Маниакальный разговор о заговорах встревожил Пеллэма. Однако он сделал для Этти небольшую скидку: в данных обстоятельствах пожилая негритянка должна была мучиться манией преследования.
— А как насчет образцов вашего почерка? Как они могли попасть в руки кого-либо постороннего?
— Не знаю.
— Вы в последнее время не писали писем кому-нибудь тому, кому прежде не писали?
— Письма? Не могу себе представить. Я переписываюсь только с Элизабет, да еще иногда посылаю открытки дочери сестры во Фресно. Присылаю им несколько долларов на дни рождения. Вот и все.
— К вам в квартиру никто не забирался?
— Нет. Я всегда запираю все окна и дверь. Это у меня на полном автомате. В Кухне приходится постоянно держать ухо востро. Этому учат с раннего детства.
Этти погладила гипсовую повязку, любуясь автографом Пеллэма. Все ответы были достаточно разумными, но они не приводили к однозначным выводам. Возможно, присяжные поверят Этти, а может быть, и не поверят. Впрочем, и сам Пеллэм, достаточно насмотревшийся на Адскую кухню, уже не знал, во что верить.
Убрав записную книжку в карман, Пеллэм сказал:
— Вы выполните одну мою просьбу?
— Все что угодно, Джон.
— Расскажите конец истории Билли Дойла.
— Какой истории? О том, как он сидел в тюрьме?
— Да.
— Ну хорошо. Бедный мой Билли. А случилось с ним вот что. Я тебе уже не раз говорила о том, что главной его целью в жизни было обзавестись собственным клочком земли. Представь себе, этот человек, одержимый тягой к странствиям, не мог пройти мимо здания или участка земли с объявлением о продаже без того, чтобы не разыскать владельца и не начать задавать ему разные вопросы.
У Этти загорелись глаза. Пеллэм подумал, что она полностью отдается этому: взвешивает воспоминания и сплетает на их основе свой рассказ. Он знал, как захватывающее повествование увлекает самого рассказчика: в конце концов, он снял несколько фильмов в качестве режиссера. Но только рассказы Этти не были вымыслом, и она не рассчитывала ничего с них получить. Ни похвалы критиков. Ни процента от прибыли.
— Помнишь, я рассказывала тебе о своем брате Бене? Они с Билли были приблизительно одних лет; Бен был на год или два моложе. Однажды Бен поделился с Билли планом, как можно раздобыть деньги, достаточные для того, чтобы заплатить за участок земли, но только для этого ему был нужен партнер. Ну, на самом деле никакой это был не план. А чистой воды мошенничество. У Бена были знакомые в руководстве профсоюза, он состряпал какие-то липовые контракты и подсунул их, когда начальства не было на месте. Бен наслушался рассказов дедушки Ледбеттера о «Крысах» и гангстерах. Он сам очень хотел стать гангстером, хотя в Адской кухне никогда не было чернокожих банд — ни тогда, ни сейчас. Но Бен очень гордился своей выдумкой.
Однако он не посвятил моего Билли в суть дела. Билли полагал, что это настоящие контракты на транспортировку и строительные работы, а они с Беном лишь получают посреднический процент. Он ходил по самому краю, мой Билли, но глупым он не был. Возможно, кого-то он и обманывал, но с профсоюзами он никогда не связывался. Не прошло много времени, как Лемми Коллинс, вице-президент профсоюза портовых грузчиков и рабочих, обнаружил пропажу денег. Он сразу же заподозрил Бена. Лемми знал, что Бен дружит с Билли, но он был уверен, что ни один ирландец никогда не украдет у своих, а вот негр обчистит ирландца без раздумий. Поэтому Лемми наведался к моему брату вместе с двумя людьми из профсоюза и бейсбольной битой.
Но в тот самый момент, когда они уже собрались избить Бена до смерти, им позвонили из штаб-квартиры профсоюза. Звонила полиция. Как оказалось, Билли сознался во всем. Якобы это была его затея. Поскольку в деле оказалась замешана полиция, Лемми уже не смог убить Бена, хотя ему очень это хотелось. Профсоюз получил деньги назад, а Билли провел год в тюрьме. Понимаешь, он был ирландцем, то есть, белым, и его жизни ничего не угрожало. А если бы попался Бен, его бы точно убили. Если не в Кухне, то в «Синг-синге»[50].
