Сынок упрямо волок Пеллэма к нему. Упав на сломанную руку, Пеллэм на мгновение снова потерял сознание. Очнувшись, он обнаружил, что Сынок, напрягая в безумии все свои силы, уже дотащил его до края колодца.
— Разве это не красиво? — крикнул он, глядя на бурлящее пламя под ногами. — Разве это не прекрасно?
Сынок нагнулся — и в это самое мгновение Пеллэм лягнул его сапогом. Поскользнувшись на краю колодца, Сынок провалился по пояс в горящую солярку. Издав нечеловеческий крик, он принялся дергаться из стороны в сторону, этим увлекая Пеллэма за собой.
Ослепленный дымом, опаленный огнем, Пеллэм никак не мог найти точку опоры. Он чувствовал, как его затягивает все ближе и ближе в преисподнюю. У него в памяти всплыл голос Этти:
«Иногда мы с сестрой Эльсбет ходили туда, где по Восьмой авеню водили ягнят на скотобойню на Сорок второй улице. У мясников была особая овца-предатель. Знаешь, что это такое? Она ведет остальных ягнят на скотобойню. Мы кричали, швыряли в эту овцу камни, чтобы заставить ее отвернуть, но у нас так ничего и не получилось. Овца знала свое дело.»
И вдруг он услышал:
— Пеллэм, Пеллэм, Пеллэм…
Высокий детский голос, наполненный паникой.
Пеллэм различил сквозь пелену дыма смутный силуэт. Человек. Вырвавшиеся из колодца клубы густого черного дыма окутали Пеллэма. Он упал на колени. Тело Сынка, бьющееся в судорогах, тянуло его вниз.
Пеллэм прищурился, пытаясь разглядеть что-либо сквозь дым.
У проволочной ограды стоял Исмаил. По лицу мальчишки катились слезы.
— Сюда! Он здесь!
Исмаил лихорадочно замахал руками, показывая на Пеллэма.
К нему подбежала вторая фигура. Оба человека пролезли в дыру в воротах.
— Не подходите! — крикнул им Пеллэм.
— Господи, — пробормотал Рамирес, хватая Пеллэма за запястье в тот самый миг, когда он уже начал срываться с края колодца в море огня.
Выхватив из-за пояса черный пистолет, латиноамериканец приставил дуло к цепочке наручников и выстрелил пять или шесть раз.
Пеллэм почти не услышал звук выстрелов. Он почти не слышал рев пламени, голос Рамиреса, который тащил его прочь от огня. У него в ушах стоял лишь тонкий голосок Исмаила, причитавшего:
— Все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо…
32
Они поменялись ролями.
Теперь настал черед Этти Вашингтон навестить Пеллэма в больнице. В отличие от него она предусмотрительно захватила с собой подарок. Однако, не цветы и не конфеты. Кое-что получше. Налив из пронесенной тайком бутылки вино в два пластиковых стаканчика, Этти протянула один Пеллэму.
— За твое здоровье, — сказала она.
— И за ваше.
Пеллэм осушил свою порцию залпом. Этти — он запомнил это еще тогда, когда смотрел на нее в окуляр видеокамеры, — потягивала вино не спеша. Она была олицетворением бережливой хозяйки. Как вспомнил Пеллэм, этому искусству Этти выучилась еще в детстве у бабушки Ледбеттер.
Отдельная палата, в которую поместили Пеллэма, находилась выше той, где арестовали Этти, и ниже той, где лежал Хуан Торрес, бедный мальчуган, получивший смертельные ожоги при пожаре. Пеллэму вдруг захотелось узнать, а где сейчас находится труп Сынка? По всей видимости, морг располагается в подвальном этаже. А может быть, труп поджигателя доставили в городской морг. Теперь его уделом будет обычное вскрытие, а затем последнее путешествие на кладбище Поттерс-филд.
— Джон, ко мне пристают с расспросами и просят рассказать, что же все-таки произошло. Обращаются ко мне потому, что я знакома с тобой. И полиция, и брандмейстеры, и журналисты — все хотят узнать, как тебе удалось вырваться из рук этого психа-поджигателя. Все уверены, что ты знаешь, но почему-то не хочешь говорить.
— Произошло чудо, — криво усмехнулся Пеллэм.
