Я услышала историю, очень меня заинтересовавшую. Мистер Гольденхарт, я уважаю вас и докажу вам это, помогая всем сердцем спасти бедную девочку, которая от меня убежала. Пожалуйста, не извиняйтесь, я убежала бы тоже в ее лета. Мы условились, – продолжала она, взглянув опять на Руфуса, – что я повезу вас обоих в приют сегодня. Если мы сумеем уговорить Салли поехать с нами, то преодолеем одно из главных затруднений. Скажите мне номер ее комнаты. Я хочу попробовать подружиться с ней. Я привыкла к таким бедняжкам и не отчаиваюсь, даже надеюсь, что она придет сюда под руку с ужасной, напугавшей ее дамой.
Двое мужчин остались одни. Амелиус хотел заговорить.
– Молчите, – сказал Руфус, – не высказывайте никакого мнения. Подождите, пока она уговорит Салли и покажет нам рай бедных девушек. Он в Лондонском округе, вот все, что я об нем знаю. Были вы у доктора?
– Господи, что случилось с юношей? Он, кажется, оставил цвет лица в карете. Ему самому, по-видимому, нужна медицинская помощь!
Амелиус объяснил, что не спал ночью, а днем не было времени отдохнуть.
– С утра столько случилось событий, что у меня голова кружится от усталости, – сказал он. Не говоря ни слова, Руфус приготовил лекарство. Все необходимое было на столе, он предложил ему подкрепиться водкой.
– Хотите еще? – сказал американец спустя некоторое время.
Амелиус отказался, он растянулся на диване, а его друг взял газету, чтобы не мешать ему. В первый раз в этот день мог он наконец отдохнуть и подумать. Не прошло и минуты, как он должен был отказаться от отдыха. Он вспомнил о Регине.
– Боже мой! – воскликнул он. – Она ждет меня, а я совсем забыл об этом.
Он посмотрел на часы: было уже пять. – И что мне делать? – спросил он беспомощно.
Руфус отложил газету и, внимательно подумав, посоветовал.
– Мы должны ехать с мистрис Пейзон в приют, – сказал он, – и, вот что я вам скажу, Амелиус, с Салли нельзя шутить: надо скорее ее устроить. На вашем месте я вежливо написал бы мисс Регине и отложил свидание до завтра.
Обыкновенно всякий человек, следовавший совету Руфуса, поступал вполне благоразумно, но произошли события (неизвестные ни Руфусу, ни его другу), благодаря которым совет американца был самым дурным советом, какой только возможно было дать в этом случае. Через два часа Жервей и мистрис Соулер должны были встретиться у дверей трактира.
Единственная возможность защитить мистрис Фарнеби от ужасной интриги, жертвой которой она стала, заключалось в исполнении обещания, данного Амелиусом Регине. Мистрис Фарнеби, всегда по возможности мешавшая им, воспользовалась бы удобным случаем, чтобы поговорить с молодым социалистом о лекции. В продолжение разговора мысль, которая еще не приходила Амелиусу, мысль, что несчастная девушка могла оказаться пропавшей дочерью, возможно пришла бы ему на ум, и заговор был бы разрушен в момент исполнения. Если же он поступит по совету американца, следующая почта принесет мистрис Фарнеби письмо от Жервея с ложными вестями, Амелиус забудет о своих предположениях, когда она скажет ему, что пропавшая дочь найдена, и найдена другим лицом.
Руфус показал на письменные принадлежности, лежавшие на боковом столике. К несчастью, предлог к извинению легко было найти. Недоразумение с хозяйкой принудило Амелиуса выехать в течение часа из квартиры, и он должен был отыскивать себе новое жилье. Записка была написана. Руфус, сидевший ближе к звонку, протянул было руку, чтобы позвонить. Амелиус вдруг остановил его.
– Она будет недовольна, – сказал он. – Я не останусь там долго, через полчаса могу вернуться.
Совесть его была не совсем спокойна. Мысль, что он забыл Регину, как бы это ни было извинительно, мучила его. Руфус не возражал, колебание Амелиуса делало ему есть.
