Ближе к вечеру я с трудом дохромал до прицепа, волоча за собой мешок с собранным хлопком, изнемогая от жары и жажды и насквозь мокрый от пота. Пальцы опухли от множества уколов и царапин. Я уже собрал сорок один фунт за этот день. А мой урок по-прежнему составлял пятьдесят, и я был уверен, что сейчас в мешке наберется еще десять фунтов. Я надеялся, что мама окажется где-нибудь поблизости от весов, потому что она уж наверняка будет настаивать, чтобы на сегодня я работу закончил и шел домой. А вот Паппи и отец непременно отправят меня обратно в поле, выполнил я урок или нет.
Только они двое имели право взвешивать собранный хлопок. Так что если они оказывались где-то в глубине поля, можно было сделать перерыв, пока они доберутся до прицепа. Возле прицепа их не оказалось, и мне пришла в голову мысль слегка вздремнуть.
Спруилы собрались у другого конца прицепа, в тени. Они сидели на своих набитых хлопком мешках отдыхая, и все смотрели на Трота, который, насколько я мог видеть, не передвинулся за целый день и на десять футов.
Я освободился от наплечной лямки, сбросил мешок и подошел к ним.
— Привет, — сказал кто-то из Спруилов.
— Как Трот? — спросил я.
— Кажись, в порядке, — ответил мистер Спруил. Они закусывали крекерами и венскими сосисками — лучшая закуска для тех, кто работает в поле. Рядом с Тротом сидела Тэлли, которая меня вообще игнорировала.
— У тебя есть что-нибудь пожрать, парень? — вдруг спросил Хэнк, блеснув в мою сторону глазами.
Я был слишком удивлен этим вопросом и ничего не ответил. Миссис Спруил покачала головой и уставилась в землю.
— Так есть или нет? — повторил Хэнк, переместившись, чтобы смотреть мне прямо в лицо.
— Э-э-э... нет, — только и сумел я произнести.
— Ты хотел сказать «Нет, сэр», не так ли? — злобно произнес он.
— Кончай, Хэнк, — сказала Тэлли. Остальные члены семейства как бы ничего не слышали. И все сидели, опустив головы.
— Нет, сэр, — сказал я.
— Нет, сэр, — что? — Голос Хэнка прозвучал еще резче. Было ясно, что ему нравится затевать ссоры. И Спруилы, видимо, не раз были тому свидетелями.
— Нет, сэр, — повторил я.
— Вы, фермеры, уж больно спесивые, знаешь ты это? Думаете, что вы лучше нас, которые с гор, раз уж эта земля ваша и вы платите нам за то, что мы на ней работаем. Так что ли, а, парень?
— Хватит, Хэнк, — сказал мистер Спруил, но в его голосе не хватало твердости. Я надеялся, что вдруг рядом появится отец или Паппи. И уже был готов к тому, что этому семейству придется уехать с нашей фермы.
У меня пересохло в глотке, нижняя губа дрожала от обиды и возмущения. И я не знал, что сказать.
А Хэнк и не собирался успокаиваться. Он прилег, опершись на локоть, и произнес с гнусной улыбочкой:
— Мы все же получше, чем эти «мокрые спины», так вы считаете, да, парень? Кто они такие — просто наемные рабочие! Просто банда недоумков с гор, которые жрут самогон и женятся на собственных сестрах. Так вы думаете, да, парень?!
Он чуть помолчал, словно и впрямь ожидал от меня ответа. Мне хотелось убежать, но я все стоял, уставившись на свои сапоги. Остальные Спруилы, может быть, и жалели меня, но ни один не пришел мне на помощь.
— А у нас дом получше, чем у вас, парень. Веришь, нет? Гораздо лучше!
— Успокойся, Хэнк, — сказала миссис Спруил.
— И побольше! И веранда у нас большая, и крыша жестяная, и без всяких заплат! И еще знаешь, какой у нас дом? Можешь не верить, парень, только дом у нас весь покрашенный! Белой краской! Ты когда-нибудь краску-то видел, а, парень?
При этих словах Бо и Дэйл, тинейджеры, от которых редко можно было услышать хоть звук, начали хихикать, словно хотели утихомирить Хэнка, не задев при этом миссис Спруил.
