Ирландцы, итальянцы, поляки, латиноамериканцы, пуэрториканцы… все они в то или другое время были презираемыми национальными меньшинствами. Но есть одно принципиальное отличие — хоть и в каютах третьего класса, но их предки сами, по своей воле приплыли в Новый Свет. Их не привезли насильно на кораблях работорговцев.
Ее слова так и не убедили Пеллэма. Однако он решил не продолжать спор. В конце концов, это ее стихия, а не его.
«Я его друг…»
Пеллэм с удивлением поймал себя на том, как сильно задела его судьба мальчишки.
— Мне приходится выслушивать так много риторики, — сердито продолжала Кэрол. — «Геттоцентризм». «Неполные семейные ячейки». Ты даже не представляешь, сколько такого бреда нам приходится слушать. Но нам не нужны заумные речи. Нам нужны те, кто отправится в трущобы и будет рядом с детьми. А это значит, что с ними надо начинать работать еще с ясельного возраста. Когда они достигают возраста Исмаила, они уже затвердевают в своих пороках, словно застывший бетон.
Она посмотрела на Пеллэма, и ее глаза, ставшие ледяными, немного оттаяли.
— Извини, извини… Бедный ты и несчастный. Еще одно нравоучение. Все дело в том, что ты посторонний. Так что ты должен проявлять определенный оптимизм.
— Уверен, что и у тебя немного осталось. В противном случае ты не смогла бы и дальше оставаться на своем месте. Заниматься тем, чем занимаешься.
— На самом деле я не думаю, что от моей работы есть какой-либо толк.
— О, местные жители с тобой не согласятся.
— Что? — рассмеялась Кэрол.
Пеллэм порылся в памяти. Всплыло имя.
— Ты знаешь Хосе Гарсию-Альвареса?
Кэрол покачала головой.
— Я снимал его для своего фильма. Не далее как на прошлой неделе. Хосе каждый день гуляет в Клинтон-парке. Делит хлеб с тысячами голубей. Он упомянул про тебя.
— Вероятно, назвал меня полоумной шлюхой.
— На самом деле он очень тебе благодарен. Ты спасла его сына.
— Я?
Пеллэм пересказал слова Хосе. Кэрол обнаружила шестнадцатилетнего мальчишку, наглотавшегося наркотиков и потерявшего сознание, в пустующем доме, который должны были вот-вот снести, чтобы расчистить место для строительства небоскреба Маккенны. Если бы она не вызвала полицию и скорую помощь, мальчишка наверняка погиб бы под ножом бульдозера.
— А, тот парень? Ну да, помню. Только, по-моему, на героический поступок это никак не тянет.
Похоже, Кэрол была смущена. Однако Пеллэм почувствовал, что к смущению примешивается некоторая доля радости. Внезапно схватив Пеллэма за руку, Кэрол остановила его перед витриной обувного магазина. Дорогие фирменные модели. Полное отсутствие покупателей. Одна пара стoит приблизительно столько же, сколько большинство тех, кто проходит мимо, не зарабатывает за целую неделю. Владелец рассчитывал на то, что район станет престжным. Долго магазин вряд ли продержится.
— В своей следующей жизни, — сказала Кэрол.
Пеллэм так и не смог определить, что она имела в виду: то, что сможет позволить себе изящные черные туфли на высоком каблуке, унизанные искусственными бриллиантами, или то, что влезет в платье, которое можно будет надеть с такими туфлями.
Когда они уже прошли половину пути, Кэрол вдруг спросила:
— Ты женат?
— Разведен.
— Дети?
— Нет.
— Встречаешься с кем-нибудь?
— Какое-то время у меня никого не было.
Если точнее, восемь месяцев.
Если можно назвать сладострастную ночь в занесенном снегом фургоне «встречаться с кем-нибудь».
— А ты?
Пеллэм не знал, следовало ли и ему задать этот вопрос. Не знал, хотел ли он его задавать.
— Я тоже разведена.
Они обошли зазывалу, стоявшего перед входом в магазин уцененной косметики.
— Краса-авица, не проходите мимо, мы сделаем вас еще краси-ивее!
Рассмеявшись, Кэрол вспыхнула и поспешно прошла мимо.
