– Это был только один из вопросов.
– Были и другие?
– Всплыл также случай со вскрытием.
– Понятно. У меня такое ощущение, что мне лучше присесть.
– Думаю, нам обоим лучше это сделать. Она взяла стул и села к столу напротив Пола.
– Если вы собрались, чтобы поджарить доктора Харпер, почему меня не пригласили на барбекю?
Пол вздохнул.
– Тоби, мы с тобой могли бы выкарабкаться из истории с Гарри Слоткиным. Во всяком случае пока тебе везет. Его семейство еще не подавало иск. И шумиха вокруг него, похоже, затихает. Судя по тому, что я слышал, Казаркин Холм – а также доктор Валленберг – пресекли все попытки прессы выпустить новые статьи по этой теме.
– С чего бы доктор Валленберг решил оказать мне услугу?
– Я полагаю, не в интересах Казаркина Холма делать достоянием гласности, что один из их богатеньких пациентов шляется где-то как последний бродяга. Ты же знаешь, это ведь не заурядное сообщество пенсионеров. Их успех зависит от высокого статуса, им необходимо быть лучшими и брать за это бабки. Никто к ним не пойдет, если возникнут хоть какие-то сомнения в благополучии их пациентов.
– Значит, Валленберг защищает свою дойную корову, а не меня.
– Неважно, по какой причине, но он помог тебе отделаться. А ты взяла и разозлила его. И с чего это тебе в голову взбрело? Вызвать судмедэксперта! Превратить это в криминальное дело!
– Это был единственный способ поставить диагноз.
– Этот человек уже не был твоим пациентом. И решение о вскрытии должен был принимать Валленберг.
– Он не хотел этого. Либо он не хотел знать причину смерти, либо боялся ее узнать. Это единственное, что пришло мне в голову.
– Ты выставила его в черном свете. Выглядело так, будто он совершил какое-то преступление.
– Меня волновало здоровье других пациентов Казаркина Холма…
– Здоровье других пациентов здесь ни при чем. Это грязные политические игры. Валленберг был сегодня на собрании. Там же были и сторонники Дага Кэри. Это был тот еще пикник, и ты стала главным блюдом. И теперь Валленберг грозится направлять пациентов не в клинику Спрингер, а в Озерную больницу. А это плохо для нас. Возможно, ты не понимаешь, но Казаркин Холм – только одно из звеньев длинной цепи. Они сотрудничают с дюжиной других домов престарелых, и все посылают своих пациентов к нам. Ты хоть представляешь, сколько мы зарабатываем за одни только операции на тазобедренных суставах? Добавь к этому резекцию простаты, катаракту, геморрой – получится целая туча пациентов, и большинство из них с дополнительной страховкой помимо стандартной пенсионной. Мы не можем позволить себе потерять такую клиентуру. А Валленберг грозит как раз этим.
– И все из-за этого вскрытия?
– У него есть причина расстраиваться. Когда ты позвонила патологоанатомам, ты тем самым обвинила его в некомпетентности. А то и хуже. И теперь нам снова названивают газетчики. Может опять подняться шумиха.
– Это Даг Кэри сообщил им. Одна из его подлых штучек.
– Да, ну и Валленберг теперь бесится, что его втягивают в скандал. А начальство боится, что можно потерять пациентов из Казаркина Холма.
– И, разумеется, все злятся на меня.
– Ты удивлена?
Она медленно вздохнула.
– Стало быть, после вашего барбекю от меня остались рожки да ножки.
Пол кивнул.
– Валленберг хочет, чтобы твой контракт был расторгнут. Конечно, сначала это должно пройти через меня, поскольку я глава службы неотложной помощи. Мне не оставили места для маневра.
– Что ты им сказал?
– Что с твоим увольнением возникнет проблема. – Он горько усмехнулся. – Я воспользовался тактикой затягивания, которую ты, возможно, не одобришь. Я сказал им, что ты можешь начать сопротивляться, обвинив их в сексуальной дискриминации. Это заставило их заволноваться. Если уж есть кто-то, с кем они совсем не хотят иметь дело, так это занудная феминистка.
– Как лестно.
– Это единственное, что пришло мне в голову.
– Забавно. Я никогда об этом не думала. А я ведь женщина.
