– Он замолчал, и на экране снова появился логотип Казаркина Холма на ярко-синем фоне. – Завтра в восемь часов утра, – объявил он, – мы впервые выставляем наши акции на биржу. Я думаю, вы понимаете, что это означает.
«Деньги», – подумал Брэйс, слыша возбужденное бормотание зала. Состояние для первоначальных инвесторов. А для Казаркина Холма – поток наличных, который подстегнет создание новых филиалов в других штатах. Тогда понятно, почему на столах шампанское; завтра утром половина присутствующих в зале станут еще богаче, чем были прежде.
Аудитория разразилась аплодисментами.
Грета не хлопала, что с некоторой неловкостью заметил Роби. Старое убеждение насчет упрямства рыжих как нельзя лучше подходило его жене. Она сидела, скрестив руки и вздернув подбородок – истинный портрет непримиримой социалистки.
На экране появлялись все новые слайды, отбрасывая цветные тени на лицо Греты. Фотографии отделения в Ла-Джолле, спроектированного как целый поселок вилл в средиземноморском стиле с видом на Тихий океан. Оздоровительный клуб в Ньютоне: с десяток пожилых дам в шикарных спортивных костюмах занимаются аэробикой. Снимок на поле для гольфа: двое мужчин позируют возле автомобильчика под полосатым тентом. Фотография обедающих в ресторане здешнего клуба; бутылка шампанского остывает в серебряном ведерке со льдом.
«Здесь живут богачи».
Роби поерзал на стуле, с огорчением чувствуя, что Грета думает о происходящем. Забота о богачах – не то, чему он намеревался посвятить жизнь, когда был студентом. Но тогда он еще не представлял себе пресса студенческих заемов, закладных на дом, сбережений в фонд колледжа для ребенка. Не представлял, что будет вынужден перейти на сторону противника.
Сидевшая, положив ногу на ногу, Грета сменила позу, коснувшись его бедра своим, и Роби неожиданно разозлился на то, что она отказывается понять его точку зрения. Она – домохозяйка и вольна придерживаться своих принципов. А вот он должен заботиться, чтобы у его семьи был стол и кров. И что дурного в том, что он ухаживает за богачами? Как и все, богатые тоже болеют, им нужны доктора, нужно сострадание.
Они платят по счетам.
Он скрестил руки на груди, физически и эмоционально отгородившись от Греты, и уставился на экран. Вот в чем была истинная цель этого обеда, устроенного Кеном Фоули, – поднять шум вокруг акций, разжечь интерес. Речь Фоули была рассчитана на гораздо более широкую аудиторию, чем присутствовала в зале. Наверняка Казаркин Холм уже появился на экранах брокерских фирм по всей стране. Каждое слово, произнесенное сегодня Фоули, будет подхвачено и растиражировано массмедиа.
Появился новый слайд – представление архитектора о внешнем виде нового крыла дома престарелых. Вчера залили фундамент, на следующей неделе начнут копать котлован еще под одну пристройку. Они хотят возвести эти корпуса как можно быстрее, поскольку спрос неуклонно растет.
Описав сам продукт, Фоули объяснял его рыночные перспективы. Очередной слайд представил диаграмму, отражающую рост численности пожилого населения в США. Волна бэби-бумеров вошла в старость, словно поросенок, проглоченный удавом. Поколение яппи сменило лыжи на ходунки. Вот наша целевая аудитория, сказал Фоули, обводя лазерной указкой статистического поросенка в удаве. Наши будущие клиенты. К 2005 году бэби-бумеры начнут уходить на покой, а Казаркин Холм как раз такое место, на которое они обратят свои взоры. Мы говорим о росте – колоссальном возврате ваших вложений. Поколению бэби-бума предстоит новая, захватывающая фаза жизни. Они не хотят тревожиться о болезнях и немощи. У многих из них есть сбережения – и немалые. Эти люди стареют, но не хотят чувствовать себя старыми.
«А кто хочет?» – удивился про себя Брэйс. Кто из нас не смотрел в зеркало, с ужасом констатируя, что глядящее на него лицо гораздо старше, чем он сам?