Но Пеллэм не собирался усложнять жизнь своим неожиданным друзьям, рассказывая о том, как Исмаил, вместо того, чтобы вернуться в подростковый центр, продолжал слоняться по району, мечтая побыть с Пеллэмом еще немного. Увидев то, как Сынок напал на Пеллэма, он сбегал и позвал на помощь Гектора Рамиреса.
— Ну, не хочешь говорить — уноси это с собой в могилу, — сказала Этти, повторяя любимое выражение своего деда. — Но брандмейстер Ломакс сказал еще кое-что. Если честно, я его не совсем поняла. Он сказал, что тебе, наверное, следует поскорее покинуть город, пока ты не станешь мистером Невезунчиком… Вот. Ну что, Джон, ты так и поступишь? Уедешь отсюда?
— Едва ли. Сначала нам нужно закончить фильм.
— Тут к тебе приходил тот мальчишка. Пока ты спал.
— Исмаил?
Этти кивнула.
— Он уже ушел. Ну этот паренек и выражается! Правда, я поставила его на место. Подумать только, так разговаривать со взрослыми… Он обещал вернуться.
Пеллэм не сомневался, что Исмаил сдержит обещание.
«Я буду твоим другом.»
Что ж, Исмаил, а я буду твоим другом.
«Вот что самое замечательное в долгах. Даже после того, как ты с ними полностью рассчитаешься, они все равно никогда тебя не оставят.»
Этти также захватила с собой последний номер «Нью-Йорк пост» с огромным заголовком на первой полосе («Небоскреб, ставший преисподней») и не менее огромной фотографией пылающей Башни Маккенны.
Человеческих жертв не было. Всего при пожаре пострадали пятьдесят восемь человек — в основном, отравились дымом. Самодельный напалм в театре так и остался неподожженным, и единственными пострадавшими были несколько человек, которых помяли в давке, когда объятая паникой толпа устремилась к выходу. Самой серьезной травмой оказалась сломанная нога: телохранители довольно грубо оттолкнули в сторону одну женщину, освобождая проход важной персоне, своему подопечному (как выяснилось, губернатору штата, так что Пеллэму пришлось заплатить пять долларов Луису Бейли, королю шестеренок, по части как смазывания, так и забивания песком).
Небоскреб был уничтожен полностью. Сожжен дотла. Разумеется, здание было застраховано, однако страховка покрывала только стоимость самого сооружения, а не упущенную выгоду. Без арендной платы от рекламного агентства подрядчик не сможет выплатить проценты за четвертый квартал по займам, сделанным в крупнейших международных банках. Маккенна и его компании уже начали подготовку документов к процедуре банкротства.
Врезка на первой полосе была озаглавлена «Роджер, добро пожаловать в клуб разорившихся».
Как это ни странно, на всех фотографиях подрядчика был виден невозмутимый бизнесмен, совершенно равнодушно отнесшийся к потере нескольких миллиардов долларов. На одном снимке жизнерадостный Маккенна заходил в контору своих адвокатов в сопровождении привлекательной молодой женщины, названной его личным помощником. Подрядчик смотрел на свою спутницу; та смотрела в объектив фотоаппарата.
В больничной палате вдруг на мгновение потемнело, стены пустились в хоровод. Пеллэм поспешно сунул в рот спасительную таблетку димедрола и запил ее вином.
Взглянув на Этти, он увидел, что ее лицо стало строгим. Однако это никак не было связано с тем, что Пеллэм смешал спиртное с лекарством.
Этти сказала:
— Джон, ты сделал для меня так много. Ты в прямом смысле рисковал жизнью. Тебе следовало все бросить и уехать домой. Ты ничего мне не должен.
Говорить или нет? Над этим вопросом Пеллэм ломал голову все последние несколько месяцев. Добрый десяток раз он уже бывал на грани того, чтобы во всем признаться.
И вот сейчас Пеллэм, наконец, сказал:
— Нет, должен, Этти.
— Джон, ты выглядишь как-то странно. О чем ты говоришь?
— Я перед вами в огромном долгу.
— Да нет же, ты мне ничего не должен.
— Ну, если точно, это не мой долг. Это долг моего отца.
— Твоего отца? Да я даже не была с ним знакома.
— Вы были с ним знакомы. Вы были за ним замужем.
Помолчав, Этти прошептала:
— Билли Дойл?
— Он мой родной отец, — подтвердил Пеллэм.
Этти застыла совершенно неподвижно. Впервые за все те месяцы, что Пеллэм ее знал, он не мог найти у нее на лице ни тени какого-либо чувства.