— Путь он замолчит, мама, — сказала Тэлли, и мои унижения прекратились пусть хотя бы на минутку.
Я перевел взгляд на Трота и с большим удивлением увидел, что он лежит, подперев голову обеими руками, и, широко раскрыв глаза — я его таким никогда еще не видел, — прямо-таки впитывает в себя все подробности нашей односторонней стычки. Он вроде бы даже наслаждался происходящим.
Хэнк глупо улыбнулся Бо и Дэйлу, и те засмеялись еще громче. Мистер Спруил тоже выглядел довольным. Может быть, его слишком часто называли «недоумком с гор».
— Что же это вы, уроды, дома свои не красите? — продолжал орать Хэнк, адресуясь ко мне.
Слово «уроды» доконало всех. Бо и Дэйл прямо-таки зашлись от смеха. Хэнк ржал, довольный удачным выпадом. Все семейство, казалось, вот-вот свалится от смеха. И тут Трот вдруг сказал громко, во весь голос:
— Прекрати, Хэнк!
С произношением у него явно были нелады, имя «Хэнк» прозвучало как «Хен», но все его прекрасно поняли. Смех вдруг прекратился. Все смотрели на Трота, который свирепо уставился на Хэнка. На лице его было написано явное отвращение.
Я уже чуть не плакал, так что тут же повернулся и побежал по полевой дорожке подальше от прицепа, пока они не скрылись из виду. Там я нырнул в заросли хлопчатника и прислушался в надежде услышать родные голоса. Потом сел на горячую землю в окружении стеблей в четыре фута высотой и заплакал. Я ненавидел себя за это, но поделать с собой ничего не мог.
* * *
У самых богатых фермеров прицепы были крыты брезентом, чтобы не давать хлопку разлетаться по дороге к джину. Наш старый брезент был крепко привязан к кузову, оберегая плоды наших трудов, в том числе и те девяносто фунтов, что я лично собрал за последние два дня. Никто из Чандлеров никогда не позволил бы себе везти очередную партию хлопка на джин, чтобы хлопья волокна летели из кузова, как снег, и замусоривали дорогу. Такое часто происходило со многими, так что это уже стало привычным зрелищем в сезон уборки — наблюдать, как деревья и канавы вдоль шоссе 135 постепенно становятся белыми, потому что фермеры спешат к джину со своим урожаем.
Поскольку до предела нагруженный прицеп выглядел великаном в сравнении с нашим пикапом, Паппи на пути в город вел его со скоростью меньше двадцати миль в час. И не произносил при этом ни слова. Мы оба переваривали ужин. Я размышлял о Хэнке и пытался придумать, что делать дальше. Пап-пи же, я уверен, думал только о погоде.
Если рассказать ему о Хэнке, то совершенно ясно, что будет дальше. Он тут же попрет вместе со мной в этот Спруилвилл и устроит дикий скандал. Поскольку Хэнк моложе и крупнее, Паппи наверняка прихватит какую-нибудь палку и будет очень доволен, если пустит ее в ход. Он, конечно, потребует, чтобы Хэнк извинился, а когда тот откажется, Паппи начнет угрожать и оскорблять его. Хэнк наверняка неправильно оценит своего оппонента, так что очень скоро в дело вступит палка. И тогда Хэнка никакие молитвы не спасут. А отец будет вынужден прикрыть Паппи с фланга — со своим ружьем двенадцатого калибра. Женщины будут пребывать в полной безопасности на веранде, но для мамы это будет еще одним унижением — она терпеть не могла, когда Паппи решал дело силой.
Спруилы, зализав полученные раны, соберут свое дырявое барахло и отправятся по дороге на какую-нибудь другую ферму, где их услуги необходимы и будут должным образом оценены, а мы останемся без рабочих рук.
И от меня потребуется собирать больше хлопка.
Так что я не обмолвился ни словом.
Мы медленно тащились по шоссе 135, разгоняя в стороны пучки хлопка, валявшиеся на правой обочине, и глядя на поля, где еще работали отдельные группы мексиканцев, стараясь побольше собрать до темноты.
