– Говорите мне правду, и я так же буду говорить с вами. Он оплел меня и надул. Если он то же самое сделал с вами, то в ваших собственных интересах требуется не терять время и постараться найти его. Полиция может еще задержать его. Взял он у вас деньги?
Женщина говорила серьезно, весьма серьезно, это доказывали ее глаза и ее голос. Она стояла как живое олицетворение подозрений и опасений, описанных мистрис Фарнеби в письме к Амелиусу. В ее руках была власть, мистрис Фарнеби чувствовала это вопреки своей воле. Она созналась, что дала денег Жервею.
– Послали вы их ему или дали самому? – спросила Соулер.
– Я дала их ему.
– Когда?
– Вчера вечером.
Мистрис Соулер сжала кулаки в припадке бессильной ярости.
– Это подлейший мошенник, какой только может быть на свете! – с гневом вскричала она, – а вы страшнейшая дура! Надевайте шляпку и пойдемте в полицию. Если вы получите обратно свои деньги прежде, чем он истратит их, то не забудьте, что этим вы обязаны мне.
Наглость этой женщины вывела из себя мистрис Фарнеби. Она указала на дверь.
– Вы наглая тварь, – сказала она. – Мне не о чем говорить с вами.
– Вам не о чем говорить со мной, – повторила Соулер. – Вы все устроили между собой с этим молодым человеком. – Она презрительно захохотала. – Вы думаете еще увидеть его?
– Я увижу его сегодня в десять часов утра, – отвечала она разгорячившись.
– И вместе с ним потерянную молодую леди?
– Не смейте говорить о моей потерянной дочери! Я не желаю от вас слышать о ней!
Мистрис Соулер села.
– Посмотрите на часы, – сказала она. – Я останусь здесь до десяти часов. Вам придется поднять скандал в доме, если вы захотите меня выгнать отсюда. Я должна дождаться здесь десяти часов.
Совсем уже готовая на резкий ответ, мистрис Фарнеби, однако, сдержалась.
– Вы хотите вызвать меня на ссору, но вам не удастся испортить счастливейшее утро в моей жизни. Можете дожидаться здесь.
Она отворила дверь в свою спальню и удалилась туда. Совершенно неспособная почувствовать себя оскорбленной при подобном поступке, Соулер с сардонической улыбкой посмотрела на дверь и стала ждать.
Часы в зале пробили десять. Мистрис Фарнеби вернулась в столовую и стала ходить взад и вперед по комнате, беспрестанно приближаясь к окну.
– Видите его? – спросила Соулер.
Его и следа не было. Мистрис Фарнеби придвинула стул к окну и села. Руки ее были холодны как лед. Она, не спуская глаз, смотрела на улицу.
– Теперь я могу объяснить случившееся, – решила мистрис Соулер. – Я человек податливый, вы знаете, и я должна поговорить с вами. Сначала о деньгах. Взял у вас молодой человек денег на путешествие? Он должен был отправиться в чужие края, чтоб привезти оттуда вашу дочь? Угадала я? Я так хорошо знаю его. А что случилось вчера вечером, скажите, пожалуйста. Обещал он вам привезти ее? Сказал он вам, что не покажет ее до тех пор, пока вы не заплатите ему издержки на путешествие и не вознаградите за труд? И вы забыли мои предостережения и поверили ему? Видите, я верно отгадала. Что же не видно его?
Мистрис Фарнеби посмотрела в окно. Ее обращение совершенно изменилось, она стала весьма вежливой с мучившей ее женщиной.
– Прошу извинить меня, сударыня, если я оскорбила вас, – сказала она тихо. – Я очень расстроена, я так беспокоюсь о моей бедной дочери. Вы, может быть, сами мать. Вы не должны пугать меня, вы должны мне сочувствовать. – Она остановилась и прижала руку к голове. – Он сказал мне вчера вечером, – продолжала она тихо и как бы бессознательно, что моя бедная девочка у него на квартире, что она утомлена долгим путешествием, нуждается в отдыхе, прежде чем придет ко мне. Я просила его сказать мне свой адрес и позволить пойти туда. Он уверял, что она спит и ее не нужно беспокоить. Я сказала, что пройду на цыпочках и только посмотрю на нее, я предлагала ему денег вдвое больше, чем обещала, но он оставался непреклонным. Он только и твердил, что я должна подождать до завтра, и потом простился, пожелав мне покойной ночи. Я было бросилась за ним, но упала на лестнице, мне стало дурно. Сбежавшиеся жители этого дома были очень добры ко мне. – Она снова обернулась к окну и стала смотреть на улицу. – Я должна быть терпеливой, – прибавила она, – он только немножко опоздал.
