Ударил еще раз. «Чтоб вас!» Прижав голову к картонной стенке, он заплакал навзрыд, вздрагивая всем телом.
— Глупо, глупо, глупо, глу... — нечеловеческим гортанным голосом повторял Скотт нараспев, на одном дыхании, и замолк, только когда из легких вышел весь воздух. Руки повисли как деревянные, и, закрыв глаза, он откинулся на картонку, дрожа от судорожного дыхания.
Когда сознание вернулось, его голова была занята одной мыслью: о воде. Скотт медленно двинулся по полу. «Я не могу спуститься к баку, но мне нужна вода, — думал он. — Больше нигде нет воды. А, постой, еще она капает в коробку печенья на холодильнике, но... нет, так высоко мне не забраться. Но я умираю без воды». Опустив голову, ничего не видя, он шел вперед. «Хочу пить», — стучало в мозгу.
И вдруг Скотт чуть не свалился в яму.
Какой-то ужасный миг он раскачивался над самым краем, но устоял и осторожно отступил назад. Затем опустился на колени и стал вглядываться в черную впадину, просверленную в цементном полу. Ему казалось, что он смотрит в колодец, обрывающийся темной бездной на пятнадцать футов вниз.
Скотт вытянул шею и прислушался.
Сначала было слышно лишь его собственное тяжелое дыхание. Затем, замерев на секунду, он разобрал еще один звук: тихо капающей воды. Это было настоящим кошмаром: мучаясь от жажды, лежать на животе у края колодца и слушать, как тихо капает недосягаемая вода. Язык беспокойно ворочался во рту, пытаясь пробиться через стену губ. Судорожно сглатывая пересохшим горлом, Скотт уже не замечал адской боли.
В какой-то миг он чуть не сорвался вниз головой и подумал в ярости: «Все равно. Я уже не боюсь смерти».
Скотт не знал, как ему удалось удержаться на краю. Что бы там ни было, инстинкт самосохранения мог сработать только на уровне подсознания, потому что помутившийся рассудок уже толкал его в похожую на колодец яму, к воде.
Скотт отполз от края и, привстав на колени, застыл в нерешительности. Затем снова вытянулся на полу, прислушиваясь к звуку капающей воды и вбирая его в себя, почти как воздух. Жалобно застонав, он опять резко поднялся на колени, встал, закачавшись от головокружения, и затем медленно пошел от ямы. А потом вдруг развернулся и двинулся назад, к ее краю. Занес над колодцем ногу и стал раскачивать ее, глядя вниз, в кромешную тьму бездны.
«О Боже, почему ты не...»
Сжав кулаки, на деревянных от напряжения ногах Скотт пошел прочь от ямы. «Бессмысленно!» — рвался из груди крик. Почему он не решился броситься вниз? Почему бы не сделать этого, подобно нелепой героине известной сказки, Алисе, прыгнувшей в неведомый другой мир?
Сначала Скотт подумал, что перед ним красная стена. Остановился и ткнул рукой: не камень и не дерево. Это был шланг.
Обходя его змееподобное тело, он вышел к одному из концов. Заглянул внутрь, в длинный темный тоннель, изгибами уходящий далеко вперед. Шагнул на металлический ободок и, остановившись в канавке, подумал: «Иногда, когда поднимаешь шланг, из него вытекает оставшаяся с прошлого раза вода».
Тяжело вздохнув, он пустился бежать по скользкому тоннелю, то и дело спотыкаясь, ударяясь о твердые стены в изгибах шланга. Что было сил он мчался по петляющему лабиринту, пока, повернув, как ему казалось, уже в сотый раз направо, не оказался по щиколотку в холодной воде. С благодарным вздохом Скотт присел на корточки и, зачерпнув дрожащими руками воду, поднес ее к губам. Несмотря на затхлый вкус и на то, что глотать было очень больно, он никогда с таким наслаждением и так жадно не пил. Даже самые лучшие вина.
— Спасибо тебе, Господи, спасибо, — бормотал Скотт. — Это все, что мне нужно. Все, что нужно.
