-Готторпский и наш славный Карл. Шутка ли проскакать на диком олене по улицам Стокгольма, да еще мальчику...
– Да, это не шутка! – серьезно сказал Дес-Фонтейнес.
– Он очень, очень храбр, наш будущий король! – воскликнул шхипер. – Рассказывают, что, напоив рейнским вином допьяна дикого медведя, он вступает с ним в единоборство. Особое внимание его высочества направлено на то, чтобы закалить себя. Для этого он студеными зимними ночами спит на сене в конюшне своего дворца. Более того, гере лейтенант: дворцовая челядь рассказывает, что среди глубокой ночи он встает со своей кровати для того, чтобы лечь на пол в одной сорочке. На каменный, холодный пол...
Лекарь искоса посмотрел на Уркварта, но не выразил своего одобрения. Он молчал, и по его темному, бесстрастному лицу совершенно нельзя было понять, о чем он думает.
– Вот каков наш наследник! – воскликнул Уркварт. – Но это еще не все. Известно, что он чрезвычайно любит игру в солдатики. Известно также, что он часто рассматривает прекрасный рыцарский роман «Гедеон Фон-Максибрандер». Там много картинок, отличных картинок, изображающих разные подвиги...
– Вы рассказали мне много интересного, чрезвычайно много! – произнес лекарь. – Я ведь тут просто ничего не знаю...
Он разлил пиво в кружки, подул на пену, заговорил не торопясь:
– Теперь о деле, гере шхипер. Как я понимаю, вам доведется иметь честь по возвращении видеть ярла шаутбенахта. Думаю, что вам, как и мне, теперь уже понятно, что царь приезжает в Архангельск во второй раз не только для забавы...
Уркварт слегка шевельнул одной бровью.
– Здесь, на Беломорье, проживают истинные мореходы, – продолжал Дес-Фонтейнес. – Вы тут не в первый раз и сами это отлично знаете. Надеюсь, что вы подтвердите мое мнение ярлу шаутбенахту... Я уже писал в Стокгольм, что умный и деятельный воевода князь Апраксин выстроил новую верфь близ города Архангельска, в Соломбале. Выше по Двине деятельно работает верфь Бажениных. Ярл шаутбенахт имеет присланный мною чертеж обеих верфей. Нынешний приезд в Архангельск царя Петра и его многочисленные беседы о будущем кораблестроении еще более укрепляют мои мысли о том, что недалек тот час, когда московиты выйдут в море. Я прошу вас, гере шхипер, подтвердить в Стокгольме мои предположения...
Уркварт откинулся на спинку кресла, ответил не сразу:
– Если они и выйдут в море, то нескоро, гере премьер-лейтенант! Очень нескоро. Так думают в Стокгольме, так думаю и я.
Лицо Дес-Фонтейнеса напряглось, взгляд сделался холодным.
– В Стокгольме должны знать правду, а не то, что хочется знать...
– У русских никакого флота еще нет, гере премьер лейтенант!
– Но, черт возьми, у них есть моряки, вот что главное.
– У них еще нет кораблей.
– Их лодьи не хуже наших кораблей, что же касается до военного судостроения, то они с этим справятся.
Шхипер улыбнулся:
– Не так скоро, не так скоро, гере премьер-лейтенант. Пока что им нечем похвастаться. А дальше будет видно. Ярл шаутбенахт Юленшерна приказал мне доставить ему только достоверные сведения, а не предположения. Именно это я и выполню.
– Вы доставите шаутбенахту еще мои письма! – сурово сказал Дес-Фонтейнес.
Уркварт пожал плечами.
Лекарь сел к столу, пододвинул чернильницу. Он писал шифром, который знал напамять. Шхипер медленно отхлебывал пиво, слушал пение птиц; вздыхая, смотрел на череп. Дес-Фонтейнес писал долго. Когда письмо было написано, Уркварт спросил:
– Вы написали о том, что у них уже есть флот?
– Я написал о том, что считал нужным написать! – сказал Дес-Фонтейнес. – Вы же только конверт для той почты, которую я в вас вложу. Поняли?
– Понял! – обиженно ответил шхипер Уркварт. – Понял, но мое мнение будет известно ярлу шаутбенахту.
Дес-Фонтейнес молча поклонился.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Куда летишь? К каким пристанешь берегам,
Корабль, несущий по волнам
Судьбы великого народа.