Я решил, что просто буду избегать Хэнка и остальных Спруилов до тех пор, пока не закончится сбор и они не уберутся обратно в свои горы, к своим роскошным покрашенным домам, к своему самогону и своей привычке жениться на собственных сестрах. А уж потом, зимой, когда мы соберемся у камина в общей комнате и будем вспоминать уборку урожая, я наконец представлю на всеобщее обсуждение все гадости Хэнка. У меня будет куча времени, чтобы должным образом подготовить свой рассказ, я непременно разукрашу его, где следует. Это вполне в традициях Чандлеров.
Надо будет, однако, соблюдать осторожность, рассказывая об их покрашенном доме.
Приближаясь к Блэк-Оуку, мы проехали мимо фермы семейства Кленч. Там жили Фой и Лаверл Кленч и восемь их детей. И все они, я уверен, сейчас все еще были в поле. Никто, даже мексиканцы, не вкалывали так усердно, как Кленчи. Родители были известны как безжалостные погонщики рабочей силы, а их дети как будто даже получали удовольствие от сбора хлопка и от самых прозаических и грязных работ на ферме. Живая изгородь вокруг их переднего двора была тщательнейшим образом подстрижена. Колья ограды стояли совершенно прямо и не нуждались в починке. Огород у них был огромный, а об урожаях с него ходили легенды. Даже их старый грузовик был очень чисто вымыт. Один из детей мыл его каждое воскресенье.
И дом у них был покрашен, первый покрашенный дом на шоссе при подъезде к городу. Краска была белая, а по краям и углам пущена серая полоса. Веранда и крыльцо — темно-зеленые.
После их дома на пути к городу уже все дома были крашеные.
Наш дом был построен еще перед Первой мировой войной, в те времена, когда о водопроводе, канализации и электричестве еще и не слыхали. Снаружи он был обшит досками толщиной в дюйм и шириной шесть дюймов. Доски были дубовые, по всей вероятности, напиленные из дубов, когда-то росших на земле, что мы теперь обрабатывали. Со временем они приобрели светло-коричневый оттенок и стали примерно такого же цвета, как и остальные дома фермеров вокруг Блэк-Оука. Красить их не было необходимости. Вся обшивка содержалась в чистоте и порядке, а кроме того, краска стоит денег.
Но вскоре после того, как мои родители поженились, мама решила, что в доме требуются некоторые улучшения. И начала обрабатывать отца, который стремился угодить молодой жене. Его родители, правда, были против. Паппи и Бабка со страшным упрямством, которое дает только возня с землей, категорически отказались даже обсуждать вопрос о покраске дома. Официальной версией отказа была цена. Это и было передано маме через отца. Никаких ссор не было. И слов тоже. Просто имел место период некоторой напряженности. Четверо взрослых людей продолжали жить в одном доме и старались сохранить сердечность в отношениях.
Мама же поклялась себе, что не допустит, чтобы ее дети выросли на ферме. В один прекрасный день у нее будет дом в городе, может, даже в большом городе. Большой дом со всеми удобствами, с водопроводом и канализацией, с красивыми кустами у крыльца, обшитый крашеными досками, а может, даже и кирпичный.
А слово «краска» вызывало на ферме Чандлеров самую острую реакцию.
* * *
Когда мы добрались до хлопкоочистительного джина, я насчитал одиннадцать прицепов впереди нас. Еще двадцать или около того уже были пусты и стояли сбоку. Они принадлежали тем фермерам, у кого были деньги, чтобы купить два прицепа. Они оставляли один на разгрузке, а второй стоял у них в поле. Мой отец отчаянно хотел заиметь второй прицеп.
Паппи припарковался в конце очереди и пошел к группе фермеров, столпившихся возле одного из прицепов. По тому, как они там сгрудились, я догадался, что они чем-то обеспокоены.
Девять месяцев в году джин простаивал. Это было высокое длинное здание, похожее на коробку из-под обуви, самое большое здание во всем графстве. Но в начале сентября, когда начинался сбор урожая, он оживал. А в самый разгар уборочной страды он работал весь день и всю ночь, останавливаясь только вечером по субботам и утром по воскресеньям. Его компрессоры и хлопкоочистительные машины ревели и гремели так сильно, что их было слышно по всему Блэк-Оуку.