– Если вы должны ехать, друг мой, – сказал он, – поезжайте скорее – мы подождем вас.
Амелиус взял шляпу. Дверь отворилась, когда он подошел к ней, и мистрис Пейзон вошла в комнату, ведя Салли за руку.
– Мы все поедем вместе посмотреть на мое большое семейство в приюте, – сказала добрая старушка. – Мы можем поговорить в карете. До приюта час езды, а я должна быть дома к обеду.
Амелиус и Руфус переглянулись. Амелиус хотел извиниться, но было слишком неловко. Он не успел еще прийти ни к какому решению, когда Салли подкралась к нему и взяла его под руку. Мистрис Пейзон сделала чудеса – она в некоторой степени победила недоверие девочки к незнакомым лицам, но никакое земное влияние не могло уничтожить ее собачьей привязанности к Амелиусу. Его молчание показалось ей подозрительным.
– Вы должны ехать с нами, – сказала она, – я не поеду без вас.
– Конечно, нет, – заметила мистрис Пейзон, – я, разумеется, обещала ей это заранее.
Руфус позвонил и отправил письмо к Регине. – Ничего не осталось делать, друг мой, – шепнул он Амелиусу, когда они шли за мистрис Пейзон и Салли по лестнице. Они только что подъехали к воротам приюта, когда Жервей и его сообщница сошлись в трактире и в отдельной комнате приступили к совещанию о своем деле. Несмотря на свой несчастный вид, мистрис Соулер не была в совершенной нищете. Разными неблаговидными делами ей удавалось время от времени доставать несколько шиллингов. Она умирала с голоду по очень обыкновенной причине (между людьми ее класса), а именно потому, что тратила деньги на водку. Сообщив ей о деле с обычной своей хитростью, Жервей очень удивился, когда жалкая старуха стала с ним торговаться. Два негодяя были очень близки к ссоре, которая, наверное, замедлила бы исполнение заговора против мистрис Фарнеби, если бы не подлое самообладание Жервея, делавшее его одним из самых ужасных злодеев на свете. Он сделал уступку в дележе денег, и мистрис Соулер отдалась в его распоряжение.
– Встретьте меня завтра, в десять часов около порохового магазина в Гайд-Парке, для получения от меня необходимых инструкций и смотрите оденьтесь приличнее. Вы знаете, где взять напрокат вещи. Если завтра от вас будет пахнуть водкой, я возьму кого-нибудь другого. Нет, теперь я не дам ни копейки. Завтра в десять часов вы получите деньги.
Оставшись один, Жервей потребовал чернил, перо и бумагу. Он написал левой рукой, которой владел так же свободно, как и правой, следующие строки.
«Неизвестный друг извещает вас, что некая молодая особа находится теперь за границей и, может быть, возвращена горько оплакивающей ее матери, если она вышлет сумму, достаточную для расходов, и наградит пишущего эти строки, который (незаслуженно) находится в бедственном положении.
Не вы ли мать, сударыня? Я предлагаю вам этот вопрос, так как знаю, что ваш муж отдал маленького ребенка на воспитание одной женщине.
Я не обращаюсь к вашему мужу, потому что его бесчеловечный поступок с бедным ребенком не позволяет мне довериться ему. Я решаюсь довериться вам. Не помочь ли мне вам узнать ребенка? Слишком было бы глупо говорить откровенно в настоящую минуту. Я сделаю только неясный намек. Позвольте мне употребить поэтическое выражение и сказать, что молодая особа покрыта тайной с головы до ног. Если я обращаюсь к настоящему лицу, то позволю себе назначить место свидания.
Отправьтесь завтра на мост, ведущий через реку около Кенсингтонского сада, держа белый платок в руке. Вы встретите обманутую женщину, которой отдали несчастного ребенка в Рамсгэте, и убедитесь, что доверяетесь людям, действительно достойным вашего доверия».
Жервей вложил это возмутительное письмо в конверт и адресовал его мистрис Фарнеби. Он собственноручно опустил его в почтовый ящик в этот же вечер.
