Охранники, видимо, решили, что Акира выведен из строя, и полностью сосредоточили внимание на Сэвэдже.
Они оказались неправы. Выкинув вверх мозолистую от занятий каратэ руку и направив ее под кисть третьего охранника, когда тот ударил Сэвэджа по черепу, Акира задержал удар, рубанул ребром другой ладони телохранителя по переносице, развернул его и ударил коленом в пах. Тот упал. Из его носа полилась кровь.
Сэвэдж изо всех сил старался восстановить сознание. Ему удалось на какое-то время понять, что Акира рвется к Камичи, и когда понял, что нужно помочь товарищу, ноги его подкосились. Это охранник с перебитой коленкой подполз к боккену и ударил Сэвэджа. Он упал. Пол с огромной скоростью понесся ему навстречу. Челюсть врезалась в дерево. На мгновение потеряв сознание, он понял, что ничего не видит.
Затем зрение вернулось, и, взглянув вверх… ошеломленный… он увидел, что Акира нападает на Камичи. Камичи поднял катану.
“Нет!” — крикнул про себя Сэвэдж. Жамэ вю стало реальностью. То, что никогда не происходило, теперь проявлялось словно на фотопленке! Круг завершился. Жизнь потекла вспять. В конце — ваше начало. Если не считать того, что начало было ложным, зато конец вполне реальным.
Словно наблюдая за фильмом, увиденным не единожды… кошмаром, от которого он столько страдал, Сэвэдж съежился, увидев, что Акира атакует Камичи. Четвертый убийца. Человек со сверкающим мечом. Если настоящее стало прошлым, — продолжал внутренне кричать Сэвэдж, — тогда вполне можно предсказать будущее!
Нет! Акира! Не надо!
Распростертый в агонии на полу, Сэвэдж увидел сквозь пелену, застившую глаза…
И почувствовал, как сердце остановилось, распухнув от надежды, когда понял, что после того, как Акира отразил удар в голову Сэвэджа, он поднял деревянный меч, выпавший из руки охранника.
Никогда не существовавшее прошлое неточно повторяло сегодняшние события! В кошмаре Сэвэджа Акира не был вооружен боккеном. Значит, круг замкнулся не до конца! Реальность не подчинилась ложной памяти! Камичи взмахнул сияющим мечом. Акира увернулся. И парировал удар боккеном. И Камичи снова ударил. И снова Акира парировал удар. Они шли по кругу, делая выпады, крутясь на месте, прыгая то вперед, то назад.
Акира уклонился влево, затем вправо и увидел открытое пространство! И когда ударил, охранник, лежавший на полу, швырнул свой боккен. Он отскочил от плеча Акиры, не дав донести удар до цели.
Меч Камичи разрубил боккен Акиры пополам. И тогда Сэвэдж закричал.
Акира отскочил назад. Свистнул меч Камичи. Острое, как бритва, лезвие, казалось, не дотронулось до шеи Акиры.
Сэвэдж молился. Я неправ! Пожалуйста, боже! Пусть я не живу!..
Отчаянная мольба осталась неуслышанной.
Акира выронил боккен. Его голова рухнула с плеч. Она упала на пол со стуком тыквы, покатилась и остановилась на обрубке шеи прямо перед глазами Сэвэджа.
Его глаза моргнули.
И Сэвэдж потерял все самообладание — что в данном случае означало, что он им обладал, и шок, потрясший мозг, превозмог боль, разливающуюся по телу.
Он поднялся на колени, затем встал, пошатываясь и истерически визжа, поплелся по направлению к Камичи.
Но и Камичи тоже завизжал.
Потому что безголовое туловище Акиры продолжало двигаться к Камичи, схватило его за руки и вырвало катану. Импульсы, посланные отрубленной головой, казалось, превозмогли вселенную, и ненависть Акиры к этому человеку оказалась сильнее смерти. И в тот же самый момент кровь фонтаном хлынула из перерубленной шеи. Тело плевало пурпуром. Кровь ручьями покатилась по лицу Камичи, ослепляя его, утяжеляя одежду.
