– А вы подумали о том? – спросил Амелиус.
– Я слишком глупа для этого, – сказала она, покачав головой. – Меня надоумила та девушка, что хотела утопиться. «Вы непременно решились бежать?» – спросила она меня. «Да», – отвечала я ей. «В таком случае вы пойдете к человеку, делавшему эту фотографию, он должен знать место», – заявила она. Я расспрашивала у всех о месте его жительства, нашла его, и он сказал мне ваш адрес. Он добрый человек, он предложил мне стакан вина, так как нашел, что у меня очень утомленный вид. Я сказала ему, что мы, вы и я, ваша служанка, придем к нему на днях сфотографироваться. Могу я сказать старому чудаку французу, что он может убираться теперь, как я пришла к вам? – Простота, с которой она обнаруживала свою ревность к Тофу, заставила Амелиуса улыбнуться. Салли, наблюдавшая за малейшим изменением в его лице, сейчас же сделала из этого свое заключение. – Ах! – радостно воскликнула она, – я буду убирать вашу комнату чище, чем он. Я заметила пыль на занавесях, когда скрывалась от вас.
Амелиус подумал о своем сне.
– Вы выходили из-за занавески, когда я спал? – спросил он.
– Да, мне нечего было бояться вас, когда вы спали. Мне было удобно смотреть, на вас, и я вас поцеловала. – Она сделала это признание без малейшего смущения, ее прекрасные голубые глаза смотрели ему прямо в лицо. – Но вы спали беспокойно, – продолжала она, – и я испугалась, погасила лампу и думала, что если вы будете меня бранить, то мне легче будет снести это в темноте.
Амелиус слушал в удивлении. Так он видел наяву то, что казалось ему грезой. Между ним и Салли была какая-то таинственная симпатия. Эти тайные рассуждения были прерваны вопросом Салли.
– Могу я снять свою шляпу и привести в порядок свой туалет. – Некоторые мужчины сказали бы нет, но Амелиус не принадлежал к числу их.
Из библиотеки была дверь в диванную, спальня Амелиуса находилась на другом конце коттеджа. Когда Салли увидела комнату, приготовленную Тофом, она остановилась в дверях в безмолвном удивлении перед представившейся ей роскошью. От времени до времени Амелиусу слышался плеск воды и безыскусная английская песня, от которой и произошло ее имя. Потом она постучала в дверь и спросила из-за нее: «Здесь есть духи на столе, можно мне взять немножко?» Потом Тоф постучался в другую дверь, выходившую в коридор, и спросил, скоро ли прелестная молодая мисс будет готова к ужину? Салли как будто уже имела свое место в маленьком хозяйстве. «Что мне делать?» – спрашивал себя Амелиус. Тоф, вошедший в эту минуту в комнату, почтительно ответил: «Поторопите молодую особу, сэр, не то салми остынет».
Она вышла из своей комнаты, осторожно ступая больными ногами, такая свеженькая, такая прелестная, что Тоф, залюбовавшись ею, не так, как следовало, свернул салфетку, что случилось с ним первый раз в жизни.
– Прикажете шампанского, сэр, – спросил он потихоньку Амелиуса. Явились куропатки, одушевляющее вино заискрилось в стаканах, Тоф превзошел самого себя за ужином. Салли забыла о приюте, забыла ужасные улицы и смеялась, веселилась, как самая счастливая девушка на свете. Амелиус, оживившись в приятной атмосфере юности и хорошего, веселого настроения, стряхнул с себя заботу об ответственности и стал хорошим товарищем. Пылкая веселость этого вечера доходила уже До высшей степени, страшный признак долга, приличий, благоразумия давно исчез из комнаты, как вдруг Немезида, богиня возмездия, возвестила о своем прибытии стуком колес и потом решительным, громким звонком.
В комнате наступила мертвая тишина. Амелиус и Салли смотрели друг на друга. Опытный Тоф тотчас же смекнул в чем дело.
– Это ее отец или мать? – спросил он Амелиуса с беспокойством. Услышав, что она не знает ни отца, ни матери, он весело щелкнул пальцами и на цыпочках отправился в зал. – У меня родилась идея, – прошептал он. – Послушаем.
Послышался высокий, решительный женский голос, говоривший, по-видимому, с извозчиком.