Глава XXV
– Руфус! Мне не нравится, как вы смотрите на меня, вы как будто думаете…
– Говорите не стесняясь. Что я думаю?
– Вы думаете, что я забыл Регину. Вы не верите, что я люблю ее по-прежнему. Дело в том, что вы старый холостяк.
– Это так, но что же в том худого?
– Вы не понимаете…
– Вы ошибаетесь, мой милый юноша. Я понимаю более, чем вы можете себе представить. Самое умное и рассудительное дело совершили вы сегодня вечером, отдав Салли на попечение этих леди в приюте.
– Прощайте, Руфус. Мы поссоримся, если я останусь здесь долее.
– Прощайте, Амелиус. Мы не поссоримся, сколько бы вы здесь ни оставались.
Доброе дело было сделано, жертва, тяжелая жертва была принесена. Мистрис Пейзон по своим зрелым летам могла говорить Амелиусу прямо, серьезно и настоятельно о необходимости его разлуки с Салли без малейшего затруднения.
– Вы видели сами, – сказала она, – что действия этого маленького учреждения зиждутся на неизменном терпении и снисходительности. Что касается Салли, вы можете быть уверены, что она никогда не услышит жесткого слова, не встретит сурового взора, пока она находится на нашем попечении. Ужасное небрежение, от которого так страдала девочка, будет заглажено и заменено нежностью. Если она не будет счастлива между нами, пускай она оставит приют, если пожелает этого, через шесть недель. Сами же вы должны обратить внимание на свое положение, что выйдет из того, если вы возьмете ее к себе. Ваш друг Руфус говорил мне, что вы скоро женитесь. Подумайте, как могут перетолковать ваши поступки, какие сплетни могут рано или поздно дойти до слуха молодой леди, вашей невесты, и какие гибельные могут быть от того последствия. Вспомните, кто научил нас молиться от избавления от искушения, и довершите начатое вами доброе дело, оставив Салли среди друзей и сестер этого приюта.
Что мог ответить на это порядочный человек? После всего сказанного Руфусом и доктором, Амелиусу ничего более не оставалось, как уступить. Он просил, чтоб ему позволили писать Салли и видеться с ней впоследствии, когда она свыкнется со своей новой жизнью. Мистрис Пейзон согласилась на обе просьбы. Руфус искренно поздравил его с таким решением, как дверь вдруг быстро распахнулась и простенькая Салли кинулась в комнату, сопровождаемая прислужницей, в высшей степени изумленной.
– Она показала мне спальню, – с негодованием вскричала Салли, указывая на женщину, – и спросила меня, нравится ли мне спать тут. – Она повернулась к Амелиусу, взяла его за руку и потащила вон. Непреодолимое чувство недоверия овладело ей при виде этой усердной прислужницы. – Я не останусь здесь, – сказала она. – Я уйду с вами.
Амелиус взглянул на мистрис Пейзон. Салли тащила его к двери. Он всячески старался успокоить ее, улыбался, ласково увещевал ее. Но его честное, благородное лицо, всегда говорившее правду, и теперь сказало ей истину. Бедное создание, со своим слабым разумом не способное рассуждать, но способное чувствовать, посмотрело на него и прочло на лице его свой приговор. Она выпустила его руку, поникла головой и без слез, безмолвно упала к ногам его.
Прислужница тотчас же подняла ее и усадила на софу. Мистрис Пейзон видела, как Амелиус мужественно боролся с собой, и почувствовала к нему уважение. Отвернувшись на минуту, она написала несколько строк и возвратилась к нему.
– Уезжайте прежде, чем она придет в чувство, – прошептала она, – и отдайте эту записку извозчику. Вы не беспокойтесь о ней, – говорила добрая женщина. – Я останусь с ней на ночь и употреблю все усилия, чтобы примирить ее с новой жизнью.
Она протянула руку. Амелиус молча поцеловал ее. Руфус вывел его вон. Ни одно слово не слетело с уст его за всю дорогу до Лондона.
