— Кларисса, ты будешь ждать меня?
Сначала она посмотрела на него, потом вскинула голову, и Скотт поежился под ее пылающим взглядом.
— Я буду ждать.
Едва стук ее высоких каблучков по ступенькам фургона затих, Скотт обошел маленькую комнату, рассматривая мебель и касаясь пальцами каждого предмета. Покончив с этим занятием, он перешел в соседнюю комнату и, поколебавшись секунду, сел на кровать Клариссы и взял в руки ее желтый шелковый халат. Ткань еще хранила аромат женского тела и была такой гладкой, что выскальзывала из пальцев.
Скотт зарылся лицом в складки халата, жадно вдыхая его сладостный запах.
— Но почему я должен говорить с Лу? — вслух размышлял он. — Она будет только рада избавиться от меня. Она... она будет напугана...
С усталым вздохом Скотт отложил халат, поднялся и направился к выходу. Открыв дверь, он спустился по ступенькам и по холодной, окутанной ночью земле двинулся в сторону автостоянки.
«Я расскажу ей, — думал Скотт, — расскажу и вернусь».
Но при виде растерянно стоящей у машины Лу его охватило тяжелое отчаяние. Скотт замер в нерешительности. «Как же я смогу рассказать ей об этом?» — тоскливо подумал он, но в следующий миг, собравшись с духом, кинулся через улицу.
Веселая группа подростков вышла с ярмарочной площади.
— Эй, смотрите, карлик! — крикнул один из них.
— Скотт! — Лу подбежала к нему и без лишних слов подхватила на руки. Выражение ее лица было сердитым и в то же время озабоченным. Вернувшись к машине, она свободной рукой открыла дверцу и поставила рядом с ней Скотта.
— Где ты пропадал?
— Гулял, — ответил Скотт.
«Нет! — кричал его рассудок. — Расскажи! Расскажи ей!» Ему вспомнилось, как Кларисса, сняв халат, произнесла те же самые слова.
— Ты мог бы догадаться, что я почувствую, когда, вернувшись, не застану тебя в машине, — выговаривала ему Лу, откидывая переднее сиденье, чтобы Скотт мог пробраться назад, в свой угол.
Он не шелохнулся.
— Ну, залезай, — поторопила его Лу.
Он быстро втянул воздух и затем выдохнул:
— Нет.
— Да что это с тобой?
Скотт сглотнул.
— Я не собираюсь, — ответил он, стараясь не замечать пристального взгляда Бет.
— Что бы болтаешь? — В голосе Лу слышались удивление и злость.
— Я... — Он бросил взгляд на Бет... — Я хочу поговорить с тобой...
— Разве нельзя подождать до дома? Бет пора в постель.
— Нет, это не может ждать.
Ему хотелось завизжать от ярости. Оно снова взяло над ним власть, это старое чувство: ощущение полной беспомощности, осознание собственного уродства. Скотт мог бы догадаться, что, как только он уйдет от Клариссы, все вернется на круги своя.
— Но я не вижу...
— Тогда оставь меня здесь! — закричал он на жену.
В голосе Скотта не было ни силы, ни решимости. Он опять становился марионеткой, снятой с ниточек, хватающейся за что попало в поисках опоры.
— Что все-таки стряслось? — спросила Лу раздраженно.
Скотт поперхнулся, пытаясь задушить подкатившие к горлу рыдания. И вдруг, резко повернувшись, бросился через дорогу. То, что случилось потом, болезненной чередой картин и звуков пронеслось в его голове: рев надвигающейся машины, ослепительный свет фар, скрип туфель подбегающей Лу, ее железные пальцы на его слабеньком теле, резкий — такой, что голова чуть не отлетела — рывок, которым Лу выдернула его из-под колес машины, скрип тормозов и шуршание шин, когда машина нырнула в сторону, а потом вернулась на свою полосу.
— Ты что, спятил?
— Почему меня не сбила машина?!
Страдание, скорбь, гнев — все чувства, переполнявшие Скотта, словно прорвались вдруг наружу и слились в этом крике.
— Скотт! — Лу присела, чтобы быть ближе к нему. — Скотт, что случилось?
— Ничего, — ответил он. Но тут же выпалил: — Я хочу остаться! Я остаюсь!
— Где остаешься, Скотт?
Он раздраженно сглотнул. Почему он должен чувствовать себя бесполезным, безмозглым болваном? Если раньше такое положение казалось ему закономерным, неизбежным, то теперь оно стало абсурдным, совершенно неприемлемым.