– Доложите, что я приехала от мистрис Пейзон и должна немедленно видеть мистера Гольденхарта.
Салли задрожала и побледнела. «Надзирательница, – тихо пробормотала она. – О, не впускайте ее сюда». Мистер Гольденхарт увел перепуганную девушку в библиотеку, Тоф последовал за ними, почтительно спрашивая, что значит «надзирательница». Получив необходимые объяснения, он решил, что надзирательница означает женщину, которая держит прелестных девушек в плену, отворил дверь библиотеки и ушел в зал. Облегчив таким образом свою душу, он вернулся к своему господину и, подняв пальцы, представил, что натягивает нос.
– Я полагаю, сэр, что вам вовсе нет надобности видеть эту бешеную женщину? – сказал он. Прежде чем Амелиус успел что-нибудь ответить, раздался снова звонок, возвещавший, что бешеная женщина желает видеть Амелиуса. Тоф прочел желание своего господина на его лице. Этот непредвиденный случай, однако, не застал его врасплох, он также готов был справиться с надзирательницей, как справился с ужином. «Ставни закрыты, занавеси спущены, – напомнил он своему господину. – Света не видать снаружи. Пускай ее звонит, мы все спать легли». Он обратился к Салли, восхищаясь своей выдумкой. «Что думаете вы об этом, мисс?» Когда он произносил эти слова, раздался третий звонок. «Звони, госпожа надзирательница! – воскликнул он. – Мы все уснули, попробуй разбудить нас». Четвертый звонок был последний. Резкий треск возвестил о том, что проволока была порвана, и вслед затем зазвенела железная ручка, упавшая на каменистую дорожку сада. Калитка, так же как и люди, была избавлена от нападений матроны. «Успокойтесь, мисс, – сказал Тоф, – если б она вздумала перелезть через калитку, то напоролась бы на гвозди. – В следующую минуту стук отъезжавшего экипажа возвестил о неудаче надзирательницы и решил вопрос о ночлеге Салли».
Она молча сидела у окна, когда Тоф вышел из комнаты, открыла занавески и посмотрела на темное небо.
– Что вы смотрите? – спросил Амелиус.
– Я смотрю на звезды.
Амелиус подошел к окну.
– Сегодня нет звезд, – заметил он.
Она опустила занавеску.
– Я думала о вечерах, проведенных мною в приюте. Днем, вы знаете, я занималась чтением и писанием. Я хотела научиться. Мое сердце замирало от страха, что вы презираете такое невежественное создание, как я. Я всегда старательно готовила свои уроки. Я мечтала о том, что сделаю вам сюрприз, написав вам хорошенькое письмо. Одна из учительниц (она оставила школу) была очень добра ко мне. Я привыкла разговаривать с ней, и когда я что-нибудь не правильно говорила, она исправляла и учила меня. Она говорила, что вы будете лучшего обо мне мнения, если я буду хорошо выражаться, и я стала говорить лучше, не правда ли? Это все происходило днем, самое тяжелое время приходило с наступлением ночи, когда другие девушки спали, а я думала о том, как я далеко от вас. Я вставала, завертывалась в одеяло и подходила к окну. В хорошие ночи звезды были моим обществом. Были две звезды, очень близкие друг к другу, которые я полюбила. Не смейтесь, я привыкла думать, что одна из них – вы, другая – я. Я загадывала, который из нас умрет, вы или я, прежде чем я вас увижу. И почти всегда случалось, что моя звезда исчезала прежде вашей. Боже, как я плакала! Мне казалось, что я никогда больше вас не увижу. Я и убежала от этого. Вам нечего говорить, это было так глупо, что мне теперь стыдно за себя. Мне хотелось увидеть сегодня вечером вашу и мою звезду. Я сама не знаю зачем. Ах, я так люблю вас! – Она опустилась на колени, взяла его руку и прижала к своей голове. – Она так горит, – сказала она, – и ваша добрая рука освежит ее.
Амелиус ласково поднял ее и повел к двери.
– Моя бедная Салли, вы совсем истомлены и нуждаетесь в отдыхе и сне. Простимся.