Душа его была взволнована разными мыслями, кроме мысли о Салли. Он думал о своем будущем, омраченном сомнительным брачным сговором. Оставшись наедине с Руфусом к концу вечера, он не понял, истолковал в дурную сторону симпатию, с которой относился к нему добрый американец. Их спальни были близко одна к другой. Руфус слышал, как он беспокойно ходил взад и вперед и время от времени разговаривал сам с собой. Несколько минут спустя все стихло. Он, очевидно, устал и лег отдохнуть, что было для него весьма необходимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Двое мужчин остались одни. Амелиус хотел заговорить.
– Молчите, – сказал Руфус, – не высказывайте никакого мнения. Подождите, пока она уговорит Салли и покажет нам рай бедных девушек. Он в Лондонском округе, вот все, что я об нем знаю. Были вы у доктора?
– Господи, что случилось с юношей? Он, кажется, оставил цвет лица в карете. Ему самому, по-видимому, нужна медицинская помощь!
Амелиус объяснил, что не спал ночью, а днем не было времени отдохнуть.
– С утра столько случилось событий, что у меня голова кружится от усталости, – сказал он. Не говоря ни слова, Руфус приготовил лекарство. Все необходимое было на столе, он предложил ему подкрепиться водкой.
– Хотите еще? – сказал американец спустя некоторое время.
Амелиус отказался, он растянулся на диване, а его друг взял газету, чтобы не мешать ему. В первый раз в этот день мог он наконец отдохнуть и подумать. Не прошло и минуты, как он должен был отказаться от отдыха. Он вспомнил о Регине.
– Боже мой! – воскликнул он. – Она ждет меня, а я совсем забыл об этом.
Он посмотрел на часы: было уже пять. – И что мне делать? – спросил он беспомощно.
Руфус отложил газету и, внимательно подумав, посоветовал.
– Мы должны ехать с мистрис Пейзон в приют, – сказал он, – и, вот что я вам скажу, Амелиус, с Салли нельзя шутить: надо скорее ее устроить. На вашем месте я вежливо написал бы мисс Регине и отложил свидание до завтра.
Обыкновенно всякий человек, следовавший совету Руфуса, поступал вполне благоразумно, но произошли события (неизвестные ни Руфусу, ни его другу), благодаря которым совет американца был самым дурным советом, какой только возможно было дать в этом случае. Через два часа Жервей и мистрис Соулер должны были встретиться у дверей трактира.
Единственная возможность защитить мистрис Фарнеби от ужасной интриги, жертвой которой она стала, заключалось в исполнении обещания, данного Амелиусом Регине. Мистрис Фарнеби, всегда по возможности мешавшая им, воспользовалась бы удобным случаем, чтобы поговорить с молодым социалистом о лекции. В продолжение разговора мысль, которая еще не приходила Амелиусу, мысль, что несчастная девушка могла оказаться пропавшей дочерью, возможно пришла бы ему на ум, и заговор был бы разрушен в момент исполнения. Если же он поступит по совету американца, следующая почта принесет мистрис Фарнеби письмо от Жервея с ложными вестями, Амелиус забудет о своих предположениях, когда она скажет ему, что пропавшая дочь найдена, и найдена другим лицом.
Руфус показал на письменные принадлежности, лежавшие на боковом столике. К несчастью, предлог к извинению легко было найти. Недоразумение с хозяйкой принудило Амелиуса выехать в течение часа из квартиры, и он должен был отыскивать себе новое жилье. Записка была написана. Руфус, сидевший ближе к звонку, протянул было руку, чтобы позвонить. Амелиус вдруг остановил его.
– Она будет недовольна, – сказал он. – Я не останусь там долго, через полчаса могу вернуться.
Совесть его была не совсем спокойна. Мысль, что он забыл Регину, как бы это ни было извинительно, мучила его. Руфус не возражал, колебание Амелиуса делало ему есть.
– Если вы должны ехать, друг мой, – сказал он, – поезжайте скорее – мы подождем вас.
Амелиус взял шляпу. Дверь отворилась, когда он подошел к ней, и мистрис Пейзон вошла в комнату, ведя Салли за руку.
– Мы все поедем вместе посмотреть на мое большое семейство в приюте, – сказала добрая старушка. – Мы можем поговорить в карете. До приюта час езды, а я должна быть дома к обеду.