— Где остаешься, Скотт? — еще раз спросила Лу, теряя терпение.
Скотт обратил к жене окаменевшее лицо и уже почти бессознательно произнес:
— Я хочу остаться... с ней...
— С кем?
Лу посмотрела ему прямо в глаза.
Скотт в смятении опустил взгляд, перевел его на длинные ноги жены и до боли стиснул зубы.
— Есть одна... женщина... — запинаясь, выдавил он.
Лу молчала.
Скотт взглянул на нее и увидел, что глаза ее блестят в слабом свете далеко стоящего фонаря.
— Ты имеешь в виду ту лилипутку из балаганного представления?
Скотт вздрогнул. Его покоробили брезгливость и отвращение, прозвучавшие в голосе жены. Нервно выдвинув вперед челюсть и проведя языком по верхней губе, он выпалил:
— Она очень добрая и чуткая. Я хочу остаться с ней на какое-то время.
— То есть на ночь?!
Скотт резко втянул голову в плечи. В глазах вспыхнул гнев.
— Как ты можешь?.. Ты говоришь так, словно...
Он сумел-таки взять себя в руки и, глядя вниз, на туфли жены, заговорил уже спокойно, отчетливо произнося каждое слово:
— Я останусь с ней. Если хочешь, можешь за мной больше не приезжать. Ты избавишься от меня, а я уж как-нибудь проживу.
— Боже! Да хватит тебе...
— Лу, это не просто слова. Говорю тебе как перед Богом: это не просто слова.
Лу молчала и лишь пристально смотрела на мужа. В глазах ее застыло какое-то странное выражение.
— Ты не знаешь, ты просто ничего не знаешь, — торопливо начал объяснять Скотт. — Ты думаешь, что это что-то... отвратительное, животное. Но нет, ты не права. Это много больше. Неужели ты не понимаешь? Неужели не видишь, что мы с тобой теперь слишком разные, что между нами пропасть. Но если ты можешь найти себе кого-нибудь на стороне, то для меня это практически неосуществимо. Мы никогда не говорили с тобой об этом, но полагаю, что, когда я исчезну — а именно этим все и закончится, — ты выйдешь замуж за другого. Лу, неужели ты не видишь, что мне в этом мире осталось слишком мало. А точнее говоря, ничего. Что меня ожидает? Небытие. Я буду все так же уменьшаться с каждым днем, а мое одиночество будет становиться все острее. Ни кому на свете не дано это понять. И однажды я потеряю и эту женщину. Но сейчас... Сейчас, Лу, я испытываю к ней нежность и любовь. Да, любовь. Что кривить душой, я ничего не могу с собой поделать. Пусть я мерзкий уродец, но и в таком состоянии я нуждаюсь в любви. — Скотт хрипло вздохнул. — Только на одну ночь. Большего не прошу. Отпусти меня на одну ночь. Если бы на моем месте была ты и у тебя появилась бы возможность хотя бы на одну ночь обрести покой, я, поверь, не стал бы тебе мешать. — Скотт опустил глаза. — Она живет в фургоне. Там есть мебель, удобная для меня. — Он мельком взглянул на жену. — Я могу сидеть в кресле так, будто я нормальный человек, а не... — Он вздохнул и добавил: — Хотя бы только это, Лу. Только это.
Наконец Скотт решился посмотреть Лу в лицо. В этот момент мимо как раз проезжала машина, и в свете фар он увидел на щеках жены слезы.
— Лу!
Она не отозвалась. Вздрагивая от душивших ее рыданий, Лу впилась зубами в кулак. Через минуту глубоко вздохнула и смахнула с глаз слезы. А Скотт, онемев от потрясения, глядел на нее, не отрываясь, хотя от неудобной позы у него уже давно затекла шея.
— Ладно, Скотт. Бессмысленно отрицать очевидное. Ты прав. Я бессильна тебе помочь и с моей стороны слишком жестоко лишать тебя того, что могут дать другие. — Лу тяжело вздохнула. — Я заеду за тобой утром, — выдавила она и бросилась к дверце машины.
Не шевелясь, Скотт еще долго стоял на ветру, чувствуя в душе боль и пустоту. А потом побежал через дорогу. Его мучило раскаяние: «Не следовало так поступать с Лу. Я не имел права ее обижать».
Но, увидев снова фургон, свет в окне и ступеньки, которые вели к забытому наслаждению, Скотт ощутил прилив страсти. Он вступал в другой мир, оставляя в мире старом и ветхом все свои печали.