Вяземский
1. ВСЕХ ИЗВЕДУТ!
В сером небе над Мосеевым островом завертелось и лопнуло золотое солнце, за ним лопнули три дракона – мал мала меньше, за драконами пошли летать крылатые змеи. Афанасий Петрович плотнее закутался в плащ, вздохнул коротко, – вот и все, кончена жизнь. Из поручиков обратно в капралы, под команду к майору Джеймсу...
Саднило разбитое лицо, рот был полон соленой крови. Афанасий Петрович сплюнул, постоял у глухого тына, посмотрел в небо – там опять крутилась какая-то штука, вроде репы, стреляла огненными стрелами.
– Ну, стреляй, стреляй! – молвил злобно Крыков.
На крыльце таможенной избы сумерничали досмотрщики; увидев поручика, испуганно встали. Уже всем было известно, как рылся в его горницах свирепый полковник Снивин, было известно, что командиром вернется ненавистный Джеймс.
– Чего не спите? – сказал Крыков. – Спать, ребята, пора...
Вошел к себе, высек огня, зажег свечу. Долотца, клепики, шильца, втиральники – инструмент, которым делал он свою косторезную работу, – был расшвырян по полу; книги, что собирал поручик с таким упорным трудом, валялись по лавкам и в углу; резной гребень, что начал было делать в подарок Таисье, был разломан – на него кто-то нарочно наступил подкованным тяжелым каблуком. Пьяненький распоп, которого выточил он из желтой кости, исчез. Не было фигурки распопа, не было старого воеводы с брюхом и свиными глазками, не было ничего, что он точил эти годы...
Крыков сел, вытянул ноги, задумался: нехорошо, что украдены фигурочки. За те фигурочки могут и всыпать пострашнее, чем из поручиков в капралы. Недаром Молчан советовал держать старого воеводу да распопа подальше от людского глаза...
Дверь скрипнула. На пороге стоял Костюков – капрал.
– Чего надо? – спросил Крыков.
Костюков, плотно притворив за собою дверь, рассказал всю беседу с полковником Снивиным и с майором Джеймсом в саду под березами.
– Ну? – не удивившись нисколько, спросил Крыков.
– А то и ну, Афанасий Петрович, что подброшены к вам те золотые.
– Я и сам ведаю, что подброшены. Да толк какой от моего да твоего разговора?
– Афанасий Петрович! – воскликнул капрал. – Я на правде стану, пусть хошь на виску подвешивают!
Крыков невесело усмехнулся:
– Поздно, капрал! Произведен я из поручиков сверху вниз, и отмены тому приказанию нынче ждать неоткуда. Мы оба с тобой нынче капралы. Так что сегодняшнюю ночь еще здесь пересплю, а на завтра берите в артель к себе. Возьмете?
Костюков шагнул вперед, ударил шапкой об пол:
– Афанасий Петрович, я тебе зло сотворил, голубь, мне и поправлять надобно! Мне, никому иному...
Афанасий Петрович еще раз усмехнулся:
– Иди, брат, иди. Зло не ты мне сотворил, зло и без тебя по нашей земле ходит. Иди, друг. Там потолкуем, будет еще время...
– Изведут они тебя, Афанасий Петрович! – с тоской сказал Костюков. – Изведут смертью. И всех нас изведут, иноземцы проклятые. Ни единого человека живым не оставят, сами здесь плодиться зачнут, ей-ей, так. Сполох надобно ударить, с ножиками...
– Полно, Костюков, какой там сполох, небось и среди них люди-человеки есть, что ж всех-то резать. Иди, капрал, спать ложись...
Запер дверь на засов и снова задумался: да полно, есть ли среди них люди-человеки? Может, там, за морем, они людьми живут, может среди своих и добры они и честны, а только здесь этого вовсе не видно...
Разве Джеймс – человек?
Вот завтра переедет он обратно сюда со своими париками по дням недели, развешает дорогие ковры, поставит кровать на витых ножках, зеркало, стулья, сделает в таможенном дворе учение по своим правилам, кто не поспеет – порка сыромятным ремнем с узлами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Шхипер испугался. И, как нарочно, в это самое время на крыльцо царского дома вышел князь-кесарь, пальцами закладывая волосы за уши, обсасывая мокрый ус, поглядывая на утреннюю Двину, на лодьи и карбасы, стоящие у пристани, на солдат, что варили кашицу на берегу.