Амелиус и Руфус переглянулись. Амелиус хотел извиниться, но было слишком неловко. Он не успел еще прийти ни к какому решению, когда Салли подкралась к нему и взяла его под руку. Мистрис Пейзон сделала чудеса – она в некоторой степени победила недоверие девочки к незнакомым лицам, но никакое земное влияние не могло уничтожить ее собачьей привязанности к Амелиусу. Его молчание показалось ей подозрительным.
– Вы должны ехать с нами, – сказала она, – я не поеду без вас.
– Конечно, нет, – заметила мистрис Пейзон, – я, разумеется, обещала ей это заранее.
Руфус позвонил и отправил письмо к Регине. – Ничего не осталось делать, друг мой, – шепнул он Амелиусу, когда они шли за мистрис Пейзон и Салли по лестнице. Они только что подъехали к воротам приюта, когда Жервей и его сообщница сошлись в трактире и в отдельной комнате приступили к совещанию о своем деле. Несмотря на свой несчастный вид, мистрис Соулер не была в совершенной нищете. Разными неблаговидными делами ей удавалось время от времени доставать несколько шиллингов. Она умирала с голоду по очень обыкновенной причине (между людьми ее класса), а именно потому, что тратила деньги на водку. Сообщив ей о деле с обычной своей хитростью, Жервей очень удивился, когда жалкая старуха стала с ним торговаться. Два негодяя были очень близки к ссоре, которая, наверное, замедлила бы исполнение заговора против мистрис Фарнеби, если бы не подлое самообладание Жервея, делавшее его одним из самых ужасных злодеев на свете. Он сделал уступку в дележе денег, и мистрис Соулер отдалась в его распоряжение.
– Встретьте меня завтра, в десять часов около порохового магазина в Гайд-Парке, для получения от меня необходимых инструкций и смотрите оденьтесь приличнее. Вы знаете, где взять напрокат вещи. Если завтра от вас будет пахнуть водкой, я возьму кого-нибудь другого. Нет, теперь я не дам ни копейки. Завтра в десять часов вы получите деньги.
Оставшись один, Жервей потребовал чернил, перо и бумагу. Он написал левой рукой, которой владел так же свободно, как и правой, следующие строки.
«Неизвестный друг извещает вас, что некая молодая особа находится теперь за границей и, может быть, возвращена горько оплакивающей ее матери, если она вышлет сумму, достаточную для расходов, и наградит пишущего эти строки, который (незаслуженно) находится в бедственном положении.
Не вы ли мать, сударыня? Я предлагаю вам этот вопрос, так как знаю, что ваш муж отдал маленького ребенка на воспитание одной женщине.
Я не обращаюсь к вашему мужу, потому что его бесчеловечный поступок с бедным ребенком не позволяет мне довериться ему. Я решаюсь довериться вам. Не помочь ли мне вам узнать ребенка? Слишком было бы глупо говорить откровенно в настоящую минуту. Я сделаю только неясный намек. Позвольте мне употребить поэтическое выражение и сказать, что молодая особа покрыта тайной с головы до ног. Если я обращаюсь к настоящему лицу, то позволю себе назначить место свидания.
Отправьтесь завтра на мост, ведущий через реку около Кенсингтонского сада, держа белый платок в руке. Вы встретите обманутую женщину, которой отдали несчастного ребенка в Рамсгэте, и убедитесь, что доверяетесь людям, действительно достойным вашего доверия».
Жервей вложил это возмутительное письмо в конверт и адресовал его мистрис Фарнеби. Он собственноручно опустил его в почтовый ящик в этот же вечер.
Глава XXV
– Руфус! Мне не нравится, как вы смотрите на меня, вы как будто думаете…
– Говорите не стесняясь. Что я думаю?
– Вы думаете, что я забыл Регину. Вы не верите, что я люблю ее по-прежнему. Дело в том, что вы старый холостяк.
– Это так, но что же в том худого?