За следующим перекрестком она кивнула на неказистый жилой дом, похожий на тот, в котором остановился Пеллэм.
— А вот мой дом.
Она дала четвертак попрошайке, назвав его по имени. Зайдя в магазин полуфабрикатов, они обменялись парой слов с кассиром и прошли в зал. Показав на банку растворимого кофе и упаковку пива, Кэрол задала губами немой вопрос:
— Тебе что?
Пеллэм указал на пиво и по выражению ее лица понял, что она обрадовалась этому выбору.
Их души не слишком далекие родственники…
Квартира Кэрол находилась в соседнем подъезде. Убогая лестничная клетка со стенами, выкрашенными грязно-коричневой краской, нанесенной прямо на десятки предыдущих поколений краски. Пеллэм вслед за хозяйкой поднялся пешком наверх. Его чуткое обоняние уловило запахи старого дерева, нагретых на солнце обоев, масла и чеснока. «Еще один потенциальный факел,» — подумал он.
Дойдя до своей площадки, Кэрол резко остановилась, вынудив Пеллэма остаться на ступеньке ниже. Короткая пауза. Кэрол колебалась в раздумье. Затем она обернулась. Их лица оказались на одном уровне. Кэрол поцеловала Пеллэма в губы. Его руки скользнули по ее плечам, спине, и он ощутил разгорающееся внутри пламя. Привлек молодую женщину к себе.
— Turiam pog, — прошептала Кэрол, снова целуя его взасос.
Рассмеявшись, Пеллэм вопросительно поднял брови.
— Это по-гэльски. Догадайся сам, что это значит.
— Лучше не буду.
— «Поцелуй меня», — перевела она.
— Хорошо, — сказал он, выполняя ее просьбу. — Ну а теперь, что же это все-таки значит?
— Нет-нет, — рассмеялась Кэрол. — Именно это и значит.
Хихикнув словно школьница, она шагнула к двери, ближайшей к лестнице. Они снова поцеловались. Кэрол достала ключи.
Пеллэм поймал себя на том, что критически присматривается к ней. Когда она нагнулась вперед, без очков, прищурившись, чтобы разглядеть замочную скважину, он увидел Кэрол Вайандотт, совсем не похожую на каменного, деловитого работника службы социального обеспечения с Таймс-сквер. Пеллэм увидел ожерелье из искусственного жемчуга, блузку с темными пятнами пота под мышками, дешевый хлопчатобумажный бюстгальтер, складки жира на шее, которые не рассосет никакой «гербалайф». Вечера молодой женщины заполнены сиденьем перед телевизором, ее комната завалена гламурными журналами и пустыми банками из-под диетической «Пепси-колы», а в гардеробе у нее больше хлопчатобумажных носков, чем черных трусиков. А приглашая гостей на кухню, Кэрол машинально убирает с глаз упаковки сдобных булочек — инстинкт полной женщины.
«Не делай этого исключительно из чувства жалости,» — подумал Пеллэм.
Но, как выяснилось, жалость тут была ни при чем. Абсолютно ни при чем.
В конце концов, восемь месяцев — это восемь месяцев.
Пеллэм жадно поцеловал Кэрол в губы и, когда наконец щелкнул засов последнего замка, с нетерпением распахнул входную дверь обутой в черный сапог ногой.
17
На западной стороне Манхэттена у самой реки стоит на отшибе одинокий крошечный жилой квартал, состоящий из семи или восьми старых зданий.
К западу, там, куда сейчас заходило солнце, расположены пустынные автостоянки, заросшие сорняком, шоссе, а за ним бурые воды Гудзона. К востоку, за мощенной булыжником улочкой начинаются невысокие домики, среди них приютились бар для голубых и испанский ресторанчик, в витрине которого выставлены грязные пирожные с заварным кремом и нарезанная ломтиками свинина. Это Челси, учтивый, безобидный кузен Адской кухни, которая начинается к северу от него.