Испустив отчаянный вопль, как выжившая из ума старуха, Камичи высвободился из объятий трупа, выхватил из его рук залитую кровью катану, оттолкнул обезглавленное тело как можно дальше от себя.
И вот тогда-то Сэвэдж закончил, шатаясь, двигаться по коридору. Он с легкостью выхватил меч из рук Камичи, увернувшись от падающего тела…
…и со всей возможной силой крутанул мечом, завопил в восторге победы, когда лезвие вошло, прошло и вышло с другой стороны живота японца. Камичи заскулил.
Брызнула кровь.
Поток нарастал.
Туловище развалилось на две части, верхняя упала вправо, нижняя…
Зрение Сэвэджа покрылось тьмой. Удар по голове опрокинул его навзничь.
Охрана! Значит, один из них встал, дотянулся до боккена и ударил его сзади!
Сэвэдж, пошатнувшись, удержался на ногах, но тут же рухнул на колени. Прояснившимся взором он увидел отступившего телохранителя. Сэвэдж пополз на коленях, потерял равновесие и упал.
Он рухнул прямо напротив головы Акиры. Он не мог двигаться. Беспомощно, морщась от боли, он постарался сосредоточить взгляд на голове.
Мне будет тебя недоставать.
Мы старались, друг мой.
И получили ответы.
Но их оказалось недостаточно.
Еще столько предстоит узнать.
Последний электрический импульс заставил глаза Акиры моргнуть еще раз. Печальные, как всегда, правда, уже покрытые дымкой смерти. И из них хлынули слезы — посмертный рефлекс — и все-таки… невозможное… прощай… сказали глаза.
Охранник ударил мечом. Сознание Сэвэджа взорвалось.
Но перед этим он услышал выстрелы.
Эпилог
«КЛЮЧ К ЛАБИРИНТУ»
Заложники судьбы
Казалось, целую вечность назад Сэвэдж встретился с сестрой Рэйчел — Джойс Стоун — в Афинах и гулял с ней по Парфенону, цитируя строки Шелли из “Озимандиаца”, дабы описать впечатление, которое произвели на него эти руины.
“Воззри, о Всемогущий, на мои труды — и ужаснись
…Повсюду смерть
И разложение… Сей колоссальный остов обнажен
Лишь одинокие пустынные пески Тянутся в бесконечность…”
Тогда Джойс поняла его настроение: “Ничто — богатство, слава, сила — не является вечным. Все тленно.” Верно. Ничто не дается просто так, ничто не принимается как само собой разумеющееся. Будущее конфликтует, интерпретирует и частенько посмеивается над прошлым. История. Ложная память. Дезинформация. Эти проблемы, так же, как и его собственный кошмар, преследовали Сэвэджа. Парадокс, неумолимость, предательство и обман времени.
Правда, заключенная в поэме Шелли, вскоре стала очевидной. Вскоре после бойни в Горном Приюте Кунио Шираи японские средства массовой информации завалили читателей, зрителей и слушателей репортажами и домыслами на, казавшиеся бесконечными, недели. Заинтригованная, сбитая с толку, публика требовала все больших и больших подробностей.
Одной из наиболее заинтересовавших японцев темой стал дневник Шираи, обнаруженный в его доме. Как он и говорил Сэвэджу и Акире, собирался создать легенду, убежденный в том, что и через тысячу лет о ней станут вспоминать. Разумеется, в дневнике он не стал описывать ложь, которую заложил в сердцевину. Вместо этого Шираи стал подпирать легенду тем, что принялся сравнивать себя с великими историческими личностями, японскими героями, не страшившимися отважно изменять ход истории, и достигавшими, таким образом, мифических высот. Было ясным намерение Шираи опубликовать дневник либо перед, либо сразу после своей смерти, чтобы его сторонники могли почитать литературное наследие своего наставника, как и боготворить его коми.
Героем, с которым Шираи идентифицировал себя более всего, был Ошио Хейрохиро — политический активист девятнадцатого столетия. Взбешенный ужасающей нищетой низших слоев населения, Ошио организовал восстание и был настолько предан своей идее, что продал все свои вещи для того, чтобы закупить мечи и ружья для голодающих крестьян. В 1837-м его товарищи разоряли и сжигали богатые поместья. Вскоре Осака был охвачен пламенем. Как только властям удалось подавить восстание, сторонники Ошио были казнены, но перед этим жестоко замучены. Сам Ошио был схвачен и, дабы избежать бесчестия, совершил сеппуку.