Медлить не следовало. И шхипер, отдав кумплимент перьями шляпы почти по песку, шаркнув, притопнул, отбив еще каблуком перед бешеным офицером, попятился к своей лодке, пихнул дремавшего Цаплю, оттолкнулся багром и только тогда, на воле, отдышался. Добродушное лицо его переменилось, толстые губы он подобрал, глаза теперь смотрели не растерянно и испуганно, а с сухой насмешливой злобой.
Поднявшись на борт «Золотого облака», Уркварт скорым шагом дошел до своей каюты, велел заварить себе кофею покрепче и позвать боцмана немедленно.
– Коли еще раз замыслите вы нечто подобное тому, что замыслили с Большим Иваном, – дребезжащим от бешенства голосом молвил шхипер, – то живым вашего собеседника отпускать от себя не смейте, ибо оба мы с вами нынче на волоске висим, понимаете ли? На эдаком волоске от смерти в застенке. Понимаете ли?
Дель Роблес молчал, с издевкой поглядывая на струсившего шхипера.
– Вон! – крикнул Уркварт.
Испанец вышел.
Уркварт достал из резного шкафчика флакон с успокоительным левантийским бальзамом, накапал в чашку, выпил и, позабыв про кофе, поехал с Цаплей на городской берег, где у стены Гостиного двора прогуливался широкоплечий человек в черной одежде лекаря – Дес-Фонтейнес, как звали его архангельские иноземцы.
– Гере шхипер чем-то расстроен? – насмешливо спросил лекарь.
– Я прошу вас именем бога: нигде и никогда не называйте меня гере! – взмолился Уркварт. – Моя жизнь в опасности...
– Я скорблю вместе с вами, если это так, как вы говорите! – усмехнулся лекарь. – Что же случилось?
Шхипер рассказал. Дес-Фонтейнес пожал плечами.
– Ваш боцман хотел выслужиться перед шаутбенахтом помимо меня, – сказал он спокойно, – и попался. Не знаю, зачем понадобилось ярлу Юленшерне проверять те сведения, которые он получает от меня. Вы имели честь беседовать с ярлом в Стокгольме?
– Я был ему представлен! – ответил Уркварт.
– Для чего?
– Ярл Юленшерна сомневается в том, что московиты строят флот. Они строят кар-ба-сы, – так изволил выразиться ярл шаутбенахт...
Дес-Фонтейнес молчал. Молча он распахнул перед шхипером калитку своего двора. Два черных пса датской породы оскалились на Уркварта, Дес-Фонтейнес ласково им посвистал.
В доме лекаря было чисто, пахло бальзамами и лекарственными травами, на столе стоял вываренный череп, возле него две витые свечи. Уркварт полистал книгу в переплете из телячьей кожи, сочувственно спросил:
– Вам приходится изучать медицину, гере премьер-лейтенант?
Дес-Фонтейнес улыбнулся одними губами.
– Звание лекаря дает мне возможность бывать везде, где я хочу, – ответил он. – Нынче я пользую братьев Бажениных, когда они хворают, и часто посещаю новую верфь на Вавчуге. Садитесь, гере шхипер...
Уркварт сел в удобное кресло. Певчие птицы весело перекликались в своих клетках, солнечные блики переливались в изразцах.
– Вы славно живете! – сказал шхипер.
– В моем доме ничего не должно напоминать мне Московию и московитов. Ничего и никогда. Я постарался так убрать свое жилище, чтобы хоть стены и обстановка здесь напоминали мне нашу добрую Швецию...
Он вдруг спросил:
– Как здоровье его королевского величества?
– Его королевское величество, гере, да продлит господь его дни, не слишком хорошо себя чувствует. Он очень болен, и только провидению известно, увижу ли я его по возвращении...
– Вот как?
– Да, вот так...
– А что слышно о наследнике?
Уркварт налил себе светлого пива, сладко вздохнул:
– О-о, гере, наш будущий король наполняет глубокой радостью сердца своих подданных. Умные люди толкуют, что даже теперь видно, как наш Карл Двенадцатый прославит свое отечество...
– Из чего же это видно?