И, хрюкнув от удовольствия, подумал о том, сколько раз он ползал за водой по этой дурацкой нитке. Под бак с водой. Каким же ослом он был! Но сейчас это все уже не важно. Потому что сейчас ему хорошо.
И только когда Скотт двинулся по тоннелю обратно к выходу, он понял, что его успех был в действительности палкой о двух концах. Насколько этот успех улучшил его плачевное положение? Допустим, на некоторое время он продлит его крошечное существование. И даст возможность, не мучаясь от жажды, встретить неизбежное. Так успех ли это? А может быть, ему не суждено стать свидетелем собственной кончины?
Выйдя из шланга на пол погреба, Скотт ощутил, насколько он ослабел от болезни и, что еще хуже, от голода. Болезнь можно умилостивить отдыхом и сном. А чем успокоить голод?
Взгляд Скотта двинулся к высокой скале. Стоя в тени шланга, он смотрел вверх, туда, где жил паук. В погребе еще была пища — это Скотт знал наверняка. Ломтик сухого хлеба, которого ему с лихвой хватило бы на два дня. И этот ломтик лежал на высокой скале.
И вдруг простая до ужаса мысль развеяла его надежды на утоление голода. У него нет сил, чтобы взобраться на скалу. Но даже если бы невероятным напряжением воли он сделал это, на пути к ломтику хлеба оказался бы паук. И у него уже не хватит смелости биться с гадиной еще раз — с этой черной гадиной, в три раза больше его, вселяющей в него панический ужас.
Голова упала на грудь. Что ж, остается сделать только одно. Он отступил от шланга и двинулся к губке. Разве у него есть выбор? Разве не находится он в руках неумолимого рока? Роста в нем всего три седьмых дюйма, так на что он может надеяться?
Что-то заставило его взглянуть на стену скалы.
Вниз по ней бежал огромный паук.
С истошным криком Скотт в ужасе бросился наутек и, прежде чем паук успел добежать до пола, пролез под крышку коробки и забрался на губку. Когда черный, с яйцеобразным телом паук забирался на крышку, Скотт, стиснув до боли зубы, уже готов был услышать первые звуки омерзительной, царапающей симфонии, издаваемой лапами этой гадины.
Теперь, когда его караулит этот дрожащий от нетерпения людоед, нет вообще никакой надежды на то, что удастся добраться до ломтика хлеба. Скотт закрыл глаза. Его душили отчаянные рыдания, а над головой раздавалось царапанье паучьих лап по крышке.
Глава 10
Все было как в горячечном бреду: он снова оказался в Колумбийском пресвитерианском медицинском центре на обследовании. Скрипучим, глухим, дрожащим от неуверенности голосом доктор Силвер говорит ему:
— Нет, у вас не акромикрия, как мы предполагали раньше. Да, тело уменьшено, но железы гипофиза не затронуты, нет и побочных признаков: волосы не выпадают, цианоза конечностей не наблюдается, как и синюшной окраски кожи других частей тела и угнетения половой функции.
Для того чтобы установить содержание креатина и креатинина в его организме, были проведены анализы мочи — очень важные, поскольку они могли бы дать точную картину того, как работают яички, надпочечники и как распределяется азот.
— Мистер Кэри, анализы показали, что у вас отрицательный азотный баланс. Ваш организм выбрасывает больше нитрогена, чем сохраняет. А так как нитроген — один из самых важных строительных материалов клетки, то вполне естественно, что вы уменьшаетесь.
Дисбаланс креатина вызывал дальнейшие неполадки в системе обмена веществ: фосфор и кальций также выводились из организма в больших пропорциях, чем должны выводиться эти вещества, играющие важнейшую роль в формировании скелета.
Ему был прописан АКТХ — возможно, чтобы приостановить разрушение тканей. АКТХ не подействовал.
Затем последовали долгие научные дискуссии о том, какие дозы гормонов гипофиза следует применять в ходе лечения Скотта. Врачи бормотали, что такая терапия могла бы сохранить азот в организме и, возможно, наладить нормальное формирование белка.
Однако это было весьма опасно. Поскольку реакция организма на этот гормон абсолютно непредсказуема, и даже лучшие вытяжки плохо переносятся и часто дают побочные эффекты.