Наконец на их позабытый стол принесли десерт и кофе. Грета, лизнув искусственное нечто, политое взбитыми сливками, есть не стала. Брэйс умял оба десерта, пустившись в отчаянный калорийный разгул. Рот его был набит взбитыми сливками, когда он услышал из динамика собственное имя.
Грета подтолкнула его:
– Встань, – шепнула она. – Они представляют новых врачей.
Брэйс вскочил, нечаянно смахнув каплю сливок прямо на костюм. Простоял он всего секунду, неловко прикрываясь салфеткой; помахав рукой аудитории, он поспешно опустился на стул. Еще три новых врача тоже поднимались и махали, но никто из них сливками костюмы не пачкал и не каменел от смущения.
«Заканчивая университет, я был вторым в группе, – думал он. – И был назван интерном года. Я добился этого, несмотря ни на что, без всякой финансовой поддержки своей семьи. А теперь сижу здесь как чертов дебил».
Грета коснулась его колена под столом:
– Здесь в воздухе чересчур много богатства, – шепнула она. – Мне кажется, я задыхаюсь от золотой пыли.
– Хочешь уйти?
– А ты?
Он посмотрел на трибуну, где Фоули все еще разглагольствовал о деньгах. Возврат инвестиций, рост числа пенсионеров. Эти старики – настоящая золотая жила.
Он бросил салфетку на стол:
– Пошли отсюда.
Ангус Парментер чувствовал себя нехорошо, совсем нехорошо. С четверга дрожь в руке уходила и возвращалась дважды. Он обнаружил, что, если сосредоточится, он может подавить ее, но это требовало больших усилий, и от этого рука начинала болеть. Оба раза дрожание прекращалось самопроизвольно. В последние два дня оно не повторялось, и ему удалось убедить себя, что эти приступы ничего не значат. Возможно, это от избыточного количества кофе. Или, может, мышцы перенапряглись от чрезмерных занятий на тренажере. Он перестал заниматься на «Наутилусе», и подергивания исчезли, что было хорошим знаком.
Но теперь еще что-то было не так.
Он заметил это, пробудившись от послеобеденного сна. Было темно, он зажег лампу и оглядел спальню. Ему показалось, что мебель стоит криво. Как это получилось? Неужели он что-то двигал сегодня? Ангус не мог вспомнить. Но вот ночной столик, можно дотянуться рукой. Он так накренился, что вот-вот упадет. Ангус глядел на него, пытаясь понять, почему тот не заваливается, почему стакан с водой не соскальзывает на пол.
Он повернулся и посмотрел на окно. Оно тоже сдвинулось. И почему-то находилось дальше, чем раньше, – отдаленный квадрат в конце длинного тоннеля. Он слез с кровати и покачнулся. «Землетрясение?» Пол, казалось, перекатывался под ногами, словно волны в открытом море. Его качнуло в одну сторону, в другую, и наконец он оказался возле комода. Здесь Ангус остановился, цепляясь за край и пытаясь восстановить равновесие. Тут он заметил: что-то капает на пол. Он посмотрел вниз и увидел, что ковер мокрый, а затем почувствовал теплый кислый запах мочи. Кто же это, черт возьми, нассал у него спальне?
Послышался перезвон. Казалось, ноты плывут по комнате маленькими черными шариками. Церковные колокола? Часы? Нет, кто-то звонит в дверь.
Он выбрался из комнаты, шатаясь, хватаясь за стены, косяки и все, за что можно было ухватиться. Коридор, казалось, удлинялся, дверь все время ускользала от его вытянутой руки. Внезапно пальцы наткнулись на дверную ручку. С победным рыком он распахнул дверь.
И в изумлении уставился на двух карликов, стоявших на крыльце.
– Убирайтесь, – сказал он.
Лилипуты глазели на него, издавая мяукающие звуки. Ангус попытался захлопнуть дверь, но не смог. Появившаяся женщина удержала ее.
– Что ты делаешь, папа? Почему ты раздет?
– Уходите. Убирайтесь из моего дома.
– Папа! – Женщина попыталась пройти внутрь.
– Прочь! – рявкнул Ангус. – Оставьте меня!
Он повернулся и заковылял по коридору, желая скрыться от женщины и лилипутов. Но они преследовали его; карлики хныкали, а женщина голосила:
– Что случилось? Что с тобой?