– Вы не понимаете…
– Вы ошибаетесь, мой милый юноша. Я понимаю более, чем вы можете себе представить. Самое умное и рассудительное дело совершили вы сегодня вечером, отдав Салли на попечение этих леди в приюте.
– Прощайте, Руфус. Мы поссоримся, если я останусь здесь долее.
– Прощайте, Амелиус. Мы не поссоримся, сколько бы вы здесь ни оставались.
Доброе дело было сделано, жертва, тяжелая жертва была принесена. Мистрис Пейзон по своим зрелым летам могла говорить Амелиусу прямо, серьезно и настоятельно о необходимости его разлуки с Салли без малейшего затруднения.
– Вы видели сами, – сказала она, – что действия этого маленького учреждения зиждутся на неизменном терпении и снисходительности. Что касается Салли, вы можете быть уверены, что она никогда не услышит жесткого слова, не встретит сурового взора, пока она находится на нашем попечении. Ужасное небрежение, от которого так страдала девочка, будет заглажено и заменено нежностью. Если она не будет счастлива между нами, пускай она оставит приют, если пожелает этого, через шесть недель. Сами же вы должны обратить внимание на свое положение, что выйдет из того, если вы возьмете ее к себе. Ваш друг Руфус говорил мне, что вы скоро женитесь. Подумайте, как могут перетолковать ваши поступки, какие сплетни могут рано или поздно дойти до слуха молодой леди, вашей невесты, и какие гибельные могут быть от того последствия. Вспомните, кто научил нас молиться от избавления от искушения, и довершите начатое вами доброе дело, оставив Салли среди друзей и сестер этого приюта.
Что мог ответить на это порядочный человек? После всего сказанного Руфусом и доктором, Амелиусу ничего более не оставалось, как уступить. Он просил, чтоб ему позволили писать Салли и видеться с ней впоследствии, когда она свыкнется со своей новой жизнью. Мистрис Пейзон согласилась на обе просьбы. Руфус искренно поздравил его с таким решением, как дверь вдруг быстро распахнулась и простенькая Салли кинулась в комнату, сопровождаемая прислужницей, в высшей степени изумленной.
– Она показала мне спальню, – с негодованием вскричала Салли, указывая на женщину, – и спросила меня, нравится ли мне спать тут. – Она повернулась к Амелиусу, взяла его за руку и потащила вон. Непреодолимое чувство недоверия овладело ей при виде этой усердной прислужницы. – Я не останусь здесь, – сказала она. – Я уйду с вами.
Амелиус взглянул на мистрис Пейзон. Салли тащила его к двери. Он всячески старался успокоить ее, улыбался, ласково увещевал ее. Но его честное, благородное лицо, всегда говорившее правду, и теперь сказало ей истину. Бедное создание, со своим слабым разумом не способное рассуждать, но способное чувствовать, посмотрело на него и прочло на лице его свой приговор. Она выпустила его руку, поникла головой и без слез, безмолвно упала к ногам его.
Прислужница тотчас же подняла ее и усадила на софу. Мистрис Пейзон видела, как Амелиус мужественно боролся с собой, и почувствовала к нему уважение. Отвернувшись на минуту, она написала несколько строк и возвратилась к нему.
– Уезжайте прежде, чем она придет в чувство, – прошептала она, – и отдайте эту записку извозчику. Вы не беспокойтесь о ней, – говорила добрая женщина. – Я останусь с ней на ночь и употреблю все усилия, чтобы примирить ее с новой жизнью.
Она протянула руку. Амелиус молча поцеловал ее. Руфус вывел его вон. Ни одно слово не слетело с уст его за всю дорогу до Лондона.
Душа его была взволнована разными мыслями, кроме мысли о Салли. Он думал о своем будущем, омраченном сомнительным брачным сговором. Оставшись наедине с Руфусом к концу вечера, он не понял, истолковал в дурную сторону симпатию, с которой относился к нему добрый американец. Их спальни были близко одна к другой. Руфус слышал, как он беспокойно ходил взад и вперед и время от времени разговаривал сам с собой. Несколько минут спустя все стихло. Он, очевидно, устал и лег отдохнуть, что было для него весьма необходимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55