— Не важно. Давайте попробуем. Ведь хуже уже не будет, — уговаривал врачей Скотт.
Лекарство назначили.
И вновь ничего.
Наконец, сделали хроматографический снимок, на определенных участках которого каждый элемент в организме оставляет свой специфический след. В результате был найден новый элемент, новый токсин, в его организме.
И тут начались расспросы. Не попадал ли он когда-нибудь под воздействие химических веществ? Нет, не бактериологического оружия, а именно химикатов, например инсектицидов.
Сначала ничего, только тихий, беспорядочный ужас, а потом, как озарение, вспомнилось: Лос-Анджелес, июльский субботний вечер. По дороге в магазин, как раз когда он проходил между рядами домов по аллее, обсаженной деревьями, из-за угла неожиданно вывернул, опрыскивая деревья, грузовик. Скотт попал в ослепивший его ядовитый туман, который жег кожу, разъедал глаза. В сердцах он обругал водителя.
Могло ли это быть причиной заболевания?
— Нет, не могло, — сказали ему.
Это могло быть только началом. Должно было случиться еще что-то, невероятное, неслыханное — то, что превратило едва ли настолько опасный инсектицид в смертельный, разрушающий гормоны роста яд.
И врачи начали искать это что-то, задавая бесконечные вопросы, вороша прошлое. Так продолжалось до тех пор, пока однажды его не осенило. Он вспомнил тот день на яхте, стену брызг, окативших его, и неприятное резкое жжение, которое они принесли с собой. Эти брызги были радиоактивными.
Да, именно так. Поиски причины наконец завершились. Радиация превратила инсектицид в чудовище. Один случай на миллион. Скотт получил именно такое количество инсектицида в сочетании именно с такой дозой радиации, именно в такое время, что радиация бесследно исчезла, оставив после себя смертельный яд.
И этот яд, не затронув самого гипофиза, нарушил его функцию, связанную с поддержанием нормального роста. Это он, этот яд, изо дня в день заставлял организм Скотта превращать азот в отходы; это он, этот яд, так воздействовал на креатин и фосфор, что они выводились из организма как ненужные. И этот яд, лишив кости кальция, сделав их тем самым мягкими и пластичными, позволил им понемногу уменьшаться. И именно он, нейтрализуя действие гормональных препаратов, свел на нет все попытки исправить положение.
И именно он, этот яд, превращал Скотта в уменьшающегося человека.
И что же, исследования закончились? Ни в коем случае! Потому что существовал единственный способ победить токсин: антитоксин. Скотта отправили домой. А тем временем в Центре шли усиленные поиски необходимого препарата, который мог бы спасти его.
Он лежал, вытянув руки вдоль тела и сжав до боли кулаки. Почему, почему днем и ночью должен он думать о тех днях? О днях страшного напряжения, когда он с нетерпением ожидал стука в дверь или резкого телефонного звонка, пребывая словно в подвешенном состоянии, не в силах о чем-либо думать. Его воспаленный разум не мог ни на что опереться. Оставалось только ждать.
Он вспоминал бесчисленные хождения на почту, где абонировал ящик, в который письма опускали два-три раза в день вместо одного. Путь, который он проходил тогда, был мучительным: ему хотелось бежать и желание это было столь сильным, что Скотта трясло. Каждый раз, когда Скотт входил на почту, руки его немели, сердце тяжело стучало. Он пересекал мраморный прямоугольник пола, склонялся над ящиком и заглядывал внутрь. И если там были письма, пальцы начинали дрожать так сильно, что он едва попадал ключом в замочную скважину. Буквально выдрав письма из ящика, он лихорадочно читал обратный адрес. Но из Центра ответ все не приходил. От внезапно пронзавшего все его существо чувства, что жизнь медленно, но верно уходит, Скотт, казалось, прирастал к полу и ноги становились как ватные.