Я заметил двойняшек Монтгомери — они кидали камни в кусты около джина. Я присоединился к ним. И мы стали рассказывать друг другу о нанятых мексиканцах, сравнивая их, а потом стали напропалую врать о том, сколько хлопка собрал каждый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Только они двое имели право взвешивать собранный хлопок. Так что если они оказывались где-то в глубине поля, можно было сделать перерыв, пока они доберутся до прицепа. Возле прицепа их не оказалось, и мне пришла в голову мысль слегка вздремнуть.
Спруилы собрались у другого конца прицепа, в тени. Они сидели на своих набитых хлопком мешках отдыхая, и все смотрели на Трота, который, насколько я мог видеть, не передвинулся за целый день и на десять футов.
Я освободился от наплечной лямки, сбросил мешок и подошел к ним.
— Привет, — сказал кто-то из Спруилов.
— Как Трот? — спросил я.
— Кажись, в порядке, — ответил мистер Спруил. Они закусывали крекерами и венскими сосисками — лучшая закуска для тех, кто работает в поле. Рядом с Тротом сидела Тэлли, которая меня вообще игнорировала.
— У тебя есть что-нибудь пожрать, парень? — вдруг спросил Хэнк, блеснув в мою сторону глазами.
Я был слишком удивлен этим вопросом и ничего не ответил. Миссис Спруил покачала головой и уставилась в землю.
— Так есть или нет? — повторил Хэнк, переместившись, чтобы смотреть мне прямо в лицо.
— Э-э-э... нет, — только и сумел я произнести.
— Ты хотел сказать «Нет, сэр», не так ли? — злобно произнес он.
— Кончай, Хэнк, — сказала Тэлли. Остальные члены семейства как бы ничего не слышали. И все сидели, опустив головы.
— Нет, сэр, — сказал я.
— Нет, сэр, — что? — Голос Хэнка прозвучал еще резче. Было ясно, что ему нравится затевать ссоры. И Спруилы, видимо, не раз были тому свидетелями.
— Нет, сэр, — повторил я.
— Вы, фермеры, уж больно спесивые, знаешь ты это? Думаете, что вы лучше нас, которые с гор, раз уж эта земля ваша и вы платите нам за то, что мы на ней работаем. Так что ли, а, парень?
— Хватит, Хэнк, — сказал мистер Спруил, но в его голосе не хватало твердости. Я надеялся, что вдруг рядом появится отец или Паппи. И уже был готов к тому, что этому семейству придется уехать с нашей фермы.
У меня пересохло в глотке, нижняя губа дрожала от обиды и возмущения. И я не знал, что сказать.
А Хэнк и не собирался успокаиваться. Он прилег, опершись на локоть, и произнес с гнусной улыбочкой:
— Мы все же получше, чем эти «мокрые спины», так вы считаете, да, парень? Кто они такие — просто наемные рабочие! Просто банда недоумков с гор, которые жрут самогон и женятся на собственных сестрах. Так вы думаете, да, парень?!
Он чуть помолчал, словно и впрямь ожидал от меня ответа. Мне хотелось убежать, но я все стоял, уставившись на свои сапоги. Остальные Спруилы, может быть, и жалели меня, но ни один не пришел мне на помощь.
— А у нас дом получше, чем у вас, парень. Веришь, нет? Гораздо лучше!
— Успокойся, Хэнк, — сказала миссис Спруил.
— И побольше! И веранда у нас большая, и крыша жестяная, и без всяких заплат! И еще знаешь, какой у нас дом? Можешь не верить, парень, только дом у нас весь покрашенный! Белой краской! Ты когда-нибудь краску-то видел, а, парень?
При этих словах Бо и Дэйл, тинейджеры, от которых редко можно было услышать хоть звук, начали хихикать, словно хотели утихомирить Хэнка, не задев при этом миссис Спруил.
— Путь он замолчит, мама, — сказала Тэлли, и мои унижения прекратились пусть хотя бы на минутку.
Я перевел взгляд на Трота и с большим удивлением увидел, что он лежит, подперев голову обеими руками, и, широко раскрыв глаза — я его таким никогда еще не видел, — прямо-таки впитывает в себя все подробности нашей односторонней стычки. Он вроде бы даже наслаждался происходящим.