— Кларисса, — прошептал Скотт.
И бросился в ее объятия.
Глава 12
Скотт сидел на одной из широких перекладин стоявшего в самом низу садового кресла, прислонившись к толстому, как дерево, подлокотнику, и жевал кусочек печенья. Он выжал из губки несколько капель воды только один раз — на середине первого этапа подъема. Рядом с ним лежала свернутая, как лассо, нитка с крюком, сделанным из булавки, и длинное блестящее копье, тоже из булавки.
Медленно, как бы по каплям, усталость оставляла отдыхавшее тело. Скотт наклонился и с исказившей лицо гримасой боли растер правое колено, которое опять припухло, потому что, забираясь по нитке, он ударился им о ножку кресла. Оставалось только надеяться, что хуже не будет.
В погребе было тихо. Масляный обогреватель за последний час ни разу не заревел: наверное, в доме было не по-весеннему тепло. Скотт взглянул на окно — блестящий квадрат над топливным баком. «Почему не слышно Бет во дворе? — недоумевал он. — Водяной насос давно не работал. Наверное, Лу и Бет нет дома. Куда они могли пойти?»
Что-то неприятное поднималось в груди, и Скотт, вовремя опомнившись, заставил себя прогнать бередящие душу мысли о солнце, об улице, о жене и ребенке. Все это ушло из его жизни. И только глупец станет забивать себе голову тем, что не имеет к нему никакого отношения.
Да, он по-прежнему мужчина. Хоть роста в нем оставалось две седьмые дюйма, он все еще мужчина.
Скотт вспоминал ту ночь, которую провел с Клариссой, и как тогда к нему пришла та же мысль: «Я все еще мужчина».
— Тебя не надо жалеть, — шептала Кларисса, касаясь пальцами его груди, — ты же мужчина.
Это был решительный момент.
Чувствуя ее горячее дыхание на своем плече, он почти всю ночь пролежал без сна, боясь разбудить ее и думая о только что сказанных ею словах.
Да, он все-таки мужчина. Пригибаясь все ниже и ниже к земле под бременем страшного недуга, чувствуя, что для Лу он больше не муж, переживая постоянные неудачи, он забывал об этом. Как будто, сжимаясь, его тело заставило сжаться и его дух, сделало его не мужчиной. Для того чтобы убедиться, что это не просто самокопание, достаточно было подойти к зеркалу.
И все-таки подобные рассуждения не содержали в себе всей правды, потому что мужчиной он был или не был только в отношении к кому-то. Вот сейчас, лежа в кровати по росту, он обнимал женщину и, значит, был мужчиной. Следовательно, размеры ничего не меняют, ведь у него есть разум: он еще личность.
Утром, когда мягкий желтый солнечный свет заиграл на постели, Скотт, чувствуя приятное тепло женского тела, рассказывал Клариссе обо всем, что передумал за ночь.
— Я не собираюсь бороться. Но и сдаваться не намерен, — быстро добавил он, увидев ее недоуменный взгляд, и пояснил: — Я не собираюсь бороться с тем, что не могу победить. Раньше я боялся признаться себе в том, что неизлечим. Так боялся, что однажды сбежал от врачей, заявив, что обследование мне не по карману. А на самом деле меня пугал его вероятный результат. И моя победа в том, что теперь я спокойно говорю о своей болезни.
Чувствуя пристальный взгляд Клариссы и ее маленькую руку на своей груди, Скотт лежал, уставившись в потолок.
— Да, я принимаю это, — после паузы проговорил он. — Я принимаю это и не собираюсь больше жаловаться на судьбу. Я не хочу уходить из мира, затаив злобу. — Резко повернувшись к ней, он вдруг возбужденно спросил: — Ты знаешь, что я решил?
— Что, милый?
На его лице мелькнула почти детская улыбка:
— Я опишу это. Буду писать, пока смогу. И расскажу обо всем, что происходило, происходит и будет происходить со мной. Ведь это удивительно. Моя болезнь не только проклятие — она уникальна. Я изучу ее. Разгадаю все, что смогу разгадать. Вот в чем будет моя жизнь и моя борьба. Я не собираюсь дрожать — больше никогда не буду бояться.
* * *
Скотт дожевал печенье и открыл глаза. Достал из халата губку и выдавил в рот несколько капель воды — теплой и солоноватой, но приятно смягчившей сухое горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35