Мистрис Соулер встала и сильно ударила ее по плечу.
– Все ложь! – проговорила она. – Он столько же знает, где ваша дочь, сколько я, и он скрылся с вашими деньгами.
От прикосновения ненавистной женщины в мистрис Фарнеби вспыхнул прежний гнев. Ее характер снова показал себя.
– Вы лжете! – воскликнула она. – Оставьте мою комнату.
Когда она произносила эти слова, отворилась дверь, и в комнату вошла служанка с письмом в руках. Мистрис Фарнеби взяла его машинально и посмотрела на адрес.
Почерк Жервея был ей знаком. Она тотчас же узнала его, и жизнь, казалось, готова была ее покинуть. Она стояла бледная и безмолвная, держа в руках нераспечатанное письмо.
Наблюдая за ней с коварным любопытством и вполне владея собою, мистрис Соулер посмотрела на письмо и в свою очередь узнала почерк.
– Постойте, – закричала она горничной, которая только что приблизилась к двери, – на письме нет штемпеля, кто же принес его? Ждет посланный ответа?
Почтенная женщина отвечала кратко и неохотно.
– Нет.
– Принес мужчина или женщина? – был следующий вопрос.
– Должна я отвечать этой госпоже, сударыня, – обратилась служанка к мистрис Фарнеби.
– Отвечайте мне немедленно, – приказала Соулер. – Этого требуют собственные интересы мистрис Фарнеби. Неужели вы не видите, что она не в состоянии говорить.
– Хорошо, – отвечала служанка, – это был мужчина.
– Косой.
– Да.
– В какую сторону он пошел?
– К северу.
Мистрис Соулер бросила письмо на стол и поспешно выбежала из комнаты. Служанка приблизилась к мистрис Фарнеби.
– Вы еще не читали своего письма, сударыня, – сказала она.
– Нет, – бессознательно отвечала мистрис Фарнеби, – я еще не открывала его.
– Боюсь, что оно содержит дурные вести, сударыня.
– Да, полагаю, что так.
– Могу я что-нибудь сделать для вас?
– Нет, благодарю вас. Да, одно. Распечатайте письмо.
Странное было поручение. Служанка удивлялась, но повиновалась. Она была добросердечная женщина, жалела бедную леди. Но движимая любопытством, она спросила, как только вынула письмо из конверта: «Должна я прочесть его, сударыня?»
– Нет, положите его на стол. Я позвоню, когда вы мне понадобитесь.
Мать осталась одна, одна со смертным приговором, ожидавшим ее на столе.
Часы пробили половину одиннадцатого. Она в первый раз пошевелилась после получения письма, встала, подошла к окну и посмотрела на улицу. Это продолжалось не более минуты. Она вернулась опять, сказала с презрением к себе: «Какая я безумная!» и взяла развернутое письмо.
Она посмотрела на него и положила его назад.
– Зачем я буду читать его? – проговорила она про себя, – ведь я не читая знаю, что в нем написано.
На стене в деревянных рамах висели иллюстрации, на одной из них была изображена сцена спасения после кораблекрушения, на переднем плане мать обнимает дочь, вызволенную из пучин спасательной шлюпкой. Внизу подписано: «Благость провидения». Мистрис Фарнеби несколько минут смотрела на нее с особенным вниманием. «Провидение ей благоприятствовало, – пробормотала она, – мне – нет».