— Но… как это могло случиться? — наконец спросила Этти.
Пеллэм повторил ей то, что уже говорил Рамиресу: про признание своей матери, про то, что ее муж постоянно бывал в разъездах, про любовника, предполагаемого отца Пеллэма.
Этти кивнула.
— Билли рассказывал мне о том, что у него когда-то была подружка на севере штата. Должно быть, это и есть твоя мать… О боже, боже… — Она вернулась в прошлое, копаясь в богатых воспоминаниях. — Билли говорил, что любил ее, но она не хотела бросать мужа. Поэтому он сам бросил ее и перебрался сюда, в Адскую кухню.
— Мать сказала, что получила от него одно письмо, — сказал Пеллэм. — Обратного адреса не было, но штемпель был поставлен в почтовом отделении на Восьмой авеню. Вот зачем я приехал в Нью-Йорк — чтобы разыскать отца. Или, по крайней мере, что-нибудь узнать о нем. Я даже не мог сказать, хочу ли с ним встречаться. Покопавшись в архивах, я обнаружил прошение о брачной лицензии.
— Со мной?
— С вами. И ваш брачный сертификат. В нем был указан ваш старый адрес, в доме на Тридцать шестой улице.
— Ну да, тот самый дом, в котором мы с Билли жили после свадьбы. Его снесли несколько лет назад.
— Знаю. Расспросив людей в округе, я выяснил, что Билли давно уже не живет здесь, а вы переехали в другой дом на той же улице. В дом номер 458.
— И ты пришел ко мне в гости. Захватив видеокамеру. Почему ты мне ничего не сказал, Джон?
— Я собирался сразу во всем признаться. Но затем я узнал, что Билли сбежал от вас. И решил, что вы, узнав, что к чему, не захотите тратить время на разговоры со мной.
Прищурившись, Этти всмотрелась ему в лицо.
— Вот почему ты так напоминал мне Джеймса.
После того, как Этти где-то с месяц назад рассказала ему о своем сыне, Пеллэм какое-то время привыкал к мысли, что он больше не единственный ребенок. У него есть брат, сводный брат.
Вдруг Этти пожала ему руку.
— Ну уж этот Билли Дойл… Дай-ка прикинуть, мне он был мужем, а тебе отцом. Кем это делает нас с тобой, меня и тебя, Джон?
— Сиротами, — предположил Пеллэм.
— Знаешь, я никогда в жизни не гонялась за мужчинами. После того, как Билли ушел, я даже не думала о том, чтобы попытаться его найти. Никогда его не разыскивала. И все же мне любопытно. — Хитрая улыбка. — У тебя случайно нет никаких догадок о том, где он может быть?
Пеллэм покачал головой.
— Никаких. Я проверил все местные архивы. Никаких следов.
— Билли поговаривал о том, чтобы вернуться в Ирландию. Быть может, в конце концов он так и поступил, кто знает? — Помолчав, Этти добавила: — Здесь до сих пор остался кое-кто из его прежних дружков. Я иногда вижу их в барах. Если хочешь, мы могли бы с ними поговорить. Как знать, может быть, кто-нибудь что-то слышал.
Пеллэм понял, что ему придется хорошенько подумать над этим. Сразу он ничего не мог решить. Выглянув в окно, Пеллэм увидел мрачные серо-бурые жилые здания, приземистые склады, сверкающие небоскребы, почерневшие остовы снесенных зданий.
К западу от Восьмой авеню…
У него вдруг мелькнула мысль, что Адская кухня в каком-то отношении напоминала предпринятые им поиски Билли Дойла: неудачу, не принесшую разочарования; надежду, которая не воплотилась в желание.
Медсестра, уроженка Южных штатов, которая неделю назад ухаживала за Этти, плавно вплыла в палату в белоснежном халате и предупредила пожилую негритянку, что ей пора уходить.
— Кажется, он малость утомился, — проскрежетала она, по-техасски растягивая слова.
Насколько помнил Пеллэм, у нее было веснушчатое лицо, однако у него перед глазами до сих пор все плыло.
Медсестра продолжала, обращаясь к нему:
— Милок, не хотите немного отдохнуть?
— Если честно, не хочу, — ответил Пеллэм.