– Помнишь то дело о сексуальном домогательстве, иск тогда подавала одна из медсестер? Оно тянулось два года, и клинике Спрингер пришлось потратить целое состояние на адвокатов. Это единственный способ заставить их притормозить и обдумать свои действия. И выиграть для тебя немного времени, пока шумиха уляжется. – Он запустил пальцы в свою шевелюру. – Тоби, меня загнали в угол. Они давят на меня, чтобы я разрулил эту ситуацию. А я не хочу обижать тебя, честное слово, не хочу.
– Хочешь, чтобы я уволилась?
– Нет. Нет, я здесь не за этим.
– Так чего же ты от меня хочешь?
– Я подумал, может, тебе стоит взять отпуск на несколько недель. А за это время придет отчет из экспертизы. Я уверен, там будет сказано о естественных причинах. Это поможет Валленбергу выпутаться.
– И все обиды простятся.
– Надеюсь. У тебя все равно по графику отпуск в следующем месяце. Можешь взять его сейчас. Увеличим его недель до трех-четырех.
Некоторое время она провела в раздумьях, будто бы мысленно играла в домино. Действие влечет за собой результат, который приводит к следующему результату.
– Кто меня заменит?
– Мы можем привлечь Джо Северина, чтобы он работал в твою смену. Он же сейчас на неполной ставке. Уверен, он охотно пойдет.
Тоби в упор посмотрела на Пола.
– И я никогда не получу свое место назад. Так?
– Тоби…
– А не сам ли Даг Кэри привел Северина на работу? Они вроде приятели или что-то в этом духе? Ты не принимаешь в расчет, с кем ты имеешь дело. Стоит мне уйти, Джо Северин будет тут как тут. Я потеряю свое место и вернуться уже не смогу, и ты это знаешь.
Он ничего не сказал, просто смотрел на нее, лицо его казалось непроницаемым. Слишком много лет ее влечение к Полу затмевало прочие их отношения. В его улыбках и дружелюбии ей мерещилось нечто большее, чего на самом деле не существовало. Она поняла это лишь теперь, когда ее уязвимость только усиливала удар.
Она встала.
– Я пойду в отпуск по графику. И не раньше.
– Тоби, я делаю все возможное, чтобы защитить тебя. Ты должна понять, мое положение тоже не слишком надежно. Если мы потеряем пациентов из Казаркина Холма, клиника Спрингер понесет ущерб. И начальство будет искать козла отпущения.
– Я не виню тебя, Пол. Я понимаю, зачем ты это делаешь.
– Тогда почему ты не хочешь принять мое предложение? Возьми отпуск. Твоя работа никуда не денется.
– Ты можешь подтвердить это письменно?
Молчание.
Она повернулась к двери:
– Так я и думала.
9
Молли Пикер смотрела на телефон-автомат, пытаясь собраться с мужеством и снять трубку. За день она уже второй раз приходила в эту будку. Первый раз она даже не вошла внутрь, просто развернулась и ушла. Сейчас она стояла прямо напротив телефона, дверь за спиной закрылась, и ничто не мешало ей сделать звонок.
Дрожащими руками она сняла трубку и набрала номер.
– Оператор.
– Я хочу позвонить за счет вызываемого абонента. Бофорт, Южная Каролина.
– Что сказать, кто звонит?
– Молли.
Она назвала номер и прислонилась к стенке будки, закрыв глаза; в ожидании соединения ее сердце бешено колотилось. Послышались гудки. Ей стало так страшно, что чуть не вырвало прямо в будке. «Господи милосердный, помоги мне».
– Алло!
Молли выпрямилась. Это был голос матери.
– Мама, – выпалила она.
Но тут встряла телефонистка:
– Звонок за ваш счет, от Молли. Принимаете?
На другом конце провода воцарилось молчание.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Поговори со мной».
– Мэм! Вы примете вызов?
Тяжелый вздох. Затем:
– Ах, да, пожалуй.
– Говорите, пожалуйста, – предложила телефонистка.
– Мама! Это я. Звоню из Бостона.
– Значит, ты все еще там.
– Да. Я все хотела позвонить…
– Тебе деньги нужны или еще что-нибудь. Так?
– Нет, нет! У меня все в порядке. Я… э-э… – Молли откашлялась. – Я справляюсь.
– Что ж, хорошо.
Молли закрыла глаза. Ей хотелось, чтобы мамин голос перестал быть равнодушным. Чтобы разговор сложился так, как она воображала. Чтобы мама расплакалась и попросила ее вернуться домой. Но слез в голосе матери не было, лишь этот мертвенный тон, разрывавший Молли сердце.