Поначалу стремление Шираи сравнить себя именно с этим героем японской истории озадачивало, но политик все объяснил в своем дневнике. Восстание Ошио — хотя и очень смелое — закончилось разгромом. Но Шираи писал, что дело, за которое Ошио отдал свою жизнь, имело серьезнейшие последствия в будущем, которые он лишь приветствовал. После того, как “черные корабли” коммодора Перри бросили якоря в бухте Иокогамы, появилось новое поколение протестующих против стремления Америки заставить Японию открыть свои порты для торговых судов и сделать таким образом страну сателлитом Запада. Вдохновленные примером Ошио, эти мятежники подтверждали культурную чистоту Токугавского Сегуната. Они превозносили мистическую уникальность их нации, богом посвященный нихондзинрон, божественную японскость, завещанную богиней солнца — Аматерасу. Воины, бесхозные самураи, называвшие себя шиши, клялись изгнать из страны всех иностранцев и иногда убивали западных поселенцев. Шираи подло подчеркивал в своем дневнике, что не защищает кровопролитие, хотя и хочет создать мощное политическое движение, в котором Силы Аматерасу претворят мечту последователей Ошио — “изгнать варваров” — в жизнь, и возвратят Японию японцам.
В подобном контексте Ошио действительно оказался тем самым героем, к которому отсылал себя Шираи. Но в дневнике проскальзывали забавные и назойливые вкрапления, совершенно изменявшие облик писавшего, ибо после героических сравнений шли восхваления самого автора как человека, положившего живот на алтарь Сил Аматерасу — уж так он страдал, мучился и старался поставить организацию на ноги — в подготовке восстания, которое в дневнике уже описывалось как успешное. Но вот что было вылущено из принципов, проигнорированных Шираи, так это — “накормим бедных”. Зато такие крайности, как “изгоним варваров” и “очистим Японию” стали синонимами “вернем императора”. С 1600 года с установлением сегуната Токугавы императора держали в тени, на заднем плане, в Киото, тогда как главные силы сегуна находились в городе, называемом теперь Токио. Но мятежники, которые исказили первоначальные намерения Ошио, так связывали их японскость с бывшей святостью императорского института, что стали настаивать на его воскрешении, на том, чтобы вернуть императора из Киото в столицу сегуна и подтвердить его символичность как величайшего национального знамени.
Поэтому в 1867-м последовала Реставрация Мэйдзи. После более чем двухсот пятидесяти лет правления Токугавский Сегунат пал, и многочисленные бюрократы решили погреть руки на столь удачно упавшей им прямо в руки власти. Полностью окружив, отгородив императора от реальной жизни, они завладели прибыльными делами, появившимися вместе с “черными кораблями” коммодора Перри. Словами Масайоши Хотта, увидевшего будущее через четыре года после прибытия “черных кораблей”, это выглядело так:
“Я все-таки уверен в том, что нашей политикой должно стать упрочение теперешнего положения, установление дружественных контактов с другими странами, торговля и устранение наших собственных недостатков, укрепление национальной мощи и постепенное приучение иностранцев к нашему влиянию. Все это необходимо для того, чтобы в конце концов все страны мира узнали благость идеальной уравновешенности и чтобы наше влияние распространилось на земле.”
Шираи в своем стремлении переделать историю был слеп. А вот Акира узрел истину. И сказал Сэвэджу, когда они направлялись к Горному Приюту Шираи: “Мы стараемся учиться у истории, но повернуть ее вспять — невозможно.” Другими словами, думал Сэвэдж — мы движемся вперед. Непрерывно. Стараемся строить на основе прошедшего дня, но день сегодняшний — клин между “тогда” и “скоро” — создает ту самую необходимую разницу и новые факторы, гарантирующие, что “тогда” будет сильно отличаться от “скоро”.