Точнее, ему показалось, что он ответил. А может быть, и не ответил. Его глаза закрылись сами собой, стаканчик выпал у него из руки. Пеллэм услышал, как стаканчик подобрали с пола, уловил мимолетный аромат духов, а затем, прекратив сопротивление, провалился в сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Разве это не красиво? — крикнул он, глядя на бурлящее пламя под ногами. — Разве это не прекрасно?
Сынок нагнулся — и в это самое мгновение Пеллэм лягнул его сапогом. Поскользнувшись на краю колодца, Сынок провалился по пояс в горящую солярку. Издав нечеловеческий крик, он принялся дергаться из стороны в сторону, этим увлекая Пеллэма за собой.
Ослепленный дымом, опаленный огнем, Пеллэм никак не мог найти точку опоры. Он чувствовал, как его затягивает все ближе и ближе в преисподнюю. У него в памяти всплыл голос Этти:
«Иногда мы с сестрой Эльсбет ходили туда, где по Восьмой авеню водили ягнят на скотобойню на Сорок второй улице. У мясников была особая овца-предатель. Знаешь, что это такое? Она ведет остальных ягнят на скотобойню. Мы кричали, швыряли в эту овцу камни, чтобы заставить ее отвернуть, но у нас так ничего и не получилось. Овца знала свое дело.»
И вдруг он услышал:
— Пеллэм, Пеллэм, Пеллэм…
Высокий детский голос, наполненный паникой.
Пеллэм различил сквозь пелену дыма смутный силуэт. Человек. Вырвавшиеся из колодца клубы густого черного дыма окутали Пеллэма. Он упал на колени. Тело Сынка, бьющееся в судорогах, тянуло его вниз.
Пеллэм прищурился, пытаясь разглядеть что-либо сквозь дым.
У проволочной ограды стоял Исмаил. По лицу мальчишки катились слезы.
— Сюда! Он здесь!
Исмаил лихорадочно замахал руками, показывая на Пеллэма.
К нему подбежала вторая фигура. Оба человека пролезли в дыру в воротах.
— Не подходите! — крикнул им Пеллэм.
— Господи, — пробормотал Рамирес, хватая Пеллэма за запястье в тот самый миг, когда он уже начал срываться с края колодца в море огня.
Выхватив из-за пояса черный пистолет, латиноамериканец приставил дуло к цепочке наручников и выстрелил пять или шесть раз.
Пеллэм почти не услышал звук выстрелов. Он почти не слышал рев пламени, голос Рамиреса, который тащил его прочь от огня. У него в ушах стоял лишь тонкий голосок Исмаила, причитавшего:
— Все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо…
32
Они поменялись ролями.
Теперь настал черед Этти Вашингтон навестить Пеллэма в больнице. В отличие от него она предусмотрительно захватила с собой подарок. Однако, не цветы и не конфеты. Кое-что получше. Налив из пронесенной тайком бутылки вино в два пластиковых стаканчика, Этти протянула один Пеллэму.
— За твое здоровье, — сказала она.
— И за ваше.
Пеллэм осушил свою порцию залпом. Этти — он запомнил это еще тогда, когда смотрел на нее в окуляр видеокамеры, — потягивала вино не спеша. Она была олицетворением бережливой хозяйки. Как вспомнил Пеллэм, этому искусству Этти выучилась еще в детстве у бабушки Ледбеттер.
Отдельная палата, в которую поместили Пеллэма, находилась выше той, где арестовали Этти, и ниже той, где лежал Хуан Торрес, бедный мальчуган, получивший смертельные ожоги при пожаре. Пеллэму вдруг захотелось узнать, а где сейчас находится труп Сынка? По всей видимости, морг располагается в подвальном этаже. А может быть, труп поджигателя доставили в городской морг. Теперь его уделом будет обычное вскрытие, а затем последнее путешествие на кладбище Поттерс-филд.
— Джон, ко мне пристают с расспросами и просят рассказать, что же все-таки произошло. Обращаются ко мне потому, что я знакома с тобой. И полиция, и брандмейстеры, и журналисты — все хотят узнать, как тебе удалось вырваться из рук этого психа-поджигателя. Все уверены, что ты знаешь, но почему-то не хочешь говорить.
— Произошло чудо, — криво усмехнулся Пеллэм.
Но Пеллэм не собирался усложнять жизнь своим неожиданным друзьям, рассказывая о том, как Исмаил, вместо того, чтобы вернуться в подростковый центр, продолжал слоняться по району, мечтая побыть с Пеллэмом еще немного. Увидев то, как Сынок напал на Пеллэма, он сбегал и позвал на помощь Гектора Рамиреса.