Он споткнулся о ковер. То, что произошло дальше, напоминало медленный и грациозный танец под водой. Он ощущал, что его тело парит, скользит вперед. Раскинув руки как крылья, он летел сквозь влажный воздух.
Он не почувствовал удара.
– Папа! О, Боже.
Чертовы карлики завизжали и начали хвататься за его голову. Женщина склонилась над ним и перевернула его на спину.
– Папа, ты ушибся?
– Я могу летать, – прошептал он.
Она посмотрела на лилипутов.
– Найдите телефон. Звоните девять-один-один. Быстро!
Ангус пошевелил рукой, похлопал ею как крылом.
– Лежи спокойно, папа. Мы вызовем «скорую».
«Я могу летать!» Он плыл, скользил по воздуху. «Я могу летать».
– Я никогда его таким не видела. Он не узнает меня и, похоже, не узнает своих внучек. Я не знала, что еще можно сделать, поэтому вызвала «скорую». – Женщина бросила обеспокоенный взгляд в смотровой кабинет, где медсестры пытались снять основные показатели Ангуса Парментера. – Это инсульт или что-то подобное, да?
– Я смогу вам сказать больше, после того как осмотрю его, – пообещала Тоби.
– Но это похоже на инсульт?
– Возможно. – Тоби взяла женщину за руку. – Почему бы вам не подождать пока в приемной, госпожа Лэйси? Я выйду к вам, как только буду знать больше.
Эдит Лэйси кивнула. Обхватив себя руками, она отправилась в приемную и опустилась на диван между своими дочерьми. Все они обнялись, слившись в теплую маленькую вселенную.
Тоби отвернулась и прошла в кабинет.
Ангус Парментер лежал на каталке и лепетал что-то про незнакомцев в его доме; все четыре конечности были зафиксированы. Для восьмидесятидвухлетнего человека у него была удивительно развитая мускулатура. Его тело прикрывала только майка. Так его и обнаружила дочь, голым от пояса.
Модин отстегнула манжету тонометра и аккуратно положила его в закрепленную на стене корзину.
– Основные показатели нормальные. Сто тридцать на семьдесят. Пульс девяносто четыре, ровный.
– Температура?
– Тридцать восемь, – сообщила Вэл.
Тоби остановилась у изголовья и попыталась привлечь внимание пациента.
– Господин Парментер! Ангус! Я доктор Харпер.
– …пришли прямо ко мне в дом… никак не хотели оставить меня в покое…
– Ангус, вы упали? Вы ушиблись?
– Чертовы карлики, пришли украсть мои деньги. Все охотятся за моими деньгами.
Модин покачала головой.
– Я не могу добиться от него ни слова о болезнях.
– По словам дочери, он был здоров. За последнее время никаких заболеваний. – Тоби фонариком посветила в глаза пациенту. Оба зрачка сузились. – Она говорила с ним по телефону всего две недели назад, и, судя по голосу, все было в порядке. Ангус! Ангус, что с вами стряслось?
– …вечно пытаются отнять эти чертовы деньги…
– Заклинило, – вздохнула Тоби и, щелкнув, отключила фонарик.
Она продолжила осмотр: сначала выяснила, нет ли травм головы, затем перешла к проверке черепных нервов. Никаких внешних признаков; ничто не указывает на причину расстройства сознания. Дочь упоминала неуверенную походку. Возможно, инсульт мозжечка. Это влияет на координацию. Она отвязала правое запястье.
– Ангус, вы можете дотронуться до моего пальца? – Тоби держала руку прямо у него перед носом. – Протяните руку и дотроньтесь до моего пальца.
– Вы слишком далеко, – сказал он.
– Я рядом, прямо перед вами. Давайте, попробуйте коснуться.
Он поднял руку. Она закачалась, как танцующая кобра. Зазвонил телефон. Модин сняла трубку.
Рука Ангуса Парментера начала трястись – сильной ритмичной дрожью, от которой загромыхала каталка.
– Что это он? – удивилась Вэл. – У него судороги?
– Ангус! – Тоби обхватила его лицо и посмотрела прямо на него. Пациент не глядел на нее, он завороженно уставился на собственную руку.
– Вы можете говорить, Ангус?
– Опять началось, – сказал он.
– Что? Вы говорите о дрожании?
– Эта рука… Чья это рука?