Хэнк глупо улыбнулся Бо и Дэйлу, и те засмеялись еще громче. Мистер Спруил тоже выглядел довольным. Может быть, его слишком часто называли «недоумком с гор».
— Что же это вы, уроды, дома свои не красите? — продолжал орать Хэнк, адресуясь ко мне.
Слово «уроды» доконало всех. Бо и Дэйл прямо-таки зашлись от смеха. Хэнк ржал, довольный удачным выпадом. Все семейство, казалось, вот-вот свалится от смеха. И тут Трот вдруг сказал громко, во весь голос:
— Прекрати, Хэнк!
С произношением у него явно были нелады, имя «Хэнк» прозвучало как «Хен», но все его прекрасно поняли. Смех вдруг прекратился. Все смотрели на Трота, который свирепо уставился на Хэнка. На лице его было написано явное отвращение.
Я уже чуть не плакал, так что тут же повернулся и побежал по полевой дорожке подальше от прицепа, пока они не скрылись из виду. Там я нырнул в заросли хлопчатника и прислушался в надежде услышать родные голоса. Потом сел на горячую землю в окружении стеблей в четыре фута высотой и заплакал. Я ненавидел себя за это, но поделать с собой ничего не мог.
* * *
У самых богатых фермеров прицепы были крыты брезентом, чтобы не давать хлопку разлетаться по дороге к джину. Наш старый брезент был крепко привязан к кузову, оберегая плоды наших трудов, в том числе и те девяносто фунтов, что я лично собрал за последние два дня. Никто из Чандлеров никогда не позволил бы себе везти очередную партию хлопка на джин, чтобы хлопья волокна летели из кузова, как снег, и замусоривали дорогу. Такое часто происходило со многими, так что это уже стало привычным зрелищем в сезон уборки — наблюдать, как деревья и канавы вдоль шоссе 135 постепенно становятся белыми, потому что фермеры спешат к джину со своим урожаем.
Поскольку до предела нагруженный прицеп выглядел великаном в сравнении с нашим пикапом, Паппи на пути в город вел его со скоростью меньше двадцати миль в час. И не произносил при этом ни слова. Мы оба переваривали ужин. Я размышлял о Хэнке и пытался придумать, что делать дальше. Пап-пи же, я уверен, думал только о погоде.
Если рассказать ему о Хэнке, то совершенно ясно, что будет дальше. Он тут же попрет вместе со мной в этот Спруилвилл и устроит дикий скандал. Поскольку Хэнк моложе и крупнее, Паппи наверняка прихватит какую-нибудь палку и будет очень доволен, если пустит ее в ход. Он, конечно, потребует, чтобы Хэнк извинился, а когда тот откажется, Паппи начнет угрожать и оскорблять его. Хэнк наверняка неправильно оценит своего оппонента, так что очень скоро в дело вступит палка. И тогда Хэнка никакие молитвы не спасут. А отец будет вынужден прикрыть Паппи с фланга — со своим ружьем двенадцатого калибра. Женщины будут пребывать в полной безопасности на веранде, но для мамы это будет еще одним унижением — она терпеть не могла, когда Паппи решал дело силой.
Спруилы, зализав полученные раны, соберут свое дырявое барахло и отправятся по дороге на какую-нибудь другую ферму, где их услуги необходимы и будут должным образом оценены, а мы останемся без рабочих рук.
И от меня потребуется собирать больше хлопка.
Так что я не обмолвился ни словом.
Мы медленно тащились по шоссе 135, разгоняя в стороны пучки хлопка, валявшиеся на правой обочине, и глядя на поля, где еще работали отдельные группы мексиканцев, стараясь побольше собрать до темноты.
Я решил, что просто буду избегать Хэнка и остальных Спруилов до тех пор, пока не закончится сбор и они не уберутся обратно в свои горы, к своим роскошным покрашенным домам, к своему самогону и своей привычке жениться на собственных сестрах. А уж потом, зимой, когда мы соберемся у камина в общей комнате и будем вспоминать уборку урожая, я наконец представлю на всеобщее обсуждение все гадости Хэнка. У меня будет куча времени, чтобы должным образом подготовить свой рассказ, я непременно разукрашу его, где следует. Это вполне в традициях Чандлеров.