Подумав немного, она отправилась в свою спальню, вынула из шкатулки какие-то бумаги. Оказались рецепты. Она вернулась к камину, на нем стояли два пузырька с лекарствами. Она взяла один из них, в нем была какая-то бесцветная жидкость. На ярлычке значилась доза «две столовых ложки», и также номер, соответствовавший номеру рецепта. Она прочитала рецепт. Это была микстура из двууглекислой соды и синильной кислоты для облегчения пищеварения. Она посмотрела на число и вспомнила о редком случае, когда она прибегла к помощи врача. Это было серьезное нездоровье, случившееся с нею после парадного обеда, данного хорошими ее знакомыми. Она очень умеренно поела какого-то кушанья, от которого пострадали и некоторые другие гости. Потом оказалось, что это кушанье было изготовлено в медной, нелуженой кастрюле. У нее случилось расстройство пищеварения, и только вследствие чего доктор и прописал ей это лекарство. Она выпила две ложки, хотя со своим здоровым темпераментом она презирала лекарства. Микстура и теперь была в склянке.
Она о чем-то задумалась, потом пошла опять к камину и взяла другую склянку.
В ней тоже была бесцветная жидкость, склянка была меньше, и лекарство было не тронуто. Она с необычайным вниманием рассматривала разницу пузырьков. Она имела также рецепт этого лекарства, но не оригинал, а копию, сделанную аптекарем по просьбе знакомого. Дата, значившаяся на ней, показывала, что он выписан три года тому назад. На кусочке бумажки, приколотой к рецепту, имелось несколько строк, написанных женской рукой: «Я не думаю, моя дорогая, чтоб с вашим здоровьем и сложением вам понадобилось когда-нибудь тоническое средство. Но на всякий случай прилагаю рецепт. Будьте осторожны, принимая лекарство, в нем яд». В рецепте три составных части: стрихнин, хинин и хлористоводородная кислота. Предписывалось принимать по пятнадцати капель в воде. Мистрис Фарнеби зажгла спичку и сожгла записку своей приятельницы. «Давно уж я собиралась покончить с собою, – думала она, глядя на горевшую бумагу, – почему же не привести в исполнение этого намерения?»
Уничтожив бумагу, она убрала рецепт для пищеварения в шкатулку, несколько минут оставалась в нерешимости, потом открыла окно спальни и осмотрела маленький, пустынный дворик. Она вылила содержимое второго маленького пузырька во двор и поставила его пустой на камин. После вторичной непродолжительной нерешимости она вернулась в столовую со склянкой микстуры и с копией рецепта.; в котором был выписан стрихнин.
Она поставила склянку на стол и, усевшись подле камина, взялась за звонок. Как ни было тепло в комнате, она дрожала от холода. Не предчувствовала ли ее горячая натура возникших в ней намерений и не содрогалась ли от них? Вместо того чтоб позвонить она склонилась к огню и старалась согреться.
– Другие женщины искали бы облегчения в слезах, – подумала она. – Желала бы я быть похожей на других женщин.
Грустная истина заключалась в этом желании. Для нее не было облегчения в слезах, забвения в обмороках. Сильный организм этой женщины не имел снисхождения к невыразимым мукам, терзавшим ее душу. Он удивительно противостоял всему: он превращал ее как бы в камень или железо.
Она отвернулась от огня, сама удивляясь себе.
– Какая низость, мне бояться смерти! Зачем буду я жить?
Лежавшее на столе письмо попало ей на глаза. «Теперь прочтем его», – сказала она, взяла письмо и стала читать.
«Все, что я могу для вас сделать как джентльмен, это избавить вас от дальнейших недоумений и ожиданий. Вы не увидите меня сегодня в десять часов по той простой причине, что я не знаю и никогда не знал, где находится ваша дочь. Желал бы быть богатым, чтоб возвратить вам ваши деньги. Но так как не имею на то никакой возможности, то хочу дать вам добрый совет. Если вы будете когда-нибудь сообщать свои тайны мистеру Гольденхарту, то позаботьтесь о том, чтоб никто не мог вас слышать».
Она прочла эти ужасные строки, не потеряв, по-видимому, своего самообладания. Ее ум не утруждался мыслью о том, кто подслушал и изменил ей. Для обыкновенного любопытства, для обыкновенных ощущений она была нравственно мертва.
Одна мысль овладела ею, мысль об обманувшем ее мужчине.
– Если б он попался мне, я впилась бы в горло его руками и задушила бы его! Но так как… – Преследуя свою мысль, она бросила письмо в огонь и позвонила.
