Мы медленно вытащили свои мешки и начали сбор. Я подождал, пока Паппи не скроется впереди, потом отошел подальше от него и подальше от Спруилов.
В течение часа или около того я трудился изо всех сил. Хлопок на ощупь был сырой и мягкий, а солнце еще не стояло прямо над головой. Мной двигали не деньги и не страх, скорее я хотел отыскать безопасное местечко, чтобы поспать. И когда забрался поглубже в заросли, где никто не мог меня увидеть, а в мешке уже было достаточно хлопка, чтобы из него вышел отличный матрас, я просто упал на землю.
Отец приехал в середине утра, и надо же, чтобы из восьмидесяти акров хлопчатника он выбрал именно тот ряд, что был рядом со мной.
— Люк! — закричал он сердито, когда наткнулся на меня. Он был слишком удивлен, чтобы выговаривать мне, а я к тому времени уже достаточно пришел в себя и не стал жаловаться на расстроенный желудок, на головную боль и для пущей важности еще и на то, что почти всю ночь не спал.
— И почему это ты не спал? — спросил отец, нависая надо мной.
— Дожидался, когда вы вернетесь. — В этом был некоторый элемент правды.
— Зачем тебе было нас дожидаться?
— Хотел узнать, как там Либби.
— Ну, она родила ребенка. Что еще ты хотел узнать?
— Да Паппи мне уже сказал. — Я медленно поднялся на ноги, стараясь изо всех сил выглядеть больным.
— Иди-ка ты домой, — сказал отец, и я, не говоря ни слова, быстренько смылся.
* * *
Возле Пхеньяна китайцы и северные корейцы устроили засаду, в которую попала американская колонна, потерявшая при этом по крайней мере восемьдесят человек убитыми и еще многих, кто попал в плен. С этого сообщения мистер Эдвард Р. Марроу начал свою вечернюю программу новостей, и Бабка тотчас принялась молиться. Как обычно, она сидела за кухонным столом напротив меня. Мама стояла, опершись о кухонную раковину, она тоже остановилась и закрыла глаза. Я слышал, как Паппи кашляет на задней веранде. Он тоже слушал.
Мирные переговоры опять были прерваны, а китайцы вводили в Корею еще больше своих войск. Мистер Марроу сказал, что перемирие, о котором уже почти договорились, теперь было невозможно. Его слова звучали в тот вечер еще более мрачно, а может, мы просто устали больше, чем обычно. Он прервался на рекламную паузу, а потом вернулся к новостям, сообщив о каком-то там землетрясении.
Бабка и мама медленно передвигались по кухне, когда вошел Паппи. Он взъерошил мне волосы, как будто все было просто отлично.
— Что на ужин? — спросил он.
— Свиные отбивные, — ответила мама.
Потом появился отец, и мы расселись по своим местам. После того как Паппи прочел благодарственную молитву, мы все вместе помолились за Рики. Разговора практически не возникло: все думали о Корее, но никто не хотел говорить об этом.
Мама рассказывала о том, что задумали в ее классе в воскресной школе, когда я услышал тихое поскрипывание сетчатой двери на нашей задней веранде. Никто ничего не услышал, только я. Ветра не было, качаться двери было не от чего. Я перестал жевать.
— Что там, Люк? — спросила Бабка.
— Мне послышалось, что дверь скрипнула, — ответил я.
Все посмотрели на дверь. Никого. Все вернулись к еде.
И тут в кухню вошел Перси Летчер. Мы замерли. Он сделал два шага и остановился, словно заблудившись. Он был босиком и весь с головы до ног покрыт пылью. Глаза красные, как будто он долго плакал. Он смотрел на нас, мы смотрели на него. Паппи начал вставать, чтобы как-то разобраться в этой ситуации. «Это Перси Летчер», — сказал я.
Паппи снова сел, держа в правой руке нож. Глаза у Перси были совершенно остекленевшие, а когда он перевел дыхание, изо рта у него вырвалось что-то вроде стона, словно он пытался подавить бушевавшую в нем ярость. Или, возможно, он был ранен или кто-то у них там, за рекой, заболел, и он прибежал к нам за помощью.
— В чем дело, мальчик? — рявкнул на него Паппи. — Вежливые люди обычно стучат, прежде чем войти.
Перси остановил на нем свой немигающий взгляд и сказал: «Это Рики сделал».