Угловое здание на северо-восточном краю квартала оканчивалось острым выступом. Унылое и убогое место, приют самых обездоленных. Однако обитатели дома почти не жаловались на свое жилье. Впрочем, они даже не подозревали о главной проблеме своего дома: грубом нарушении одного параграфа кодекса жилых зданий. В подвале хранились галлоны солярки, бензина, лигроина и ацетона. Взрывной силы этих легковоспламеняющихся жидкостей было достаточно для того, чтобы сровнять здание с землей, причем сделать это особенно отвратительным способом.
Одна из квартир этого дома представляла собой образчик сурового спартанского жилища. Обстановка в ней была минимальной: стул, койка, два кухонных стола и один письменный, старый и обшарпанный, заваленный инструментом и тряпьем. Ни кондиционера, ни даже вентилятора. Зато телевизор — огромный «Сони тринитрон» с экраном тридцать четыре дюйма по диагонали и пультом дистанционного управления длиной целых десять дюймов. Сейчас телевизор был настроен на канал Эм-ти-ви, но музыкальный клип шел с выключенным звуком.
Сынок сидел прямо перед мерцающим экраном, не обращая на него никакого внимания, и медленно расплетал свои длинные светлые волосы. В отсутствии зеркала работа продвигалась очень медленно. «Это все из-за проклятого зеркала,» — мысленно ругался Сынок. Хотя на самом деле все было в его трясущихся руках. В потных, трясущихся руках, черт бы их побрал.
Встрепенувшись, Сынок поднял взгляд — в сторону телевизора, но не на экран, — и застыл. Нагнувшись к пятидесятипятигаллонной канистре с ацетоном, он несколько раз постучал по ней костяшками пальцев, прислушиваясь к гулким отголоскам. Это его несколько успокоило.
Но все же не до конца.
Никто не хочет помогать!
Происшедшее на заправочной станции напугало Сынка, а он совершенно не привык к этому чувству. Поджог — самый безопасный вид преступления. Анонимный, скрытный, а от большей части улик избавляться помогают подручные самого господа бога — законы физики. Но теперь всем известно, как выглядит поджигатель. И, кроме того, Сынок прослышал, что Алекс, тот малолетний педик из сгоревшего здания на Тридцать шестой улице, видел его и собирается сдать его фараонам.
А Сынку нужно совершить еще три поджога перед главным, великим пожаром.
Он достал из заднего кармана план города, успевший помяться и порваться, и рассеянно уставился на него.
Да, на заправке случился полный облом. Но больше всего Сынка беспокоил пожар в больнице. Потому что он не доставил ему никакого удовлетворения. Огонь всегда его успокаивал. Но в данном случае этого не произошло. Совсем не произошло. Сынок стоял, склонив голову набок, и слушал крики, смешивающиеся с шелестящим ревом языков пламени, но руки его при этом тряслись, а широкий лоб оставался покрыт испариной. Почему? Быть может, все дело было в том, что пожар получился маленьким. Быть может, в том, что по-настоящему его сейчас волновал только один пожар, тот, которому суждено будет прославить самого Сынка и педераста Джо Пеллэма. Быть может, в том, что сейчас уже все охотятся за ним.
Но Сынка не покидало предчувствие, что причина чрезмерного потения и возбуждения не только в этом.
У него защемило сердце при мысли, что отныне ему придется тратить еще больше времени на то, чтобы запутывать преследователей, — сейчас, когда он мог бы готовиться к великому пожару. К последнему, решающему столкновению с антихристом.
Тук, пинг. Тук, пинг. Как гидролокатор в кино про подводные лодки.
Сонни опустил расчесанную наполовину голову на большую канистру и снова постучал согнутым пальцем по стенке.
Тук, пинг.
Ну как, теперь он хоть чуть успокоился? Сынок решил, что успокоился. Может быть. Да.
Закончив расплетать волосы, Сынок потратил полчаса на то, чтобы смешать в нужной пропорции стиральный порошок, бензин и солярку. Ядовитые испарения были очень сильными, — не менее опасными, чем огонь, который разгорится с помощью этого «сиропа», — и ему приходилось готовить смесь маленькими порциями, чтобы не потерять сознание. Закончив, Сынок взял несколько ламп накаливания и разложил их на столе. Пилкой с алмазным напылением он осторожно подпилил металлический цоколь в том месте, где тот соединяется со стеклянной колбой. Послышалось шипение воздуха, врывающегося в вакуум. Сынок расширил пропил — достаточно для того, чтобы можно было налить внутрь волшебный состав. Ни в коем случае нельзя заливать колбу полностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Ее слова так и не убедили Пеллэма. Однако он решил не продолжать спор. В конце концов, это ее стихия, а не его.