– Снесите это в ближайшую аптеку, – сказала она, отдавая служанке рецепт на стрихнин, – подождите там и принесите мне лекарство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Женщина говорила серьезно, весьма серьезно, это доказывали ее глаза и ее голос. Она стояла как живое олицетворение подозрений и опасений, описанных мистрис Фарнеби в письме к Амелиусу. В ее руках была власть, мистрис Фарнеби чувствовала это вопреки своей воле. Она созналась, что дала денег Жервею.
– Послали вы их ему или дали самому? – спросила Соулер.
– Я дала их ему.
– Когда?
– Вчера вечером.
Мистрис Соулер сжала кулаки в припадке бессильной ярости.
– Это подлейший мошенник, какой только может быть на свете! – с гневом вскричала она, – а вы страшнейшая дура! Надевайте шляпку и пойдемте в полицию. Если вы получите обратно свои деньги прежде, чем он истратит их, то не забудьте, что этим вы обязаны мне.
Наглость этой женщины вывела из себя мистрис Фарнеби. Она указала на дверь.
– Вы наглая тварь, – сказала она. – Мне не о чем говорить с вами.
– Вам не о чем говорить со мной, – повторила Соулер. – Вы все устроили между собой с этим молодым человеком. – Она презрительно захохотала. – Вы думаете еще увидеть его?
– Я увижу его сегодня в десять часов утра, – отвечала она разгорячившись.
– И вместе с ним потерянную молодую леди?
– Не смейте говорить о моей потерянной дочери! Я не желаю от вас слышать о ней!
Мистрис Соулер села.
– Посмотрите на часы, – сказала она. – Я останусь здесь до десяти часов. Вам придется поднять скандал в доме, если вы захотите меня выгнать отсюда. Я должна дождаться здесь десяти часов.
Совсем уже готовая на резкий ответ, мистрис Фарнеби, однако, сдержалась.
– Вы хотите вызвать меня на ссору, но вам не удастся испортить счастливейшее утро в моей жизни. Можете дожидаться здесь.
Она отворила дверь в свою спальню и удалилась туда. Совершенно неспособная почувствовать себя оскорбленной при подобном поступке, Соулер с сардонической улыбкой посмотрела на дверь и стала ждать.
Часы в зале пробили десять. Мистрис Фарнеби вернулась в столовую и стала ходить взад и вперед по комнате, беспрестанно приближаясь к окну.
– Видите его? – спросила Соулер.
Его и следа не было. Мистрис Фарнеби придвинула стул к окну и села. Руки ее были холодны как лед. Она, не спуская глаз, смотрела на улицу.
– Теперь я могу объяснить случившееся, – решила мистрис Соулер. – Я человек податливый, вы знаете, и я должна поговорить с вами. Сначала о деньгах. Взял у вас молодой человек денег на путешествие? Он должен был отправиться в чужие края, чтоб привезти оттуда вашу дочь? Угадала я? Я так хорошо знаю его. А что случилось вчера вечером, скажите, пожалуйста. Обещал он вам привезти ее? Сказал он вам, что не покажет ее до тех пор, пока вы не заплатите ему издержки на путешествие и не вознаградите за труд? И вы забыли мои предостережения и поверили ему? Видите, я верно отгадала. Что же не видно его?
Мистрис Фарнеби посмотрела в окно. Ее обращение совершенно изменилось, она стала весьма вежливой с мучившей ее женщиной.
– Прошу извинить меня, сударыня, если я оскорбила вас, – сказала она тихо. – Я очень расстроена, я так беспокоюсь о моей бедной дочери. Вы, может быть, сами мать. Вы не должны пугать меня, вы должны мне сочувствовать. – Она остановилась и прижала руку к голове. – Он сказал мне вчера вечером, – продолжала она тихо и как бы бессознательно, что моя бедная девочка у него на квартире, что она утомлена долгим путешествием, нуждается в отдыхе, прежде чем придет ко мне. Я просила его сказать мне свой адрес и позволить пойти туда. Он уверял, что она спит и ее не нужно беспокоить. Я сказала, что пройду на цыпочках и только посмотрю на нее, я предлагала ему денег вдвое больше, чем обещала, но он оставался непреклонным. Он только и твердил, что я должна подождать до завтра, и потом простился, пожелав мне покойной ночи. Я было бросилась за ним, но упала на лестнице, мне стало дурно. Сбежавшиеся жители этого дома были очень добры ко мне. – Она снова обернулась к окну и стала смотреть на улицу. – Я должна быть терпеливой, – прибавила она, – он только немножко опоздал.