— Он взял на себя чужую вину, — заметил Пеллэм.
— Билли сделал это ради моего брата, — сказала Этти.
— Вы же понимаете, что он сделал это ради вас, — тихо возразил Пеллэм.
— Понимаю, — печально подтвердила Этти. — Однако, наверное, год за решеткой изменил Билли. Я спасла своего брата, но, вероятно, потеряла мужа. Где-то через год после того, как Билли вышел на свободу, я однажды вечером вернулась домой и обнаружила записку.
— Прошу прощения, сэр, — учтиво вмешалась охранница. — Боюсь, время свидания подошло к концу.
Пеллэм кивнул.
— Да-да, уже ухожу. Еще только одно слово. Эй, миссис Вашингтон, поднимите голову.
Послышался щелчок, тихо зажужжал маленький моторчик.
Этти заморгала, приходя в себя от яркой фотовспышки. Пеллэм убрал «Поляроид».
— Джон, что ты делаешь? Неужели ты хочешь запомнить меня такой? Дай мне хотя бы причесаться!
— Я сделал этот снимок не для себя, Этти. И не беспокойтесь, прическа у вас просто замечательная.
15
Наконец объявился Лефти.
Пеллэм сидел на кухне, сняв ботинки. Переоборудовав с помощью листа толстой фанеры мойку в письменный стол, он прослушивал сообщения, оставленные на автоответчике. Кто-то положил трубку, не дожидаясь приглашения автомата, один раз, другой. Наконец Алан Лефтковитц своим голосом, несущимся со скоростью миля в минуту, рассказал о приеме, который устраивает Роджер Маккенна, добавив, что Пеллэму будет достаточно лишь упомянуть фамилию Лефти, и его пустят в «святая святых делового Нью-Йорка» — знаменитый продюсер произнес эту фразу без тени иронии. Пеллэм же, услышав ее, закатил глаза и стукнул ногой по стене, пытаясь спугнуть наглого голубя, устроившегося на подоконнике.
Длинное сообщение продолжилось описанием всех сколько-нибудь значимых подробностей и завершилось строгим предписанием одеться подобающим образом.
Час спустя Пеллэм, одевшись «подобающим образом» (новые черные джинсы и начищенные до блеска ковбойские сапоги), вышел на удушливый зной и доехал на метро до станции «Ситикорп-билдинг» в Нижнем Манхэттене. Оттуда он прошел пешком до указанного адреса по Пятой авеню и нырнул в крутящиеся двери. Как только Пеллэм оказался внутри, уже никто не смог бы заподозрить, что он, в отличие от большинства приглашенных, прибыл не в «Бентли», «Роллс-Ройсе» или — это относилось к самым бедным — в длинной и худой сухопутной яхте «Линкольн континентал».
— Смотрите, еще один!
Женщина произнесла эти слова запыхавшись. Многочисленные гости, столпившиеся за триплексным стеклом верхнего этажа небоскреба, заговорили разом, но в их голосах слышался не столько ужас, сколько восхищение.
— О господи, только посмотрите! Пламя видно отсюда!
— Где?
— Вон там. Видите?
— Ронни, узнай, не захватил ли кто-нибудь с собой фотоаппарат. Джоанна, посмотри!
Пеллэм пробрался ближе к окну, взметнувшемуся на шестьсот футов над авеню, вдоль которой выстроились бутики «Картье», «Тиффани» и «Ив Сен-Лоран». Он посмотрел на запад и со щемящим сердцем понял, что речь идет еще об одном пожаре. Горело здание в Адской кухне, чуть севернее квартала, где находилась контора Луиса Бейли. Время от времени сквозь облако густого черного дыма прорывались языки пламени. Поднявшись в молочно-белое небо на высоту тысяча футов, дым распустился зловещим грибком ядерного взрыва.
— О боже, — прошептала какая-то женщина. — Это же больница! Манхэттенский госпиталь!
Та самая больница, где лечили Этти и его самого, вдруг подумал Пеллэм. Где умер маленький Хуан Торрес.
— Вы полагаете, это он? Ну где же фотоаппарат? Я хочу заснять пожар. Вы поняли, кого я имею в виду? Того психопата, о котором сегодня утром было напечатано в «Таймс».
— Кажется, это уже пятый пожар, который он устроил. Или даже шестой.