– Это ваша рука.
Внезапно дрожь прекратилась. Рука безжизненно шлепнулась на каталку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
«Деньги», – подумал Брэйс, слыша возбужденное бормотание зала. Состояние для первоначальных инвесторов. А для Казаркина Холма – поток наличных, который подстегнет создание новых филиалов в других штатах. Тогда понятно, почему на столах шампанское; завтра утром половина присутствующих в зале станут еще богаче, чем были прежде.
Аудитория разразилась аплодисментами.
Грета не хлопала, что с некоторой неловкостью заметил Роби. Старое убеждение насчет упрямства рыжих как нельзя лучше подходило его жене. Она сидела, скрестив руки и вздернув подбородок – истинный портрет непримиримой социалистки.
На экране появлялись все новые слайды, отбрасывая цветные тени на лицо Греты. Фотографии отделения в Ла-Джолле, спроектированного как целый поселок вилл в средиземноморском стиле с видом на Тихий океан. Оздоровительный клуб в Ньютоне: с десяток пожилых дам в шикарных спортивных костюмах занимаются аэробикой. Снимок на поле для гольфа: двое мужчин позируют возле автомобильчика под полосатым тентом. Фотография обедающих в ресторане здешнего клуба; бутылка шампанского остывает в серебряном ведерке со льдом.
«Здесь живут богачи».
Роби поерзал на стуле, с огорчением чувствуя, что Грета думает о происходящем. Забота о богачах – не то, чему он намеревался посвятить жизнь, когда был студентом. Но тогда он еще не представлял себе пресса студенческих заемов, закладных на дом, сбережений в фонд колледжа для ребенка. Не представлял, что будет вынужден перейти на сторону противника.
Сидевшая, положив ногу на ногу, Грета сменила позу, коснувшись его бедра своим, и Роби неожиданно разозлился на то, что она отказывается понять его точку зрения. Она – домохозяйка и вольна придерживаться своих принципов. А вот он должен заботиться, чтобы у его семьи был стол и кров. И что дурного в том, что он ухаживает за богачами? Как и все, богатые тоже болеют, им нужны доктора, нужно сострадание.
Они платят по счетам.
Он скрестил руки на груди, физически и эмоционально отгородившись от Греты, и уставился на экран. Вот в чем была истинная цель этого обеда, устроенного Кеном Фоули, – поднять шум вокруг акций, разжечь интерес. Речь Фоули была рассчитана на гораздо более широкую аудиторию, чем присутствовала в зале. Наверняка Казаркин Холм уже появился на экранах брокерских фирм по всей стране. Каждое слово, произнесенное сегодня Фоули, будет подхвачено и растиражировано массмедиа.
Появился новый слайд – представление архитектора о внешнем виде нового крыла дома престарелых. Вчера залили фундамент, на следующей неделе начнут копать котлован еще под одну пристройку. Они хотят возвести эти корпуса как можно быстрее, поскольку спрос неуклонно растет.
Описав сам продукт, Фоули объяснял его рыночные перспективы. Очередной слайд представил диаграмму, отражающую рост численности пожилого населения в США. Волна бэби-бумеров вошла в старость, словно поросенок, проглоченный удавом. Поколение яппи сменило лыжи на ходунки. Вот наша целевая аудитория, сказал Фоули, обводя лазерной указкой статистического поросенка в удаве. Наши будущие клиенты. К 2005 году бэби-бумеры начнут уходить на покой, а Казаркин Холм как раз такое место, на которое они обратят свои взоры. Мы говорим о росте – колоссальном возврате ваших вложений. Поколению бэби-бума предстоит новая, захватывающая фаза жизни. Они не хотят тревожиться о болезнях и немощи. У многих из них есть сбережения – и немалые. Эти люди стареют, но не хотят чувствовать себя старыми.
«А кто хочет?» – удивился про себя Брэйс. Кто из нас не смотрел в зеркало, с ужасом констатируя, что глядящее на него лицо гораздо старше, чем он сам?
Наконец на их позабытый стол принесли десерт и кофе. Грета, лизнув искусственное нечто, политое взбитыми сливками, есть не стала. Брэйс умял оба десерта, пустившись в отчаянный калорийный разгул. Рот его был набит взбитыми сливками, когда он услышал из динамика собственное имя.