«Я его друг…»
Пеллэм с удивлением поймал себя на том, как сильно задела его судьба мальчишки.
— Мне приходится выслушивать так много риторики, — сердито продолжала Кэрол. — «Геттоцентризм». «Неполные семейные ячейки». Ты даже не представляешь, сколько такого бреда нам приходится слушать. Но нам не нужны заумные речи. Нам нужны те, кто отправится в трущобы и будет рядом с детьми. А это значит, что с ними надо начинать работать еще с ясельного возраста. Когда они достигают возраста Исмаила, они уже затвердевают в своих пороках, словно застывший бетон.
Она посмотрела на Пеллэма, и ее глаза, ставшие ледяными, немного оттаяли.
— Извини, извини… Бедный ты и несчастный. Еще одно нравоучение. Все дело в том, что ты посторонний. Так что ты должен проявлять определенный оптимизм.
— Уверен, что и у тебя немного осталось. В противном случае ты не смогла бы и дальше оставаться на своем месте. Заниматься тем, чем занимаешься.
— На самом деле я не думаю, что от моей работы есть какой-либо толк.
— О, местные жители с тобой не согласятся.
— Что? — рассмеялась Кэрол.
Пеллэм порылся в памяти. Всплыло имя.
— Ты знаешь Хосе Гарсию-Альвареса?
Кэрол покачала головой.
— Я снимал его для своего фильма. Не далее как на прошлой неделе. Хосе каждый день гуляет в Клинтон-парке. Делит хлеб с тысячами голубей. Он упомянул про тебя.
— Вероятно, назвал меня полоумной шлюхой.
— На самом деле он очень тебе благодарен. Ты спасла его сына.
— Я?
Пеллэм пересказал слова Хосе. Кэрол обнаружила шестнадцатилетнего мальчишку, наглотавшегося наркотиков и потерявшего сознание, в пустующем доме, который должны были вот-вот снести, чтобы расчистить место для строительства небоскреба Маккенны. Если бы она не вызвала полицию и скорую помощь, мальчишка наверняка погиб бы под ножом бульдозера.
— А, тот парень? Ну да, помню. Только, по-моему, на героический поступок это никак не тянет.
Похоже, Кэрол была смущена. Однако Пеллэм почувствовал, что к смущению примешивается некоторая доля радости. Внезапно схватив Пеллэма за руку, Кэрол остановила его перед витриной обувного магазина. Дорогие фирменные модели. Полное отсутствие покупателей. Одна пара стoит приблизительно столько же, сколько большинство тех, кто проходит мимо, не зарабатывает за целую неделю. Владелец рассчитывал на то, что район станет престжным. Долго магазин вряд ли продержится.
— В своей следующей жизни, — сказала Кэрол.
Пеллэм так и не смог определить, что она имела в виду: то, что сможет позволить себе изящные черные туфли на высоком каблуке, унизанные искусственными бриллиантами, или то, что влезет в платье, которое можно будет надеть с такими туфлями.
Когда они уже прошли половину пути, Кэрол вдруг спросила:
— Ты женат?
— Разведен.
— Дети?
— Нет.
— Встречаешься с кем-нибудь?
— Какое-то время у меня никого не было.
Если точнее, восемь месяцев.
Если можно назвать сладострастную ночь в занесенном снегом фургоне «встречаться с кем-нибудь».
— А ты?
Пеллэм не знал, следовало ли и ему задать этот вопрос. Не знал, хотел ли он его задавать.
— Я тоже разведена.
Они обошли зазывалу, стоявшего перед входом в магазин уцененной косметики.
— Краса-авица, не проходите мимо, мы сделаем вас еще краси-ивее!
Рассмеявшись, Кэрол вспыхнула и поспешно прошла мимо.
За следующим перекрестком она кивнула на неказистый жилой дом, похожий на тот, в котором остановился Пеллэм.
— А вот мой дом.