– Это видно прежде всего из характера его королевского высочества. Это, гере лейтенант, видно из той беспримерной смелости, с которою он так недавно промчался на диком олене по улицам нашей славной столицы. Кстати, насчет этого оленя: они побились об заклад – принц Фридрих Гольштейн-Готторпский и наш славный Карл. Шутка ли проскакать на диком олене по улицам Стокгольма, да еще мальчику...
– Да, это не шутка! – серьезно сказал Дес-Фонтейнес.
– Он очень, очень храбр, наш будущий король! – воскликнул шхипер. – Рассказывают, что, напоив рейнским вином допьяна дикого медведя, он вступает с ним в единоборство. Особое внимание его высочества направлено на то, чтобы закалить себя. Для этого он студеными зимними ночами спит на сене в конюшне своего дворца. Более того, гере лейтенант: дворцовая челядь рассказывает, что среди глубокой ночи он встает со своей кровати для того, чтобы лечь на пол в одной сорочке. На каменный, холодный пол...
Лекарь искоса посмотрел на Уркварта, но не выразил своего одобрения. Он молчал, и по его темному, бесстрастному лицу совершенно нельзя было понять, о чем он думает.
– Вот каков наш наследник! – воскликнул Уркварт. – Но это еще не все. Известно, что он чрезвычайно любит игру в солдатики. Известно также, что он часто рассматривает прекрасный рыцарский роман «Гедеон Фон-Максибрандер». Там много картинок, отличных картинок, изображающих разные подвиги...
– Вы рассказали мне много интересного, чрезвычайно много! – произнес лекарь. – Я ведь тут просто ничего не знаю...
Он разлил пиво в кружки, подул на пену, заговорил не торопясь:
– Теперь о деле, гере шхипер. Как я понимаю, вам доведется иметь честь по возвращении видеть ярла шаутбенахта. Думаю, что вам, как и мне, теперь уже понятно, что царь приезжает в Архангельск во второй раз не только для забавы...
Уркварт слегка шевельнул одной бровью.
– Здесь, на Беломорье, проживают истинные мореходы, – продолжал Дес-Фонтейнес. – Вы тут не в первый раз и сами это отлично знаете. Надеюсь, что вы подтвердите мое мнение ярлу шаутбенахту... Я уже писал в Стокгольм, что умный и деятельный воевода князь Апраксин выстроил новую верфь близ города Архангельска, в Соломбале. Выше по Двине деятельно работает верфь Бажениных. Ярл шаутбенахт имеет присланный мною чертеж обеих верфей. Нынешний приезд в Архангельск царя Петра и его многочисленные беседы о будущем кораблестроении еще более укрепляют мои мысли о том, что недалек тот час, когда московиты выйдут в море. Я прошу вас, гере шхипер, подтвердить в Стокгольме мои предположения...
Уркварт откинулся на спинку кресла, ответил не сразу:
– Если они и выйдут в море, то нескоро, гере премьер-лейтенант! Очень нескоро. Так думают в Стокгольме, так думаю и я.
Лицо Дес-Фонтейнеса напряглось, взгляд сделался холодным.
– В Стокгольме должны знать правду, а не то, что хочется знать...
– У русских никакого флота еще нет, гере премьер лейтенант!
– Но, черт возьми, у них есть моряки, вот что главное.
– У них еще нет кораблей.
– Их лодьи не хуже наших кораблей, что же касается до военного судостроения, то они с этим справятся.
Шхипер улыбнулся:
– Не так скоро, не так скоро, гере премьер-лейтенант. Пока что им нечем похвастаться. А дальше будет видно. Ярл шаутбенахт Юленшерна приказал мне доставить ему только достоверные сведения, а не предположения. Именно это я и выполню.
– Вы доставите шаутбенахту еще мои письма! – сурово сказал Дес-Фонтейнес.
Уркварт пожал плечами.
Лекарь сел к столу, пододвинул чернильницу. Он писал шифром, который знал напамять. Шхипер медленно отхлебывал пиво, слушал пение птиц; вздыхая, смотрел на череп. Дес-Фонтейнес писал долго. Когда письмо было написано, Уркварт спросил:
– Вы написали о том, что у них уже есть флот?
– Я написал о том, что считал нужным написать! – сказал Дес-Фонтейнес. – Вы же только конверт для той почты, которую я в вас вложу. Поняли?