Грета подтолкнула его:
– Встань, – шепнула она. – Они представляют новых врачей.
Брэйс вскочил, нечаянно смахнув каплю сливок прямо на костюм. Простоял он всего секунду, неловко прикрываясь салфеткой; помахав рукой аудитории, он поспешно опустился на стул. Еще три новых врача тоже поднимались и махали, но никто из них сливками костюмы не пачкал и не каменел от смущения.
«Заканчивая университет, я был вторым в группе, – думал он. – И был назван интерном года. Я добился этого, несмотря ни на что, без всякой финансовой поддержки своей семьи. А теперь сижу здесь как чертов дебил».
Грета коснулась его колена под столом:
– Здесь в воздухе чересчур много богатства, – шепнула она. – Мне кажется, я задыхаюсь от золотой пыли.
– Хочешь уйти?
– А ты?
Он посмотрел на трибуну, где Фоули все еще разглагольствовал о деньгах. Возврат инвестиций, рост числа пенсионеров. Эти старики – настоящая золотая жила.
Он бросил салфетку на стол:
– Пошли отсюда.
Ангус Парментер чувствовал себя нехорошо, совсем нехорошо. С четверга дрожь в руке уходила и возвращалась дважды. Он обнаружил, что, если сосредоточится, он может подавить ее, но это требовало больших усилий, и от этого рука начинала болеть. Оба раза дрожание прекращалось самопроизвольно. В последние два дня оно не повторялось, и ему удалось убедить себя, что эти приступы ничего не значат. Возможно, это от избыточного количества кофе. Или, может, мышцы перенапряглись от чрезмерных занятий на тренажере. Он перестал заниматься на «Наутилусе», и подергивания исчезли, что было хорошим знаком.
Но теперь еще что-то было не так.
Он заметил это, пробудившись от послеобеденного сна. Было темно, он зажег лампу и оглядел спальню. Ему показалось, что мебель стоит криво. Как это получилось? Неужели он что-то двигал сегодня? Ангус не мог вспомнить. Но вот ночной столик, можно дотянуться рукой. Он так накренился, что вот-вот упадет. Ангус глядел на него, пытаясь понять, почему тот не заваливается, почему стакан с водой не соскальзывает на пол.
Он повернулся и посмотрел на окно. Оно тоже сдвинулось. И почему-то находилось дальше, чем раньше, – отдаленный квадрат в конце длинного тоннеля. Он слез с кровати и покачнулся. «Землетрясение?» Пол, казалось, перекатывался под ногами, словно волны в открытом море. Его качнуло в одну сторону, в другую, и наконец он оказался возле комода. Здесь Ангус остановился, цепляясь за край и пытаясь восстановить равновесие. Тут он заметил: что-то капает на пол. Он посмотрел вниз и увидел, что ковер мокрый, а затем почувствовал теплый кислый запах мочи. Кто же это, черт возьми, нассал у него спальне?
Послышался перезвон. Казалось, ноты плывут по комнате маленькими черными шариками. Церковные колокола? Часы? Нет, кто-то звонит в дверь.
Он выбрался из комнаты, шатаясь, хватаясь за стены, косяки и все, за что можно было ухватиться. Коридор, казалось, удлинялся, дверь все время ускользала от его вытянутой руки. Внезапно пальцы наткнулись на дверную ручку. С победным рыком он распахнул дверь.
И в изумлении уставился на двух карликов, стоявших на крыльце.
– Убирайтесь, – сказал он.
Лилипуты глазели на него, издавая мяукающие звуки. Ангус попытался захлопнуть дверь, но не смог. Появившаяся женщина удержала ее.
– Что ты делаешь, папа? Почему ты раздет?
– Уходите. Убирайтесь из моего дома.
– Папа! – Женщина попыталась пройти внутрь.
– Прочь! – рявкнул Ангус. – Оставьте меня!
Он повернулся и заковылял по коридору, желая скрыться от женщины и лилипутов. Но они преследовали его; карлики хныкали, а женщина голосила:
– Что случилось? Что с тобой?
Он споткнулся о ковер. То, что произошло дальше, напоминало медленный и грациозный танец под водой. Он ощущал, что его тело парит, скользит вперед. Раскинув руки как крылья, он летел сквозь влажный воздух.