Она дала четвертак попрошайке, назвав его по имени. Зайдя в магазин полуфабрикатов, они обменялись парой слов с кассиром и прошли в зал. Показав на банку растворимого кофе и упаковку пива, Кэрол задала губами немой вопрос:
— Тебе что?
Пеллэм указал на пиво и по выражению ее лица понял, что она обрадовалась этому выбору.
Их души не слишком далекие родственники…
Квартира Кэрол находилась в соседнем подъезде. Убогая лестничная клетка со стенами, выкрашенными грязно-коричневой краской, нанесенной прямо на десятки предыдущих поколений краски. Пеллэм вслед за хозяйкой поднялся пешком наверх. Его чуткое обоняние уловило запахи старого дерева, нагретых на солнце обоев, масла и чеснока. «Еще один потенциальный факел,» — подумал он.
Дойдя до своей площадки, Кэрол резко остановилась, вынудив Пеллэма остаться на ступеньке ниже. Короткая пауза. Кэрол колебалась в раздумье. Затем она обернулась. Их лица оказались на одном уровне. Кэрол поцеловала Пеллэма в губы. Его руки скользнули по ее плечам, спине, и он ощутил разгорающееся внутри пламя. Привлек молодую женщину к себе.
— Turiam pog, — прошептала Кэрол, снова целуя его взасос.
Рассмеявшись, Пеллэм вопросительно поднял брови.
— Это по-гэльски. Догадайся сам, что это значит.
— Лучше не буду.
— «Поцелуй меня», — перевела она.
— Хорошо, — сказал он, выполняя ее просьбу. — Ну а теперь, что же это все-таки значит?
— Нет-нет, — рассмеялась Кэрол. — Именно это и значит.
Хихикнув словно школьница, она шагнула к двери, ближайшей к лестнице. Они снова поцеловались. Кэрол достала ключи.
Пеллэм поймал себя на том, что критически присматривается к ней. Когда она нагнулась вперед, без очков, прищурившись, чтобы разглядеть замочную скважину, он увидел Кэрол Вайандотт, совсем не похожую на каменного, деловитого работника службы социального обеспечения с Таймс-сквер. Пеллэм увидел ожерелье из искусственного жемчуга, блузку с темными пятнами пота под мышками, дешевый хлопчатобумажный бюстгальтер, складки жира на шее, которые не рассосет никакой «гербалайф». Вечера молодой женщины заполнены сиденьем перед телевизором, ее комната завалена гламурными журналами и пустыми банками из-под диетической «Пепси-колы», а в гардеробе у нее больше хлопчатобумажных носков, чем черных трусиков. А приглашая гостей на кухню, Кэрол машинально убирает с глаз упаковки сдобных булочек — инстинкт полной женщины.
«Не делай этого исключительно из чувства жалости,» — подумал Пеллэм.
Но, как выяснилось, жалость тут была ни при чем. Абсолютно ни при чем.
В конце концов, восемь месяцев — это восемь месяцев.
Пеллэм жадно поцеловал Кэрол в губы и, когда наконец щелкнул засов последнего замка, с нетерпением распахнул входную дверь обутой в черный сапог ногой.
17
На западной стороне Манхэттена у самой реки стоит на отшибе одинокий крошечный жилой квартал, состоящий из семи или восьми старых зданий.
К западу, там, куда сейчас заходило солнце, расположены пустынные автостоянки, заросшие сорняком, шоссе, а за ним бурые воды Гудзона. К востоку, за мощенной булыжником улочкой начинаются невысокие домики, среди них приютились бар для голубых и испанский ресторанчик, в витрине которого выставлены грязные пирожные с заварным кремом и нарезанная ломтиками свинина. Это Челси, учтивый, безобидный кузен Адской кухни, которая начинается к северу от него.
Угловое здание на северо-восточном краю квартала оканчивалось острым выступом. Унылое и убогое место, приют самых обездоленных. Однако обитатели дома почти не жаловались на свое жилье. Впрочем, они даже не подозревали о главной проблеме своего дома: грубом нарушении одного параграфа кодекса жилых зданий. В подвале хранились галлоны солярки, бензина, лигроина и ацетона. Взрывной силы этих легковоспламеняющихся жидкостей было достаточно для того, чтобы сровнять здание с землей, причем сделать это особенно отвратительным способом.