А когда они переехали к озеру, мучения только усилились, потому что теперь Скотту приходилось ждать, когда Лу сходит на почту. И он ждал, стоя у окна, а как только видел, что жена идет по улице к дому, руки его начинали трястись. И по тому, как медленно она шла, он всегда догадывался, что писем нет, и все же не хотел верить в их отсутствие, пока Лу сама не сообщала ему об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Глупо, глупо, глупо, глу... — нечеловеческим гортанным голосом повторял Скотт нараспев, на одном дыхании, и замолк, только когда из легких вышел весь воздух. Руки повисли как деревянные, и, закрыв глаза, он откинулся на картонку, дрожа от судорожного дыхания.
Когда сознание вернулось, его голова была занята одной мыслью: о воде. Скотт медленно двинулся по полу. «Я не могу спуститься к баку, но мне нужна вода, — думал он. — Больше нигде нет воды. А, постой, еще она капает в коробку печенья на холодильнике, но... нет, так высоко мне не забраться. Но я умираю без воды». Опустив голову, ничего не видя, он шел вперед. «Хочу пить», — стучало в мозгу.
И вдруг Скотт чуть не свалился в яму.
Какой-то ужасный миг он раскачивался над самым краем, но устоял и осторожно отступил назад. Затем опустился на колени и стал вглядываться в черную впадину, просверленную в цементном полу. Ему казалось, что он смотрит в колодец, обрывающийся темной бездной на пятнадцать футов вниз.
Скотт вытянул шею и прислушался.
Сначала было слышно лишь его собственное тяжелое дыхание. Затем, замерев на секунду, он разобрал еще один звук: тихо капающей воды. Это было настоящим кошмаром: мучаясь от жажды, лежать на животе у края колодца и слушать, как тихо капает недосягаемая вода. Язык беспокойно ворочался во рту, пытаясь пробиться через стену губ. Судорожно сглатывая пересохшим горлом, Скотт уже не замечал адской боли.
В какой-то миг он чуть не сорвался вниз головой и подумал в ярости: «Все равно. Я уже не боюсь смерти».
Скотт не знал, как ему удалось удержаться на краю. Что бы там ни было, инстинкт самосохранения мог сработать только на уровне подсознания, потому что помутившийся рассудок уже толкал его в похожую на колодец яму, к воде.
Скотт отполз от края и, привстав на колени, застыл в нерешительности. Затем снова вытянулся на полу, прислушиваясь к звуку капающей воды и вбирая его в себя, почти как воздух. Жалобно застонав, он опять резко поднялся на колени, встал, закачавшись от головокружения, и затем медленно пошел от ямы. А потом вдруг развернулся и двинулся назад, к ее краю. Занес над колодцем ногу и стал раскачивать ее, глядя вниз, в кромешную тьму бездны.
«О Боже, почему ты не...»
Сжав кулаки, на деревянных от напряжения ногах Скотт пошел прочь от ямы. «Бессмысленно!» — рвался из груди крик. Почему он не решился броситься вниз? Почему бы не сделать этого, подобно нелепой героине известной сказки, Алисе, прыгнувшей в неведомый другой мир?
Сначала Скотт подумал, что перед ним красная стена. Остановился и ткнул рукой: не камень и не дерево. Это был шланг.
Обходя его змееподобное тело, он вышел к одному из концов. Заглянул внутрь, в длинный темный тоннель, изгибами уходящий далеко вперед. Шагнул на металлический ободок и, остановившись в канавке, подумал: «Иногда, когда поднимаешь шланг, из него вытекает оставшаяся с прошлого раза вода».
Тяжело вздохнув, он пустился бежать по скользкому тоннелю, то и дело спотыкаясь, ударяясь о твердые стены в изгибах шланга. Что было сил он мчался по петляющему лабиринту, пока, повернув, как ему казалось, уже в сотый раз направо, не оказался по щиколотку в холодной воде. С благодарным вздохом Скотт присел на корточки и, зачерпнув дрожащими руками воду, поднес ее к губам. Несмотря на затхлый вкус и на то, что глотать было очень больно, он никогда с таким наслаждением и так жадно не пил. Даже самые лучшие вина.
— Спасибо тебе, Господи, спасибо, — бормотал Скотт. — Это все, что мне нужно. Все, что нужно.
И, хрюкнув от удовольствия, подумал о том, сколько раз он ползал за водой по этой дурацкой нитке. Под бак с водой. Каким же ослом он был! Но сейчас это все уже не важно. Потому что сейчас ему хорошо.