– Понял! – обиженно ответил шхипер Уркварт. – Понял, но мое мнение будет известно ярлу шаутбенахту.
Дес-Фонтейнес молча поклонился.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Куда летишь? К каким пристанешь берегам,
Корабль, несущий по волнам
Судьбы великого народа.
Вяземский
1. ВСЕХ ИЗВЕДУТ!
В сером небе над Мосеевым островом завертелось и лопнуло золотое солнце, за ним лопнули три дракона – мал мала меньше, за драконами пошли летать крылатые змеи. Афанасий Петрович плотнее закутался в плащ, вздохнул коротко, – вот и все, кончена жизнь. Из поручиков обратно в капралы, под команду к майору Джеймсу...
Саднило разбитое лицо, рот был полон соленой крови. Афанасий Петрович сплюнул, постоял у глухого тына, посмотрел в небо – там опять крутилась какая-то штука, вроде репы, стреляла огненными стрелами.
– Ну, стреляй, стреляй! – молвил злобно Крыков.
На крыльце таможенной избы сумерничали досмотрщики; увидев поручика, испуганно встали. Уже всем было известно, как рылся в его горницах свирепый полковник Снивин, было известно, что командиром вернется ненавистный Джеймс.
– Чего не спите? – сказал Крыков. – Спать, ребята, пора...
Вошел к себе, высек огня, зажег свечу. Долотца, клепики, шильца, втиральники – инструмент, которым делал он свою косторезную работу, – был расшвырян по полу; книги, что собирал поручик с таким упорным трудом, валялись по лавкам и в углу; резной гребень, что начал было делать в подарок Таисье, был разломан – на него кто-то нарочно наступил подкованным тяжелым каблуком. Пьяненький распоп, которого выточил он из желтой кости, исчез. Не было фигурки распопа, не было старого воеводы с брюхом и свиными глазками, не было ничего, что он точил эти годы...
Крыков сел, вытянул ноги, задумался: нехорошо, что украдены фигурочки. За те фигурочки могут и всыпать пострашнее, чем из поручиков в капралы. Недаром Молчан советовал держать старого воеводу да распопа подальше от людского глаза...
Дверь скрипнула. На пороге стоял Костюков – капрал.
– Чего надо? – спросил Крыков.
Костюков, плотно притворив за собою дверь, рассказал всю беседу с полковником Снивиным и с майором Джеймсом в саду под березами.
– Ну? – не удивившись нисколько, спросил Крыков.
– А то и ну, Афанасий Петрович, что подброшены к вам те золотые.
– Я и сам ведаю, что подброшены. Да толк какой от моего да твоего разговора?
– Афанасий Петрович! – воскликнул капрал. – Я на правде стану, пусть хошь на виску подвешивают!
Крыков невесело усмехнулся:
– Поздно, капрал! Произведен я из поручиков сверху вниз, и отмены тому приказанию нынче ждать неоткуда. Мы оба с тобой нынче капралы. Так что сегодняшнюю ночь еще здесь пересплю, а на завтра берите в артель к себе. Возьмете?
Костюков шагнул вперед, ударил шапкой об пол:
– Афанасий Петрович, я тебе зло сотворил, голубь, мне и поправлять надобно! Мне, никому иному...
Афанасий Петрович еще раз усмехнулся:
– Иди, брат, иди. Зло не ты мне сотворил, зло и без тебя по нашей земле ходит. Иди, друг. Там потолкуем, будет еще время...
– Изведут они тебя, Афанасий Петрович! – с тоской сказал Костюков. – Изведут смертью. И всех нас изведут, иноземцы проклятые. Ни единого человека живым не оставят, сами здесь плодиться зачнут, ей-ей, так. Сполох надобно ударить, с ножиками...
– Полно, Костюков, какой там сполох, небось и среди них люди-человеки есть, что ж всех-то резать. Иди, капрал, спать ложись...
Запер дверь на засов и снова задумался: да полно, есть ли среди них люди-человеки? Может, там, за морем, они людьми живут, может среди своих и добры они и честны, а только здесь этого вовсе не видно...
Разве Джеймс – человек?
Вот завтра переедет он обратно сюда со своими париками по дням недели, развешает дорогие ковры, поставит кровать на витых ножках, зеркало, стулья, сделает в таможенном дворе учение по своим правилам, кто не поспеет – порка сыромятным ремнем с узлами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102