– Но ведь есть причина, по которой ты звонишь?
– Э-э… нет. – Молли вытерла рукой глаза. – Не совсем…
– Ты хочешь что-то сказать или нет?
– Я просто… Наверно, просто хотела тебя услышать.
– Понятно. Послушай, я сейчас занята готовкой. Если тебе нечего больше сказать…
– Я беременна, – прошептала Молли.
Молчание.
– Ты слышишь? У меня будет ребенок. Подумай, мама! Я надеюсь, это будет девочка, и я смогу наряжать ее как принцессу. Помнишь, как ты шила для меня платья? Я собираюсь завести швейную машинку и научиться шить. – Теперь Молли говорила быстро, отчаянно смеясь сквозь душившие ее слезы. – Но ты должна меня научить, мама, потому что у меня не получится. Никогда не получится так незаметно подшивать…
– Он будет цветной?
– Что?
– Ребенок будет цветной?
– Я не знаю…
– Как это так – не знаешь?
Молли зажала рот ладонью, чтобы заглушить рыдания.
– Ты хочешь сказать, не знаешь от кого? – возмутилась мать. – Счет потеряла или как?
– Мама, – прошептала Молли. – Мама, это ведь неважно. Это же все равно мой ребенок.
– О, это важно. Это важно для окружающих. Что, по-твоему, люди-то скажут? А папа? Его это просто убьет.
Раздался стук в стекло. Молли обернулась и увидела человека, который показывал на свои часы и жестикулировал, давая понять, что пришло время освободить телефонную будку. Она повернулась к нему спиной.
– Мама, – снова заговорила она. – Я хочу вернуться домой.
– Тебе нельзя домой. Во всяком случае в нынешнем положении.
– Роми велит мне избавиться от ребенка, убить малыша. Он посылает меня сегодня к доктору, а я не знаю, что делать. Мама, пожалуйста, скажи мне, что делать…
Мать устало вздохнула.
– Может, так будет лучше, – наконец тихо проговорила она.
– Что?
– Если ты от него избавишься.
Молли недоуменно закачала головой:
– Но ведь это же твоя внучка…
– Это не моя внучка. Особенно если учесть, как ты ею обзавелась.
Мужчина снова забарабанил в дверь и заорал, чтобы Молли освободила телефон. Она зажала ухо, чтобы не слышать его криков.
– Пожалуйста, – прошептала Молли. – Можно я приеду?
– Не сваливай на папу еще и это. После того позора, который ты на нас навлекла. А я ведь тебе говорила, я говорила, что тебя ожидает. Но ты никогда не слушала, Молли, никогда.
– Со мной больше не будет неприятностей. У нас с Роми все кончено. Я просто хочу вернуться.
Мужчина принялся колотить в стенку будки кулаками, вопя и требуя, чтобы Молли убиралась вон. Она в отчаянии прислонилась спиной к двери, чтобы он не смог войти.
– Мама! – окликнула она. – Мама!
В ответе прозвучала нотка триумфа:
– Как постелишь, так и поспишь. Ты сама сделала выбор.
Молли стояла, прижимая трубку к уху; она понимала, что мама уже нажала на рычаг, но не желала верить в то, что связь прервалась. «Поговори со мной! Скажи, что ты еще у телефона. Скажи, что всегда будешь рядом».
– Эй ты, сука долбаная! Выметайся из будки!
Она молча разжала руку. Трубка упала и повисла, раскачиваясь и стукаясь о стенки будки. Словно в каком-то сне она вышла, почти не видя все еще поносившего ее мужчину, не разбирая его слов. Она просто двинулась прочь.
Мне нельзя домой. Нельзя домой. Ни сейчас, ни потом.
Она шла наугад, не разбирая дороги, не чувствуя, как переставляет ноги в туфлях на высокой платформе и спотыкается. Душевная боль заглушила все телесные страдания.
Она даже не заметила приближения Роми.
Удар в челюсть заставил ее отлететь к стене здания. Она ухватилась за оконную решетку и повисла на чугунном узоре, чтобы не упасть. Она не сообразила, что произошло; поняла только, что Роми орет на нее, а в голове звенит от боли.
Он схватил ее за руку и втолкнул в дверь. В вестибюле он снова ударил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49