Нам не дано вернуться в прошлое, осознал он с печалью, вспоминая невинную радость детства и ту ночь, в которую застрелился отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Они оказались неправы. Выкинув вверх мозолистую от занятий каратэ руку и направив ее под кисть третьего охранника, когда тот ударил Сэвэджа по черепу, Акира задержал удар, рубанул ребром другой ладони телохранителя по переносице, развернул его и ударил коленом в пах. Тот упал. Из его носа полилась кровь.
Сэвэдж изо всех сил старался восстановить сознание. Ему удалось на какое-то время понять, что Акира рвется к Камичи, и когда понял, что нужно помочь товарищу, ноги его подкосились. Это охранник с перебитой коленкой подполз к боккену и ударил Сэвэджа. Он упал. Пол с огромной скоростью понесся ему навстречу. Челюсть врезалась в дерево. На мгновение потеряв сознание, он понял, что ничего не видит.
Затем зрение вернулось, и, взглянув вверх… ошеломленный… он увидел, что Акира нападает на Камичи. Камичи поднял катану.
“Нет!” — крикнул про себя Сэвэдж. Жамэ вю стало реальностью. То, что никогда не происходило, теперь проявлялось словно на фотопленке! Круг завершился. Жизнь потекла вспять. В конце — ваше начало. Если не считать того, что начало было ложным, зато конец вполне реальным.
Словно наблюдая за фильмом, увиденным не единожды… кошмаром, от которого он столько страдал, Сэвэдж съежился, увидев, что Акира атакует Камичи. Четвертый убийца. Человек со сверкающим мечом. Если настоящее стало прошлым, — продолжал внутренне кричать Сэвэдж, — тогда вполне можно предсказать будущее!
Нет! Акира! Не надо!
Распростертый в агонии на полу, Сэвэдж увидел сквозь пелену, застившую глаза…
И почувствовал, как сердце остановилось, распухнув от надежды, когда понял, что после того, как Акира отразил удар в голову Сэвэджа, он поднял деревянный меч, выпавший из руки охранника.
Никогда не существовавшее прошлое неточно повторяло сегодняшние события! В кошмаре Сэвэджа Акира не был вооружен боккеном. Значит, круг замкнулся не до конца! Реальность не подчинилась ложной памяти! Камичи взмахнул сияющим мечом. Акира увернулся. И парировал удар боккеном. И Камичи снова ударил. И снова Акира парировал удар. Они шли по кругу, делая выпады, крутясь на месте, прыгая то вперед, то назад.
Акира уклонился влево, затем вправо и увидел открытое пространство! И когда ударил, охранник, лежавший на полу, швырнул свой боккен. Он отскочил от плеча Акиры, не дав донести удар до цели.
Меч Камичи разрубил боккен Акиры пополам. И тогда Сэвэдж закричал.
Акира отскочил назад. Свистнул меч Камичи. Острое, как бритва, лезвие, казалось, не дотронулось до шеи Акиры.
Сэвэдж молился. Я неправ! Пожалуйста, боже! Пусть я не живу!..
Отчаянная мольба осталась неуслышанной.
Акира выронил боккен. Его голова рухнула с плеч. Она упала на пол со стуком тыквы, покатилась и остановилась на обрубке шеи прямо перед глазами Сэвэджа.
Его глаза моргнули.
И Сэвэдж потерял все самообладание — что в данном случае означало, что он им обладал, и шок, потрясший мозг, превозмог боль, разливающуюся по телу.
Он поднялся на колени, затем встал, пошатываясь и истерически визжа, поплелся по направлению к Камичи.
Но и Камичи тоже завизжал.
Потому что безголовое туловище Акиры продолжало двигаться к Камичи, схватило его за руки и вырвало катану. Импульсы, посланные отрубленной головой, казалось, превозмогли вселенную, и ненависть Акиры к этому человеку оказалась сильнее смерти. И в тот же самый момент кровь фонтаном хлынула из перерубленной шеи. Тело плевало пурпуром. Кровь ручьями покатилась по лицу Камичи, ослепляя его, утяжеляя одежду.
Испустив отчаянный вопль, как выжившая из ума старуха, Камичи высвободился из объятий трупа, выхватил из его рук залитую кровью катану, оттолкнул обезглавленное тело как можно дальше от себя.