Одна из квартир этого дома представляла собой образчик сурового спартанского жилища. Обстановка в ней была минимальной: стул, койка, два кухонных стола и один письменный, старый и обшарпанный, заваленный инструментом и тряпьем. Ни кондиционера, ни даже вентилятора. Зато телевизор — огромный «Сони тринитрон» с экраном тридцать четыре дюйма по диагонали и пультом дистанционного управления длиной целых десять дюймов. Сейчас телевизор был настроен на канал Эм-ти-ви, но музыкальный клип шел с выключенным звуком.
Сынок сидел прямо перед мерцающим экраном, не обращая на него никакого внимания, и медленно расплетал свои длинные светлые волосы. В отсутствии зеркала работа продвигалась очень медленно. «Это все из-за проклятого зеркала,» — мысленно ругался Сынок. Хотя на самом деле все было в его трясущихся руках. В потных, трясущихся руках, черт бы их побрал.
Встрепенувшись, Сынок поднял взгляд — в сторону телевизора, но не на экран, — и застыл. Нагнувшись к пятидесятипятигаллонной канистре с ацетоном, он несколько раз постучал по ней костяшками пальцев, прислушиваясь к гулким отголоскам. Это его несколько успокоило.
Но все же не до конца.
Никто не хочет помогать!
Происшедшее на заправочной станции напугало Сынка, а он совершенно не привык к этому чувству. Поджог — самый безопасный вид преступления. Анонимный, скрытный, а от большей части улик избавляться помогают подручные самого господа бога — законы физики. Но теперь всем известно, как выглядит поджигатель. И, кроме того, Сынок прослышал, что Алекс, тот малолетний педик из сгоревшего здания на Тридцать шестой улице, видел его и собирается сдать его фараонам.
А Сынку нужно совершить еще три поджога перед главным, великим пожаром.
Он достал из заднего кармана план города, успевший помяться и порваться, и рассеянно уставился на него.
Да, на заправке случился полный облом. Но больше всего Сынка беспокоил пожар в больнице. Потому что он не доставил ему никакого удовлетворения. Огонь всегда его успокаивал. Но в данном случае этого не произошло. Совсем не произошло. Сынок стоял, склонив голову набок, и слушал крики, смешивающиеся с шелестящим ревом языков пламени, но руки его при этом тряслись, а широкий лоб оставался покрыт испариной. Почему? Быть может, все дело было в том, что пожар получился маленьким. Быть может, в том, что по-настоящему его сейчас волновал только один пожар, тот, которому суждено будет прославить самого Сынка и педераста Джо Пеллэма. Быть может, в том, что сейчас уже все охотятся за ним.
Но Сынка не покидало предчувствие, что причина чрезмерного потения и возбуждения не только в этом.
У него защемило сердце при мысли, что отныне ему придется тратить еще больше времени на то, чтобы запутывать преследователей, — сейчас, когда он мог бы готовиться к великому пожару. К последнему, решающему столкновению с антихристом.
Тук, пинг. Тук, пинг. Как гидролокатор в кино про подводные лодки.
Сонни опустил расчесанную наполовину голову на большую канистру и снова постучал согнутым пальцем по стенке.
Тук, пинг.
Ну как, теперь он хоть чуть успокоился? Сынок решил, что успокоился. Может быть. Да.
Закончив расплетать волосы, Сынок потратил полчаса на то, чтобы смешать в нужной пропорции стиральный порошок, бензин и солярку. Ядовитые испарения были очень сильными, — не менее опасными, чем огонь, который разгорится с помощью этого «сиропа», — и ему приходилось готовить смесь маленькими порциями, чтобы не потерять сознание. Закончив, Сынок взял несколько ламп накаливания и разложил их на столе. Пилкой с алмазным напылением он осторожно подпилил металлический цоколь в том месте, где тот соединяется со стеклянной колбой. Послышалось шипение воздуха, врывающегося в вакуум. Сынок расширил пропил — достаточно для того, чтобы можно было налить внутрь волшебный состав. Ни в коем случае нельзя заливать колбу полностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49