— Ну, не хочешь говорить — уноси это с собой в могилу, — сказала Этти, повторяя любимое выражение своего деда. — Но брандмейстер Ломакс сказал еще кое-что. Если честно, я его не совсем поняла. Он сказал, что тебе, наверное, следует поскорее покинуть город, пока ты не станешь мистером Невезунчиком… Вот. Ну что, Джон, ты так и поступишь? Уедешь отсюда?
— Едва ли. Сначала нам нужно закончить фильм.
— Тут к тебе приходил тот мальчишка. Пока ты спал.
— Исмаил?
Этти кивнула.
— Он уже ушел. Ну этот паренек и выражается! Правда, я поставила его на место. Подумать только, так разговаривать со взрослыми… Он обещал вернуться.
Пеллэм не сомневался, что Исмаил сдержит обещание.
«Я буду твоим другом.»
Что ж, Исмаил, а я буду твоим другом.
«Вот что самое замечательное в долгах. Даже после того, как ты с ними полностью рассчитаешься, они все равно никогда тебя не оставят.»
Этти также захватила с собой последний номер «Нью-Йорк пост» с огромным заголовком на первой полосе («Небоскреб, ставший преисподней») и не менее огромной фотографией пылающей Башни Маккенны.
Человеческих жертв не было. Всего при пожаре пострадали пятьдесят восемь человек — в основном, отравились дымом. Самодельный напалм в театре так и остался неподожженным, и единственными пострадавшими были несколько человек, которых помяли в давке, когда объятая паникой толпа устремилась к выходу. Самой серьезной травмой оказалась сломанная нога: телохранители довольно грубо оттолкнули в сторону одну женщину, освобождая проход важной персоне, своему подопечному (как выяснилось, губернатору штата, так что Пеллэму пришлось заплатить пять долларов Луису Бейли, королю шестеренок, по части как смазывания, так и забивания песком).
Небоскреб был уничтожен полностью. Сожжен дотла. Разумеется, здание было застраховано, однако страховка покрывала только стоимость самого сооружения, а не упущенную выгоду. Без арендной платы от рекламного агентства подрядчик не сможет выплатить проценты за четвертый квартал по займам, сделанным в крупнейших международных банках. Маккенна и его компании уже начали подготовку документов к процедуре банкротства.
Врезка на первой полосе была озаглавлена «Роджер, добро пожаловать в клуб разорившихся».
Как это ни странно, на всех фотографиях подрядчика был виден невозмутимый бизнесмен, совершенно равнодушно отнесшийся к потере нескольких миллиардов долларов. На одном снимке жизнерадостный Маккенна заходил в контору своих адвокатов в сопровождении привлекательной молодой женщины, названной его личным помощником. Подрядчик смотрел на свою спутницу; та смотрела в объектив фотоаппарата.
В больничной палате вдруг на мгновение потемнело, стены пустились в хоровод. Пеллэм поспешно сунул в рот спасительную таблетку димедрола и запил ее вином.
Взглянув на Этти, он увидел, что ее лицо стало строгим. Однако это никак не было связано с тем, что Пеллэм смешал спиртное с лекарством.
Этти сказала:
— Джон, ты сделал для меня так много. Ты в прямом смысле рисковал жизнью. Тебе следовало все бросить и уехать домой. Ты ничего мне не должен.
Говорить или нет? Над этим вопросом Пеллэм ломал голову все последние несколько месяцев. Добрый десяток раз он уже бывал на грани того, чтобы во всем признаться.
И вот сейчас Пеллэм, наконец, сказал:
— Нет, должен, Этти.
— Джон, ты выглядишь как-то странно. О чем ты говоришь?
— Я перед вами в огромном долгу.
— Да нет же, ты мне ничего не должен.
— Ну, если точно, это не мой долг. Это долг моего отца.
— Твоего отца? Да я даже не была с ним знакома.
— Вы были с ним знакомы. Вы были за ним замужем.
Помолчав, Этти прошептала:
— Билли Дойл?
— Он мой родной отец, — подтвердил Пеллэм.
Этти застыла совершенно неподвижно. Впервые за все те месяцы, что Пеллэм ее знал, он не мог найти у нее на лице ни тени какого-либо чувства.
— Но… как это могло случиться? — наконец спросила Этти.