И вот тогда-то Сэвэдж закончил, шатаясь, двигаться по коридору. Он с легкостью выхватил меч из рук Камичи, увернувшись от падающего тела…
…и со всей возможной силой крутанул мечом, завопил в восторге победы, когда лезвие вошло, прошло и вышло с другой стороны живота японца. Камичи заскулил.
Брызнула кровь.
Поток нарастал.
Туловище развалилось на две части, верхняя упала вправо, нижняя…
Зрение Сэвэджа покрылось тьмой. Удар по голове опрокинул его навзничь.
Охрана! Значит, один из них встал, дотянулся до боккена и ударил его сзади!
Сэвэдж, пошатнувшись, удержался на ногах, но тут же рухнул на колени. Прояснившимся взором он увидел отступившего телохранителя. Сэвэдж пополз на коленях, потерял равновесие и упал.
Он рухнул прямо напротив головы Акиры. Он не мог двигаться. Беспомощно, морщась от боли, он постарался сосредоточить взгляд на голове.
Мне будет тебя недоставать.
Мы старались, друг мой.
И получили ответы.
Но их оказалось недостаточно.
Еще столько предстоит узнать.
Последний электрический импульс заставил глаза Акиры моргнуть еще раз. Печальные, как всегда, правда, уже покрытые дымкой смерти. И из них хлынули слезы — посмертный рефлекс — и все-таки… невозможное… прощай… сказали глаза.
Охранник ударил мечом. Сознание Сэвэджа взорвалось.
Но перед этим он услышал выстрелы.
Эпилог
«КЛЮЧ К ЛАБИРИНТУ»
Заложники судьбы
Казалось, целую вечность назад Сэвэдж встретился с сестрой Рэйчел — Джойс Стоун — в Афинах и гулял с ней по Парфенону, цитируя строки Шелли из “Озимандиаца”, дабы описать впечатление, которое произвели на него эти руины.
“Воззри, о Всемогущий, на мои труды — и ужаснись
…Повсюду смерть
И разложение… Сей колоссальный остов обнажен
Лишь одинокие пустынные пески Тянутся в бесконечность…”
Тогда Джойс поняла его настроение: “Ничто — богатство, слава, сила — не является вечным. Все тленно.” Верно. Ничто не дается просто так, ничто не принимается как само собой разумеющееся. Будущее конфликтует, интерпретирует и частенько посмеивается над прошлым. История. Ложная память. Дезинформация. Эти проблемы, так же, как и его собственный кошмар, преследовали Сэвэджа. Парадокс, неумолимость, предательство и обман времени.
Правда, заключенная в поэме Шелли, вскоре стала очевидной. Вскоре после бойни в Горном Приюте Кунио Шираи японские средства массовой информации завалили читателей, зрителей и слушателей репортажами и домыслами на, казавшиеся бесконечными, недели. Заинтригованная, сбитая с толку, публика требовала все больших и больших подробностей.
Одной из наиболее заинтересовавших японцев темой стал дневник Шираи, обнаруженный в его доме. Как он и говорил Сэвэджу и Акире, собирался создать легенду, убежденный в том, что и через тысячу лет о ней станут вспоминать. Разумеется, в дневнике он не стал описывать ложь, которую заложил в сердцевину. Вместо этого Шираи стал подпирать легенду тем, что принялся сравнивать себя с великими историческими личностями, японскими героями, не страшившимися отважно изменять ход истории, и достигавшими, таким образом, мифических высот. Было ясным намерение Шираи опубликовать дневник либо перед, либо сразу после своей смерти, чтобы его сторонники могли почитать литературное наследие своего наставника, как и боготворить его коми.
Героем, с которым Шираи идентифицировал себя более всего, был Ошио Хейрохиро — политический активист девятнадцатого столетия. Взбешенный ужасающей нищетой низших слоев населения, Ошио организовал восстание и был настолько предан своей идее, что продал все свои вещи для того, чтобы закупить мечи и ружья для голодающих крестьян. В 1837-м его товарищи разоряли и сжигали богатые поместья. Вскоре Осака был охвачен пламенем. Как только властям удалось подавить восстание, сторонники Ошио были казнены, но перед этим жестоко замучены. Сам Ошио был схвачен и, дабы избежать бесчестия, совершил сеппуку.