— Рики сделал что? — спросил Паппи, и его голос звучал уже гораздо мягче, словно он решил уступить.
— Рики это сделал.
— Рики сделал что? — повторил Паппи.
— Это его ребенок, — сказал Перси. — Ребенок Рики.
— Заткнись, парень! — крикнул ему Паппи и ухватился за край стола, как будто собираясь вскочить, рвануть к двери и избить этого беднягу.
— Она не хотела, а он ее уговорил, — сказал Перси, пялясь на меня вместо Паппи. — А потом уехал на войну.
— Это она так говорит? — сердито спросил Паппи.
— Не кричи, Илай, — вмешалась Бабка. — Он же еще ребенок. — Она глубоко вздохнула и, кажется, первой решилась по крайней мере рассмотреть возможность того, что она помогла появиться на свет собственному внуку.
— Так она говорит, — сообщил Перси. — И это правда.
— Люк, ступай к себе в комнату и закрой дверь! — велел мне отец, выйдя из транса.
— Нет! — сказала мама, прежде чем я тронулся с места. — Это касается нас всех. Пусть сидит.
— Ему не следует все это слушать.
— Он уже все слышал.
— Пусть остается, — решила Бабка, принимая сторону мамы и разрешая спор. Они решили, что я хочу остаться. А чего мне в этот момент больше всего хотелось, так это выскочить наружу, найти Тэлли и отправиться с ней на долгую прогулку — подальше от ее сумасшедшей семейки, подальше от Рики, от Кореи, подальше от Перси Летчера.
— Это твои родители тебя сюда послали? — спросила мама.
— Нет, мэм. Они не знают, куда я пошел. Ребенок весь день кричал и плакал. Либби совсем с ума сошла — грозит броситься с моста и утопиться и прочее в таком роде. Это она мне сказала, что Рики с ней сделал...
— А родителям своим она тоже сказала?
— Да, мэм. Теперь все знают.
— Ты хочешь сказать, все в твоей семье?
— Да, мэм. Мы больше никому не говорили.
— И не говорите, — встрял Паппи. Он сел обратно на свой стул, плечи у него опустились — он уже признал свое поражение. Если Либби Летчер утверждает, что Рики отец ее ребенка, ей все поверят. Его здесь нет, он не может защитить себя. А если дело дойдет до свидетельства под присягой, то у нее будет больше сочувствующих, чем у Рики, особенно принимая во внимание его скандальную репутацию.
— Ты ужинал, сынок? — спросила Бабка.
— Нет, мэм.
— Голодный?
— Да, мэм.
Стол ломился от еды, к которой теперь уже явно никто не притронется. Все Чандлеры надолго потеряли всякий аппетит, это точно. Паппи вылез из-за стола и сказал: «Пусть ест мою порцию». Он резко поднялся и пошел из кухни на переднюю веранду. Отец, не сказав ни слова, последовал за ним.
— Садись сюда, сынок, — сказала Бабка, указывая на стул Паппи.
Ему наложили полную тарелку и дали стакан сладкого чая. Он сел и начал медленно есть. Бабка переместилась на переднюю веранду, оставив меня и маму наедине с Перси. А тот ел и молчал, если к нему не обращались.
* * *
После длительного обсуждения на передней веранде, которого мы с Перси не слышали, потому что нас туда не пустили, Паппи и отец загрузили мальчика в пикап и повезли его домой. Я сидел с Бабкой в качалке, когда они отъезжали. Уже темнело. Мама лущила бобы.
— Паппи теперь поговорит с мистером Летчером? — спросил я.
— Конечно, — ответила мама.
— А о чем они будут говорить? — У меня было полно вопросов, потому что, как я понимал, теперь я имел право знать все.
— Ну, они, конечно же, будут говорить о ребенке, — сказала Бабка. — И о Рики и Либби.
— А они не подерутся?
— Нет. Они договорятся.
— О чем?
— Ну, договорятся, чтобы никто никому не рассказывал о ребенке и имя Рики не упоминалось.
— Это и тебя касается, Люк, — сказала мама. — Это теперь большой секрет.
— Да никому я не скажу, — убежденно заявил я. Мысль о том, что люди узнают, что Чандлеры и Летчеры теперь вроде как породнились, меня ужасала. — А это действительно работа Рики?