Надо будет, однако, соблюдать осторожность, рассказывая об их покрашенном доме.
Приближаясь к Блэк-Оуку, мы проехали мимо фермы семейства Кленч. Там жили Фой и Лаверл Кленч и восемь их детей. И все они, я уверен, сейчас все еще были в поле. Никто, даже мексиканцы, не вкалывали так усердно, как Кленчи. Родители были известны как безжалостные погонщики рабочей силы, а их дети как будто даже получали удовольствие от сбора хлопка и от самых прозаических и грязных работ на ферме. Живая изгородь вокруг их переднего двора была тщательнейшим образом подстрижена. Колья ограды стояли совершенно прямо и не нуждались в починке. Огород у них был огромный, а об урожаях с него ходили легенды. Даже их старый грузовик был очень чисто вымыт. Один из детей мыл его каждое воскресенье.
И дом у них был покрашен, первый покрашенный дом на шоссе при подъезде к городу. Краска была белая, а по краям и углам пущена серая полоса. Веранда и крыльцо — темно-зеленые.
После их дома на пути к городу уже все дома были крашеные.
Наш дом был построен еще перед Первой мировой войной, в те времена, когда о водопроводе, канализации и электричестве еще и не слыхали. Снаружи он был обшит досками толщиной в дюйм и шириной шесть дюймов. Доски были дубовые, по всей вероятности, напиленные из дубов, когда-то росших на земле, что мы теперь обрабатывали. Со временем они приобрели светло-коричневый оттенок и стали примерно такого же цвета, как и остальные дома фермеров вокруг Блэк-Оука. Красить их не было необходимости. Вся обшивка содержалась в чистоте и порядке, а кроме того, краска стоит денег.
Но вскоре после того, как мои родители поженились, мама решила, что в доме требуются некоторые улучшения. И начала обрабатывать отца, который стремился угодить молодой жене. Его родители, правда, были против. Паппи и Бабка со страшным упрямством, которое дает только возня с землей, категорически отказались даже обсуждать вопрос о покраске дома. Официальной версией отказа была цена. Это и было передано маме через отца. Никаких ссор не было. И слов тоже. Просто имел место период некоторой напряженности. Четверо взрослых людей продолжали жить в одном доме и старались сохранить сердечность в отношениях.
Мама же поклялась себе, что не допустит, чтобы ее дети выросли на ферме. В один прекрасный день у нее будет дом в городе, может, даже в большом городе. Большой дом со всеми удобствами, с водопроводом и канализацией, с красивыми кустами у крыльца, обшитый крашеными досками, а может, даже и кирпичный.
А слово «краска» вызывало на ферме Чандлеров самую острую реакцию.
* * *
Когда мы добрались до хлопкоочистительного джина, я насчитал одиннадцать прицепов впереди нас. Еще двадцать или около того уже были пусты и стояли сбоку. Они принадлежали тем фермерам, у кого были деньги, чтобы купить два прицепа. Они оставляли один на разгрузке, а второй стоял у них в поле. Мой отец отчаянно хотел заиметь второй прицеп.
Паппи припарковался в конце очереди и пошел к группе фермеров, столпившихся возле одного из прицепов. По тому, как они там сгрудились, я догадался, что они чем-то обеспокоены.
Девять месяцев в году джин простаивал. Это было высокое длинное здание, похожее на коробку из-под обуви, самое большое здание во всем графстве. Но в начале сентября, когда начинался сбор урожая, он оживал. А в самый разгар уборочной страды он работал весь день и всю ночь, останавливаясь только вечером по субботам и утром по воскресеньям. Его компрессоры и хлопкоочистительные машины ревели и гремели так сильно, что их было слышно по всему Блэк-Оуку.
Я заметил двойняшек Монтгомери — они кидали камни в кусты около джина. Я присоединился к ним. И мы стали рассказывать друг другу о нанятых мексиканцах, сравнивая их, а потом стали напропалую врать о том, сколько хлопка собрал каждый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62