– Я сделаю все, что бы вы мне ни велели, – отвечала она. – Если мистрис Пейзон придет завтра, вы не позволите ей увезти меня? Благодарю вас. Покойной ночи.
Она обвила своими руками его шею, с чистой, невинной фамильярностью, приподнялась на цыпочках и поцеловала его как сестра.
Салли давно уже спала в своей постели, а Амелиус все еще сидел у камина в библиотеке, погруженный в думы.
Воспоминание о чувствах и мечтаниях молодой девушки, так безыскусственно обрисовавшихся в рассказе о звездах, служивших ей «обществом», не только растрогали и заинтересовали его, но наполнили его душу тревогой и сомнением за будущее. Таинственное влияние, под которым совершалось развитие девушки, действовало нравственно и физически. Пройдут безвредно недели и месяцы, но наступит время, когда их невинные отношения подвергнутся опасности. Амелиус, не способный ни на чем остановиться, смутно сознавал эту истину. Выражение лица его было тревожно, когда он зажег свечу и пошел в свою спальню. «Я не могу уяснить себе как следует, как должен я поступить, – размышлял он. – Когда же это кончится?»
Глава XXXI
На следующее утро в восемь часов Тоф разбудил Амелиуса. Принесли письмо с надписью «Весьма срочное» и, посланный ожидал ответа.
Письмо было от мистрис Пейзон. Она писала коротко и ясно. После, безуспешного посещения надзирательницы мистрис Пейзон заявляла:
«Я требую, чтоб вы немедленно дали мне знать, где Салли нашла убежище, у вас ли провела она ночь. Если это было так, как я полагаю, то мне остается только уведомить вас, что двери приюта согласно с нашими правилами закрыты для нее навсегда. Если же я ошибаюсь, то моя обязанность объявить немедленно о том полиции».
Амелиус стал отвечать под впечатлением минуты, как это было ему свойственно. Он писал с горячностью о бесчеловечных и нехристианских правилах приюта. Не дошел еще он и до половины своих рассуждений, как посланный заявил, что ему приказано возвратиться, как можно скорее и что он надеется, что мистер Гольденхарт не поставит его в затруднительное положение, долго задерживая его. Прерванный среди прилива своего красноречия, Амелиус с досадой оставил свои увещания неоконченными и ответил мистрис Пейзон, написав ей деловым тоном всего одну строку:
«Уведомляю вас, что вы не ошиблись».
После минутного размышления он нашел, что такой ответ леди будет не только невежлив, но в отношении мистрис Пейзон лично покажет еще его неблагодарность. Третья попытка оказалась удачнее.
«Салли провела ночь у меня, как гостья. Она страдала от сильной усталости, было бы бесчеловечно отослать ее назад в таком состоянии. Очень сожалею о вашем решении, но беспрекословно покоряюсь ему. Вы как-то сказали, что, безусловно, верите в чистоту моих намерений. Отдайте мне эту справедливость, верьте мне, хотя бы вы и порицали мои поступки».
Отправив эти строки, на душе Амелиуса как будто стало легче. Он отправился в библиотеку и прислушался, нет ли движения в комнате Салли. Полнейшая тишина известила его, что измученная накануне девушка еще спала. Он распорядился, чтоб ее не беспокоили, а сам пошел завтракать.
Он сидел еще за столом, как появился Тоф с таинственным видом и шепотом доложил ему: «Пришла еще другая».
– Другая, – повторил Амелиус. – Что хотите вы сказать?
– Она не похожа на прелестную маленькую мисс, – продолжал Тоф. – На этот раз это дьявольская красота, как мы выражаемся во Франции. Она не доверяет мне и кажется сильно взволнованной, и то и другое нехорошие признаки. Не избавить ли мне вас от нее, пока та мисс спит?
– Не сказала она своего имени? – спросил Амелиус. Тоф отвечал с чужестранным акцентом:
– Только одно имя: Фейфей.
– Вы хотите сказать Феба?
– А разве я не так сказал, сэр?
– Приведите ее сюда.
Тоф посмотрел на дверь в комнату Салли, пожал плечами и повиновался приказанию.
Вошла Феба, бледная и взволнованная. Ее обычная самоуверенность исчезла, она остановилась у порога, точно боялась ступить в комнату.
– Войдите и садитесь, – сказал Амелиус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55