Поначалу стремление Шираи сравнить себя именно с этим героем японской истории озадачивало, но политик все объяснил в своем дневнике. Восстание Ошио — хотя и очень смелое — закончилось разгромом. Но Шираи писал, что дело, за которое Ошио отдал свою жизнь, имело серьезнейшие последствия в будущем, которые он лишь приветствовал. После того, как “черные корабли” коммодора Перри бросили якоря в бухте Иокогамы, появилось новое поколение протестующих против стремления Америки заставить Японию открыть свои порты для торговых судов и сделать таким образом страну сателлитом Запада. Вдохновленные примером Ошио, эти мятежники подтверждали культурную чистоту Токугавского Сегуната. Они превозносили мистическую уникальность их нации, богом посвященный нихондзинрон, божественную японскость, завещанную богиней солнца — Аматерасу. Воины, бесхозные самураи, называвшие себя шиши, клялись изгнать из страны всех иностранцев и иногда убивали западных поселенцев. Шираи подло подчеркивал в своем дневнике, что не защищает кровопролитие, хотя и хочет создать мощное политическое движение, в котором Силы Аматерасу претворят мечту последователей Ошио — “изгнать варваров” — в жизнь, и возвратят Японию японцам.
В подобном контексте Ошио действительно оказался тем самым героем, к которому отсылал себя Шираи. Но в дневнике проскальзывали забавные и назойливые вкрапления, совершенно изменявшие облик писавшего, ибо после героических сравнений шли восхваления самого автора как человека, положившего живот на алтарь Сил Аматерасу — уж так он страдал, мучился и старался поставить организацию на ноги — в подготовке восстания, которое в дневнике уже описывалось как успешное. Но вот что было вылущено из принципов, проигнорированных Шираи, так это — “накормим бедных”. Зато такие крайности, как “изгоним варваров” и “очистим Японию” стали синонимами “вернем императора”. С 1600 года с установлением сегуната Токугавы императора держали в тени, на заднем плане, в Киото, тогда как главные силы сегуна находились в городе, называемом теперь Токио. Но мятежники, которые исказили первоначальные намерения Ошио, так связывали их японскость с бывшей святостью императорского института, что стали настаивать на его воскрешении, на том, чтобы вернуть императора из Киото в столицу сегуна и подтвердить его символичность как величайшего национального знамени.
Поэтому в 1867-м последовала Реставрация Мэйдзи. После более чем двухсот пятидесяти лет правления Токугавский Сегунат пал, и многочисленные бюрократы решили погреть руки на столь удачно упавшей им прямо в руки власти. Полностью окружив, отгородив императора от реальной жизни, они завладели прибыльными делами, появившимися вместе с “черными кораблями” коммодора Перри. Словами Масайоши Хотта, увидевшего будущее через четыре года после прибытия “черных кораблей”, это выглядело так:
“Я все-таки уверен в том, что нашей политикой должно стать упрочение теперешнего положения, установление дружественных контактов с другими странами, торговля и устранение наших собственных недостатков, укрепление национальной мощи и постепенное приучение иностранцев к нашему влиянию. Все это необходимо для того, чтобы в конце концов все страны мира узнали благость идеальной уравновешенности и чтобы наше влияние распространилось на земле.”
Шираи в своем стремлении переделать историю был слеп. А вот Акира узрел истину. И сказал Сэвэджу, когда они направлялись к Горному Приюту Шираи: “Мы стараемся учиться у истории, но повернуть ее вспять — невозможно.” Другими словами, думал Сэвэдж — мы движемся вперед. Непрерывно. Стараемся строить на основе прошедшего дня, но день сегодняшний — клин между “тогда” и “скоро” — создает ту самую необходимую разницу и новые факторы, гарантирующие, что “тогда” будет сильно отличаться от “скоро”.
Нам не дано вернуться в прошлое, осознал он с печалью, вспоминая невинную радость детства и ту ночь, в которую застрелился отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79