И только когда Скотт двинулся по тоннелю обратно к выходу, он понял, что его успех был в действительности палкой о двух концах. Насколько этот успех улучшил его плачевное положение? Допустим, на некоторое время он продлит его крошечное существование. И даст возможность, не мучаясь от жажды, встретить неизбежное. Так успех ли это? А может быть, ему не суждено стать свидетелем собственной кончины?
Выйдя из шланга на пол погреба, Скотт ощутил, насколько он ослабел от болезни и, что еще хуже, от голода. Болезнь можно умилостивить отдыхом и сном. А чем успокоить голод?
Взгляд Скотта двинулся к высокой скале. Стоя в тени шланга, он смотрел вверх, туда, где жил паук. В погребе еще была пища — это Скотт знал наверняка. Ломтик сухого хлеба, которого ему с лихвой хватило бы на два дня. И этот ломтик лежал на высокой скале.
И вдруг простая до ужаса мысль развеяла его надежды на утоление голода. У него нет сил, чтобы взобраться на скалу. Но даже если бы невероятным напряжением воли он сделал это, на пути к ломтику хлеба оказался бы паук. И у него уже не хватит смелости биться с гадиной еще раз — с этой черной гадиной, в три раза больше его, вселяющей в него панический ужас.
Голова упала на грудь. Что ж, остается сделать только одно. Он отступил от шланга и двинулся к губке. Разве у него есть выбор? Разве не находится он в руках неумолимого рока? Роста в нем всего три седьмых дюйма, так на что он может надеяться?
Что-то заставило его взглянуть на стену скалы.
Вниз по ней бежал огромный паук.
С истошным криком Скотт в ужасе бросился наутек и, прежде чем паук успел добежать до пола, пролез под крышку коробки и забрался на губку. Когда черный, с яйцеобразным телом паук забирался на крышку, Скотт, стиснув до боли зубы, уже готов был услышать первые звуки омерзительной, царапающей симфонии, издаваемой лапами этой гадины.
Теперь, когда его караулит этот дрожащий от нетерпения людоед, нет вообще никакой надежды на то, что удастся добраться до ломтика хлеба. Скотт закрыл глаза. Его душили отчаянные рыдания, а над головой раздавалось царапанье паучьих лап по крышке.
Глава 10
Все было как в горячечном бреду: он снова оказался в Колумбийском пресвитерианском медицинском центре на обследовании. Скрипучим, глухим, дрожащим от неуверенности голосом доктор Силвер говорит ему:
— Нет, у вас не акромикрия, как мы предполагали раньше. Да, тело уменьшено, но железы гипофиза не затронуты, нет и побочных признаков: волосы не выпадают, цианоза конечностей не наблюдается, как и синюшной окраски кожи других частей тела и угнетения половой функции.
Для того чтобы установить содержание креатина и креатинина в его организме, были проведены анализы мочи — очень важные, поскольку они могли бы дать точную картину того, как работают яички, надпочечники и как распределяется азот.
— Мистер Кэри, анализы показали, что у вас отрицательный азотный баланс. Ваш организм выбрасывает больше нитрогена, чем сохраняет. А так как нитроген — один из самых важных строительных материалов клетки, то вполне естественно, что вы уменьшаетесь.
Дисбаланс креатина вызывал дальнейшие неполадки в системе обмена веществ: фосфор и кальций также выводились из организма в больших пропорциях, чем должны выводиться эти вещества, играющие важнейшую роль в формировании скелета.
Ему был прописан АКТХ — возможно, чтобы приостановить разрушение тканей. АКТХ не подействовал.
Затем последовали долгие научные дискуссии о том, какие дозы гормонов гипофиза следует применять в ходе лечения Скотта. Врачи бормотали, что такая терапия могла бы сохранить азот в организме и, возможно, наладить нормальное формирование белка.
Однако это было весьма опасно. Поскольку реакция организма на этот гормон абсолютно непредсказуема, и даже лучшие вытяжки плохо переносятся и часто дают побочные эффекты.
— Не важно. Давайте попробуем. Ведь хуже уже не будет, — уговаривал врачей Скотт.