— Конечно, нет! — сказала Бабка. — Летчерам верить нельзя. До добрых христиан им далеко, вот поэтому их девчонка и забеременела. Наверное, хотят из этого дела деньжат вытянуть.
— Денег?
— Мы же не знаем, чего они хотят, — заметила мама.
— Как ты думаешь, мам, это Рики?
Поколебавшись секунду, она тихо ответила:
— Нет.
— Я тоже так не думаю, — сказал я, присоединяясь к общему мнению. Я всегда буду защищать Рики, а если кто станет говорить про этого ребенка Летчеров, я готов и к драке.
Но Рики был самый вероятный подозреваемый, и нам всем это было прекрасно известно. Летчеры редко покидали свою ферму. У Джетеров, живших в двух милях от них, тоже был парень подходящего возраста, но я никогда не видел, чтобы он появлялся поблизости от реки. А рядом с Летчерами жили только мы. Так что Рики был самый подходящей самец.
Тут женщины вдруг переключились на церковные дела, как будто это была самая важная проблема. У меня была еще куча вопросов по поводу новорожденного, но я никак не мог встрять в их разговор — они болтали не останавливаясь. В конце концов я сдался и пошел на кухню, послушать репортаж об очередном матче «Кардиналз».
Мне жутко хотелось оказаться в кузове нашего пикапа, сейчас стоявшего возле дома Летчеров, и подслушивать переговоры наших мужчин, пытающихся разрешить возникшую ситуацию.
* * *
Долгое время после того, как меня отослали в постель, я лежал без сна, борясь с дремотой, потому что воздух прямо-таки звенел от голосов. Когда дед с Бабкой разговаривали в постели, я мог слышать их тихие голоса, пробравшись поближе к их комнате по узкому коридору. Слов я не разбирал, а они как раз старались, чтобы их никто не расслышал. Но иногда, когда их что-то особенно волновало или беспокоило или когда они говорили о Рики, им приходилось это обсуждать глубокой ночью. Лежа в постели и прислушиваясь к их приглушенным голосам, я понял, что дела обстоят очень серьезно.
Родители сидели на задней веранде и ждали, пока поднимется вечерний ветерок и спадет непрекращающаяся жара. Сначала они разговаривали шепотом, однако это бремя оказалось слишком тяжелым и они были не в состоянии обсуждать его на пониженных тонах. Уверенные, что я уже сплю, они разговаривали даже громче, чем обычно.
Я выскользнул из постели и подобрался к окну, как змея. Выглянул наружу: они сидели на своих обычных местах, в нескольких футах от меня и спиной ко мне.
Я впитывал каждый звук. У Летчеров все сложилось не очень хорошо. Либби сидела где-то в задней комнате вместе с ребенком, который все время плакал. Все Летчеры были, казалось, страшно вымотаны этим бесконечным плачем. Мистер Летчер злился на Перси за то, что тот пошел к нам, но еще больше он злился, когда говорил о Либби. А та, оказывается, рассказала им, что не хотела заниматься с Рики «этими глупостями», но он в конце концов ее как-то уболтал. Паппи отрицал, что дело обстояло именно так, но доказательств у него не было. Он отрицал все и вообще выразил сомнение, что Рики когда-нибудь встречался с Либби.
Но были и свидетели. Сама миссис Летчер заявила, что Рики целых два раза, сразу после Рождества, заезжал к ним в пикапе Паппи и увозил Либби покататься. Они ездили в Монетт, и Рики угощал ее там содовой.
Отец высказал предположение, что если все действительно так и было, тогда Рики ездил в Монетт потому, что там его мало кто знал. Он бы не допустил, чтобы его увидели в Блэк-Оуке с дочерью издольщика.
— Она красивая девушка, — отметила мама.
Еще одним свидетелем был один из выводка Летчеров, ему было не больше десяти. Миссис Летчер вытащила его из толпы малышей, скопившейся возле переднего крыльца. Его свидетельство заключалось в том, что он видел, что грузовичок Паппи стоял в конце их поля, рядом с густыми зарослями кустарника. Он подобрался к самому грузовичку и увидел, что Либби и Рики целуются. Он никому ничего не сказал, потому что боялся, и выболтал эту историю всего несколько часов назад.
У Чандлеров, естественно, свидетелей не было. На нашей стороне реки никто не видел никаких намеков на этот роман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62