Пожар разрастался. Теперь пламя уже было хорошо видно.
Фотоаппарат никто так и не принес, и через пять минут пожар превратился просто в еще один элемент пейзажа. Гости по двое — трое вернулись в зал.
Пеллэм задержался у окна еще на какое-то время, глядя на пожар. Молчаливый танец языков пламени, облако серого дыма, поднимающееся высоко над Манхэттеном.
— Привет, как поживаете? — Прозвучавший за спиной мужской голос обладал сильным лонг-айлендским акцентом, напоминающим речь человека, у которого сломана нижняя челюсть. — Судя по вашей одежде, вы художник. Вы художник?
Обернувшись, Пеллэм увидел перед собой мясистого молодого мужчину в смокинге, изрядно подвыпившего.
— Нет.
— А. Отличное местечко, вы не находите? — Мужчина пьяно тряхнул головой, показывая двухуровневую гостиную в пентхаусе небоскреба на Пятой авеню. — Маленькая хижина Роджера на небесах.
— Убогой ее никак не назовешь.
Как раз в этот момент Пеллэм заметил в противоположном конце зала того человека, который был ему нужен. Роджера Маккенну. Но магнат от недвижимости тотчас же снова затерялся в толпе.
— Хотите услышать анекдот? — пьяно расхохотался новый знакомый Пеллэма, проливая на себя коктейль.
— Какой анекдот? — спросил Пеллэм.
Пьяный молодой человек с воодушевлением затряс головой, но больше ничего не сказал.
— О священнике, раввине и монашке? — подсказал Пеллэм.
Нахмурившись, пьяный покачал головой, после чего начал заплетающимся языком объяснять, что весь верхний этаж небоскреба разбит словно крольчатник на клетушки, которые Маккенна называет «логовами», «гостиными», «музыкальными салонами» и «центрами развлечений».
— Угу, — неопределенно произнес Пеллэм, тщетно высматривая в толпе Маккенну.
— А на самом деле это лишь спальни, понимаете? — продолжал молодой мужчина, обливая водкой с мартини свой смокинг. — Но все дело в том, что спален пятнадцать, а у Роджера Маккенны нет ни одного друга — не говоря уж о пятнадцати — который способен терпеть его настолько, чтобы остаться у него в гостях на ночь.
Молодой мужчина затрясся от хохота, проливая остатки коктейля на свои лакированные штиблеты. Как раз в этот момент мимо проходила блондинка в красном платье с глубоким вырезом. Пеллэм и молодой мужчина разом обернулись на нее, и вдруг молодой мужчина исчез так стремительно, словно он был хвостом, а блондинка в красном платье — собакой.
Пеллэм снова посмотрел в окно на разрастающееся облако дыма.
За час, проведенный здесь, Пеллэм успел немало услышать о Роджере Маккенне — в основном, язвительные мелочи, вроде той, которую ему только что рассказал пьяный молодой мужчина. Полезного для себя он услышал мало. Подрядчику сорок четыре года. Довольно крупный мужчина, но в хорошей форме. Внешне похож на актера Роберта Редфорда, только чуть помоложе и порыхлее. По слухам, его империя оценивается в два миллиарда долларов. Пеллэм наблюдал на лице Маккенны калейдоскоп выражений: за долю секунды оно менялось от детски-наивного до дьявольски алчного и, наконец, затягивалось ледяным безразличием.
На самом деле, самым существенным, что выяснил о Роджере Маккенне Пеллэм, было то, что на самом деле никто ничего по-настоящему о нем не знал. За весь вечер Пеллэм вынес единственное заключение: подрядчик обладает каким-то не поддающимся описанию качеством, заставляющим таких людей как те, что собрались сейчас здесь, — красивых и могущественных, или тянущихся к красоте и могуществу, — всеми правдами и неправдами добиваться приглашения к нему на приемы, где они, напиваясь за счет Маккенны, изощряются, оскорбляя хозяина за его спиной.
Пеллэм начал пробираться поближе к Маккенне, который медленно продвигался сквозь плотную толпу гостей, заполнившую зал.
Его опередила молодая пара, перехватившая подрядчика у стола с рыбными закусками.
— Как мило, Роджер, — заметил муж, оглядываясь по сторонам. — Даже очень мило. Знаете, что мне напомнил этот зал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49