Лекарство назначили.
И вновь ничего.
Наконец, сделали хроматографический снимок, на определенных участках которого каждый элемент в организме оставляет свой специфический след. В результате был найден новый элемент, новый токсин, в его организме.
И тут начались расспросы. Не попадал ли он когда-нибудь под воздействие химических веществ? Нет, не бактериологического оружия, а именно химикатов, например инсектицидов.
Сначала ничего, только тихий, беспорядочный ужас, а потом, как озарение, вспомнилось: Лос-Анджелес, июльский субботний вечер. По дороге в магазин, как раз когда он проходил между рядами домов по аллее, обсаженной деревьями, из-за угла неожиданно вывернул, опрыскивая деревья, грузовик. Скотт попал в ослепивший его ядовитый туман, который жег кожу, разъедал глаза. В сердцах он обругал водителя.
Могло ли это быть причиной заболевания?
— Нет, не могло, — сказали ему.
Это могло быть только началом. Должно было случиться еще что-то, невероятное, неслыханное — то, что превратило едва ли настолько опасный инсектицид в смертельный, разрушающий гормоны роста яд.
И врачи начали искать это что-то, задавая бесконечные вопросы, вороша прошлое. Так продолжалось до тех пор, пока однажды его не осенило. Он вспомнил тот день на яхте, стену брызг, окативших его, и неприятное резкое жжение, которое они принесли с собой. Эти брызги были радиоактивными.
Да, именно так. Поиски причины наконец завершились. Радиация превратила инсектицид в чудовище. Один случай на миллион. Скотт получил именно такое количество инсектицида в сочетании именно с такой дозой радиации, именно в такое время, что радиация бесследно исчезла, оставив после себя смертельный яд.
И этот яд, не затронув самого гипофиза, нарушил его функцию, связанную с поддержанием нормального роста. Это он, этот яд, изо дня в день заставлял организм Скотта превращать азот в отходы; это он, этот яд, так воздействовал на креатин и фосфор, что они выводились из организма как ненужные. И этот яд, лишив кости кальция, сделав их тем самым мягкими и пластичными, позволил им понемногу уменьшаться. И именно он, нейтрализуя действие гормональных препаратов, свел на нет все попытки исправить положение.
И именно он, этот яд, превращал Скотта в уменьшающегося человека.
И что же, исследования закончились? Ни в коем случае! Потому что существовал единственный способ победить токсин: антитоксин. Скотта отправили домой. А тем временем в Центре шли усиленные поиски необходимого препарата, который мог бы спасти его.
Он лежал, вытянув руки вдоль тела и сжав до боли кулаки. Почему, почему днем и ночью должен он думать о тех днях? О днях страшного напряжения, когда он с нетерпением ожидал стука в дверь или резкого телефонного звонка, пребывая словно в подвешенном состоянии, не в силах о чем-либо думать. Его воспаленный разум не мог ни на что опереться. Оставалось только ждать.
Он вспоминал бесчисленные хождения на почту, где абонировал ящик, в который письма опускали два-три раза в день вместо одного. Путь, который он проходил тогда, был мучительным: ему хотелось бежать и желание это было столь сильным, что Скотта трясло. Каждый раз, когда Скотт входил на почту, руки его немели, сердце тяжело стучало. Он пересекал мраморный прямоугольник пола, склонялся над ящиком и заглядывал внутрь. И если там были письма, пальцы начинали дрожать так сильно, что он едва попадал ключом в замочную скважину. Буквально выдрав письма из ящика, он лихорадочно читал обратный адрес. Но из Центра ответ все не приходил. От внезапно пронзавшего все его существо чувства, что жизнь медленно, но верно уходит, Скотт, казалось, прирастал к полу и ноги становились как ватные.
А когда они переехали к озеру, мучения только усилились, потому что теперь Скотту приходилось ждать, когда Лу сходит на почту. И он ждал, стоя у окна, а как только видел, что жена идет по улице к дому, руки его начинали трястись. И по тому, как медленно она шла, он всегда догадывался, что писем нет, и все же не хотел верить в их отсутствие, пока Лу сама не сообщала ему об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35