Мистрис Соулер встала и сильно ударила ее по плечу.
– Все ложь! – проговорила она. – Он столько же знает, где ваша дочь, сколько я, и он скрылся с вашими деньгами.
От прикосновения ненавистной женщины в мистрис Фарнеби вспыхнул прежний гнев. Ее характер снова показал себя.
– Вы лжете! – воскликнула она. – Оставьте мою комнату.
Когда она произносила эти слова, отворилась дверь, и в комнату вошла служанка с письмом в руках. Мистрис Фарнеби взяла его машинально и посмотрела на адрес.
Почерк Жервея был ей знаком. Она тотчас же узнала его, и жизнь, казалось, готова была ее покинуть. Она стояла бледная и безмолвная, держа в руках нераспечатанное письмо.
Наблюдая за ней с коварным любопытством и вполне владея собою, мистрис Соулер посмотрела на письмо и в свою очередь узнала почерк.
– Постойте, – закричала она горничной, которая только что приблизилась к двери, – на письме нет штемпеля, кто же принес его? Ждет посланный ответа?
Почтенная женщина отвечала кратко и неохотно.
– Нет.
– Принес мужчина или женщина? – был следующий вопрос.
– Должна я отвечать этой госпоже, сударыня, – обратилась служанка к мистрис Фарнеби.
– Отвечайте мне немедленно, – приказала Соулер. – Этого требуют собственные интересы мистрис Фарнеби. Неужели вы не видите, что она не в состоянии говорить.
– Хорошо, – отвечала служанка, – это был мужчина.
– Косой.
– Да.
– В какую сторону он пошел?
– К северу.
Мистрис Соулер бросила письмо на стол и поспешно выбежала из комнаты. Служанка приблизилась к мистрис Фарнеби.
– Вы еще не читали своего письма, сударыня, – сказала она.
– Нет, – бессознательно отвечала мистрис Фарнеби, – я еще не открывала его.
– Боюсь, что оно содержит дурные вести, сударыня.
– Да, полагаю, что так.
– Могу я что-нибудь сделать для вас?
– Нет, благодарю вас. Да, одно. Распечатайте письмо.
Странное было поручение. Служанка удивлялась, но повиновалась. Она была добросердечная женщина, жалела бедную леди. Но движимая любопытством, она спросила, как только вынула письмо из конверта: «Должна я прочесть его, сударыня?»
– Нет, положите его на стол. Я позвоню, когда вы мне понадобитесь.
Мать осталась одна, одна со смертным приговором, ожидавшим ее на столе.
Часы пробили половину одиннадцатого. Она в первый раз пошевелилась после получения письма, встала, подошла к окну и посмотрела на улицу. Это продолжалось не более минуты. Она вернулась опять, сказала с презрением к себе: «Какая я безумная!» и взяла развернутое письмо.
Она посмотрела на него и положила его назад.
– Зачем я буду читать его? – проговорила она про себя, – ведь я не читая знаю, что в нем написано.
На стене в деревянных рамах висели иллюстрации, на одной из них была изображена сцена спасения после кораблекрушения, на переднем плане мать обнимает дочь, вызволенную из пучин спасательной шлюпкой. Внизу подписано: «Благость провидения». Мистрис Фарнеби несколько минут смотрела на нее с особенным вниманием. «Провидение ей благоприятствовало, – пробормотала она, – мне – нет».