Пеллэм повторил ей то, что уже говорил Рамиресу: про признание своей матери, про то, что ее муж постоянно бывал в разъездах, про любовника, предполагаемого отца Пеллэма.
Этти кивнула.
— Билли рассказывал мне о том, что у него когда-то была подружка на севере штата. Должно быть, это и есть твоя мать… О боже, боже… — Она вернулась в прошлое, копаясь в богатых воспоминаниях. — Билли говорил, что любил ее, но она не хотела бросать мужа. Поэтому он сам бросил ее и перебрался сюда, в Адскую кухню.
— Мать сказала, что получила от него одно письмо, — сказал Пеллэм. — Обратного адреса не было, но штемпель был поставлен в почтовом отделении на Восьмой авеню. Вот зачем я приехал в Нью-Йорк — чтобы разыскать отца. Или, по крайней мере, что-нибудь узнать о нем. Я даже не мог сказать, хочу ли с ним встречаться. Покопавшись в архивах, я обнаружил прошение о брачной лицензии.
— Со мной?
— С вами. И ваш брачный сертификат. В нем был указан ваш старый адрес, в доме на Тридцать шестой улице.
— Ну да, тот самый дом, в котором мы с Билли жили после свадьбы. Его снесли несколько лет назад.
— Знаю. Расспросив людей в округе, я выяснил, что Билли давно уже не живет здесь, а вы переехали в другой дом на той же улице. В дом номер 458.
— И ты пришел ко мне в гости. Захватив видеокамеру. Почему ты мне ничего не сказал, Джон?
— Я собирался сразу во всем признаться. Но затем я узнал, что Билли сбежал от вас. И решил, что вы, узнав, что к чему, не захотите тратить время на разговоры со мной.
Прищурившись, Этти всмотрелась ему в лицо.
— Вот почему ты так напоминал мне Джеймса.
После того, как Этти где-то с месяц назад рассказала ему о своем сыне, Пеллэм какое-то время привыкал к мысли, что он больше не единственный ребенок. У него есть брат, сводный брат.
Вдруг Этти пожала ему руку.
— Ну уж этот Билли Дойл… Дай-ка прикинуть, мне он был мужем, а тебе отцом. Кем это делает нас с тобой, меня и тебя, Джон?
— Сиротами, — предположил Пеллэм.
— Знаешь, я никогда в жизни не гонялась за мужчинами. После того, как Билли ушел, я даже не думала о том, чтобы попытаться его найти. Никогда его не разыскивала. И все же мне любопытно. — Хитрая улыбка. — У тебя случайно нет никаких догадок о том, где он может быть?
Пеллэм покачал головой.
— Никаких. Я проверил все местные архивы. Никаких следов.
— Билли поговаривал о том, чтобы вернуться в Ирландию. Быть может, в конце концов он так и поступил, кто знает? — Помолчав, Этти добавила: — Здесь до сих пор остался кое-кто из его прежних дружков. Я иногда вижу их в барах. Если хочешь, мы могли бы с ними поговорить. Как знать, может быть, кто-нибудь что-то слышал.
Пеллэм понял, что ему придется хорошенько подумать над этим. Сразу он ничего не мог решить. Выглянув в окно, Пеллэм увидел мрачные серо-бурые жилые здания, приземистые склады, сверкающие небоскребы, почерневшие остовы снесенных зданий.
К западу от Восьмой авеню…
У него вдруг мелькнула мысль, что Адская кухня в каком-то отношении напоминала предпринятые им поиски Билли Дойла: неудачу, не принесшую разочарования; надежду, которая не воплотилась в желание.
Медсестра, уроженка Южных штатов, которая неделю назад ухаживала за Этти, плавно вплыла в палату в белоснежном халате и предупредила пожилую негритянку, что ей пора уходить.
— Кажется, он малость утомился, — проскрежетала она, по-техасски растягивая слова.
Насколько помнил Пеллэм, у нее было веснушчатое лицо, однако у него перед глазами до сих пор все плыло.
Медсестра продолжала, обращаясь к нему:
— Милок, не хотите немного отдохнуть?
— Если честно, не хочу, — ответил Пеллэм.
Точнее, ему показалось, что он ответил. А может быть, и не ответил. Его глаза закрылись сами собой, стаканчик выпал у него из руки. Пеллэм услышал, как стаканчик подобрали с пола, уловил мимолетный аромат духов, а затем, прекратив сопротивление, провалился в сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49