Он не почувствовал удара.
– Папа! О, Боже.
Чертовы карлики завизжали и начали хвататься за его голову. Женщина склонилась над ним и перевернула его на спину.
– Папа, ты ушибся?
– Я могу летать, – прошептал он.
Она посмотрела на лилипутов.
– Найдите телефон. Звоните девять-один-один. Быстро!
Ангус пошевелил рукой, похлопал ею как крылом.
– Лежи спокойно, папа. Мы вызовем «скорую».
«Я могу летать!» Он плыл, скользил по воздуху. «Я могу летать».
– Я никогда его таким не видела. Он не узнает меня и, похоже, не узнает своих внучек. Я не знала, что еще можно сделать, поэтому вызвала «скорую». – Женщина бросила обеспокоенный взгляд в смотровой кабинет, где медсестры пытались снять основные показатели Ангуса Парментера. – Это инсульт или что-то подобное, да?
– Я смогу вам сказать больше, после того как осмотрю его, – пообещала Тоби.
– Но это похоже на инсульт?
– Возможно. – Тоби взяла женщину за руку. – Почему бы вам не подождать пока в приемной, госпожа Лэйси? Я выйду к вам, как только буду знать больше.
Эдит Лэйси кивнула. Обхватив себя руками, она отправилась в приемную и опустилась на диван между своими дочерьми. Все они обнялись, слившись в теплую маленькую вселенную.
Тоби отвернулась и прошла в кабинет.
Ангус Парментер лежал на каталке и лепетал что-то про незнакомцев в его доме; все четыре конечности были зафиксированы. Для восьмидесятидвухлетнего человека у него была удивительно развитая мускулатура. Его тело прикрывала только майка. Так его и обнаружила дочь, голым от пояса.
Модин отстегнула манжету тонометра и аккуратно положила его в закрепленную на стене корзину.
– Основные показатели нормальные. Сто тридцать на семьдесят. Пульс девяносто четыре, ровный.
– Температура?
– Тридцать восемь, – сообщила Вэл.
Тоби остановилась у изголовья и попыталась привлечь внимание пациента.
– Господин Парментер! Ангус! Я доктор Харпер.
– …пришли прямо ко мне в дом… никак не хотели оставить меня в покое…
– Ангус, вы упали? Вы ушиблись?
– Чертовы карлики, пришли украсть мои деньги. Все охотятся за моими деньгами.
Модин покачала головой.
– Я не могу добиться от него ни слова о болезнях.
– По словам дочери, он был здоров. За последнее время никаких заболеваний. – Тоби фонариком посветила в глаза пациенту. Оба зрачка сузились. – Она говорила с ним по телефону всего две недели назад, и, судя по голосу, все было в порядке. Ангус! Ангус, что с вами стряслось?
– …вечно пытаются отнять эти чертовы деньги…
– Заклинило, – вздохнула Тоби и, щелкнув, отключила фонарик.
Она продолжила осмотр: сначала выяснила, нет ли травм головы, затем перешла к проверке черепных нервов. Никаких внешних признаков; ничто не указывает на причину расстройства сознания. Дочь упоминала неуверенную походку. Возможно, инсульт мозжечка. Это влияет на координацию. Она отвязала правое запястье.
– Ангус, вы можете дотронуться до моего пальца? – Тоби держала руку прямо у него перед носом. – Протяните руку и дотроньтесь до моего пальца.
– Вы слишком далеко, – сказал он.
– Я рядом, прямо перед вами. Давайте, попробуйте коснуться.
Он поднял руку. Она закачалась, как танцующая кобра. Зазвонил телефон. Модин сняла трубку.
Рука Ангуса Парментера начала трястись – сильной ритмичной дрожью, от которой загромыхала каталка.
– Что это он? – удивилась Вэл. – У него судороги?
– Ангус! – Тоби обхватила его лицо и посмотрела прямо на него. Пациент не глядел на нее, он завороженно уставился на собственную руку.
– Вы можете говорить, Ангус?
– Опять началось, – сказал он.
– Что? Вы говорите о дрожании?
– Эта рука… Чья это рука?
– Это ваша рука.
Внезапно дрожь прекратилась. Рука безжизненно шлепнулась на каталку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49