Подумав немного, она отправилась в свою спальню, вынула из шкатулки какие-то бумаги. Оказались рецепты. Она вернулась к камину, на нем стояли два пузырька с лекарствами. Она взяла один из них, в нем была какая-то бесцветная жидкость. На ярлычке значилась доза «две столовых ложки», и также номер, соответствовавший номеру рецепта. Она прочитала рецепт. Это была микстура из двууглекислой соды и синильной кислоты для облегчения пищеварения. Она посмотрела на число и вспомнила о редком случае, когда она прибегла к помощи врача. Это было серьезное нездоровье, случившееся с нею после парадного обеда, данного хорошими ее знакомыми. Она очень умеренно поела какого-то кушанья, от которого пострадали и некоторые другие гости. Потом оказалось, что это кушанье было изготовлено в медной, нелуженой кастрюле. У нее случилось расстройство пищеварения, и только вследствие чего доктор и прописал ей это лекарство. Она выпила две ложки, хотя со своим здоровым темпераментом она презирала лекарства. Микстура и теперь была в склянке.
Она о чем-то задумалась, потом пошла опять к камину и взяла другую склянку.
В ней тоже была бесцветная жидкость, склянка была меньше, и лекарство было не тронуто. Она с необычайным вниманием рассматривала разницу пузырьков. Она имела также рецепт этого лекарства, но не оригинал, а копию, сделанную аптекарем по просьбе знакомого. Дата, значившаяся на ней, показывала, что он выписан три года тому назад. На кусочке бумажки, приколотой к рецепту, имелось несколько строк, написанных женской рукой: «Я не думаю, моя дорогая, чтоб с вашим здоровьем и сложением вам понадобилось когда-нибудь тоническое средство. Но на всякий случай прилагаю рецепт. Будьте осторожны, принимая лекарство, в нем яд». В рецепте три составных части: стрихнин, хинин и хлористоводородная кислота. Предписывалось принимать по пятнадцати капель в воде. Мистрис Фарнеби зажгла спичку и сожгла записку своей приятельницы. «Давно уж я собиралась покончить с собою, – думала она, глядя на горевшую бумагу, – почему же не привести в исполнение этого намерения?»
Уничтожив бумагу, она убрала рецепт для пищеварения в шкатулку, несколько минут оставалась в нерешимости, потом открыла окно спальни и осмотрела маленький, пустынный дворик. Она вылила содержимое второго маленького пузырька во двор и поставила его пустой на камин. После вторичной непродолжительной нерешимости она вернулась в столовую со склянкой микстуры и с копией рецепта.; в котором был выписан стрихнин.
Она поставила склянку на стол и, усевшись подле камина, взялась за звонок. Как ни было тепло в комнате, она дрожала от холода. Не предчувствовала ли ее горячая натура возникших в ней намерений и не содрогалась ли от них? Вместо того чтоб позвонить она склонилась к огню и старалась согреться.
– Другие женщины искали бы облегчения в слезах, – подумала она. – Желала бы я быть похожей на других женщин.
Грустная истина заключалась в этом желании. Для нее не было облегчения в слезах, забвения в обмороках. Сильный организм этой женщины не имел снисхождения к невыразимым мукам, терзавшим ее душу. Он удивительно противостоял всему: он превращал ее как бы в камень или железо.
Она отвернулась от огня, сама удивляясь себе.
– Какая низость, мне бояться смерти! Зачем буду я жить?
Лежавшее на столе письмо попало ей на глаза. «Теперь прочтем его», – сказала она, взяла письмо и стала читать.
«Все, что я могу для вас сделать как джентльмен, это избавить вас от дальнейших недоумений и ожиданий. Вы не увидите меня сегодня в десять часов по той простой причине, что я не знаю и никогда не знал, где находится ваша дочь. Желал бы быть богатым, чтоб возвратить вам ваши деньги. Но так как не имею на то никакой возможности, то хочу дать вам добрый совет. Если вы будете когда-нибудь сообщать свои тайны мистеру Гольденхарту, то позаботьтесь о том, чтоб никто не мог вас слышать».
Она прочла эти ужасные строки, не потеряв, по-видимому, своего самообладания. Ее ум не утруждался мыслью о том, кто подслушал и изменил ей. Для обыкновенного любопытства, для обыкновенных ощущений она была нравственно мертва.
Одна мысль овладела ею, мысль об обманувшем ее мужчине.
– Если б он попался мне, я впилась бы в горло его руками и задушила бы его! Но так как… – Преследуя свою мысль, она бросила письмо в огонь и позвонила.
– Снесите это в ближайшую аптеку, – сказала она, отдавая служанке рецепт на стрихнин, – подождите там и принесите мне лекарство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55