А у кого их семь?
— У матери Либби. Семь или восемь. Думаю, она каждый год рожает по младенцу.
Я уже начал было задремывать, когда у роженицы опять начались схватки. И опять ее крики затрясли весь дом, затем перешли в плач, а потом в успокаивающее бормотание. Потом все опять успокоилось, и я понял, что все это может продолжаться очень долго.
Когда я был уже не в состоянии держать глаза открытыми, то свернулся клубочком на теплой земле между двумя рядами хлопчатника. «Может, пойдем домой?» — шепотом спросил я Тэлли.
— Нет, — твердо ответила она, не шевельнувшись.
— Разбуди меня, если что-то произойдет, — сказал я.
Тэлли сменила позу. Села на землю и скрестила ноги и уложила мою голову себе на колени. Погладила меня по плечу, потом по голове. Я не хотел засыпать, но ничего не мог с собой поделать.
Когда я проснулся, то не сразу понял, куда попал. Я лежал на поле, в полной темноте. Я не шевелился. Земля вокруг уже не была теплой, ноги озябли. Открыв глаза, я огляделся в полном ужасе, но потом понял, что это стебли хлопчатника надо мной стоят. Потом услышал голоса неподалеку. Кто-то сказал: «Либби», и я сразу вернулся к реальности. Потянулся было к Тэлли, но ее рядом не оказалось.
Я поднялся с земли и выглянул сквозь ряды хлопка. Ничего не изменилось. Окно было по-прежнему открыто, свечи все еще горели, но мама и Бабка были чем-то очень заняты.
— Тэлли! — прошептал я, может, слишком громко, но я был слишком испуган.
— Ш-ш-ш-ш! — послышалось в ответ. — Иди сюда!
Я едва мог разглядеть ее спину — она виднелась через два ряда хлопка впереди и чуть справа от меня. Ей оттуда, конечно, было теперь лучше видно. Я пролез сквозь стебли и вскоре сидел рядом с ней.
Пластина «дома» расположена в шестидесяти футах от «горки» питчера. Мы находились на гораздо меньшем расстоянии от дома. Только два ряда хлопка отделяли нас от бокового прохода возле него. Низко пригнувшись и глядя верх сквозь стебли, я в конце концов смог различить едва видные лица матери, Бабки и миссис Летчер — они были все в поту. Они смотрели вниз, на Либби, конечно, а нам ее было не видно. Не думаю, что мне в тот момент хотелось ее видеть, а вот моей соучастнице, несомненно, этого очень хотелось.
Женщины все время наклонялись, двигали руками и уговаривали Либби тужиться и глубже дышать, непрестанно повторяя ей, что все будет хорошо. Но, судя по звукам, ничего хорошего пока не было. Бедняжка стонала и орала, иногда вскрикивала — резкие пронзительные вскрики едва заглушались стенами дома. Ее измученные вопли разносились далеко в тишине ночи, и я еще подумал, что ее маленькие братья и сестры думают обо всем этом.
Когда Либби переставала стонать и вопить, то начинала причитать: «Простите меня! Простите!» Это повторялось раз за разом, как бессмысленный вопль исстрадавшейся души.
— Все в порядке, милая, — в сотый раз отвечала ей ее мать.
— Они что, ничем ей не могут помочь? — шепотом спросил я.
— Нет, ничем. Ребенок выйдет, когда сам захочет.
Я еще хотел спросить Тэлли, откуда ей столько известно о деторождении, но решил попридержать язык. Она бы мне наверняка ответила, что это совершенно не мое дело.
Внезапно в доме все стихло и успокоилось. Наши женщины отошли в сторону, а миссис Летчер наклонилась, держа в руке стакан воды. Либби молчала.
— В чем дело? — спросил я.
— Ни в чем.
Перерыв в развитии событий дат мне время подумать о других вещах, а именно о возможности быть пойманным. Я уже достаточно тут насмотрелся. Приключение закончилось. Тэлли сравнивала его с нашим походом на Сайлерз-Крик, но та вылазка казалась сущим пустяком в сравнении с нынешней эскападой. Мы уже несколько часов тут торчали. А что, если Пап-пи заглянет в комнату Рики, чтобы проверить, как я сплю? Что, если кто-то из Спруилов проснется и начнет разыскивать Тэлли? Что, если отцу надоест все это и он решит ехать домой?
Порка, которая меня тогда ожидает, будет потом ощущаться неделями, если я ее вообще переживу. Я уже начал паниковать, когда Либби вдруг тяжело и быстро задышала, очень громко, а все женщины вновь принялись ее уговаривать тужиться и дышать.
— Вот он, показался! — воскликнула мама, и тут же началась суматоха — женщины жутко засуетились вокруг своей пациентки.
— Тужься, тужься! — громко сказала Бабка.
Либби застонала еще сильнее. Она была вымотана, но по крайней мере конец уже был виден.
— Не останавливайся, милая! — повторяла ее мать. — Нельзя сдаваться!
Тэлли и я сидели совершенно замерев, загипнотизированные разворачивающимися драматическими событиями. Она взяла меня за руку и сильно ее сжала. Стиснула зубы и широко раскрыла глаза, словно в ожидании чуда.
— Выходит, выходит! — воскликнула мама, и на несколько секунд все стихло. Потом мы услышали крик новорожденного, короткий булькающий вопль протеста, и на свет появился новый Летчер.
— Мальчик, — сказала Бабка, подняв на руках маленького, все еще в крови и слизи.
— Мальчик, — повторила миссис Летчер.
От Либби не последовало никакого ответа.
Я уже увидел больше, чем рассчитывал. «Пошли отсюда!» — сказал я, пытаясь оттащить Тэлли, но она не двинулась с места.
Бабка и мама продолжали возиться с Либби, а миссис Летчер обмыла ребенка, который был чем-то очень недоволен и громко кричал. А я не мог не думать о том, как это грустно — родиться Летчером, в маленьком, грязном домике, и так уже битком набитом детьми.
Прошло несколько минут, и у окна появился Перси.
— Можно посмотреть на ребенка? — спросил он, боясь заглянуть внутрь.
— Сейчас, одну минутку, — ответила миссис Летчер.
Они собрались у окна, полная коллекция Летчеров, включая папашу, который теперь стал дедом, и стали ждать, когда им покажут младенца. Они стояли прямо перед нами, на полпути от «дома» до «горки», как мне это представлялось, и я даже перестал дышать, боясь, что они услышат. Но им было не до посторонних. Они смотрели в распахнутое окно, по-прежнему пребывая в некотором изумлении и благоговении.
Миссис Летчер поднесла ребенка к окну и наклонилась, чтобы он мог познакомиться со всем семейством. Видом своим он напоминал мою бейсбольную перчатку — почти такой же темный и завернутый в одеяло. Сейчас он молчал, на него вроде бы не произвело никакого впечатления, что его рассматривает вся эта толпа.
— А как Либби? — спросил кто-то из них.
— У нее все в порядке, — ответила миссис Летчер.
— А ее можно видеть?
— Нет, не сейчас. Она очень устала.
Она унесла ребенка внутрь, и остальные Летчеры медленно убрались на передний двор. Отца я не видел, но знал, что он сидит где-то возле пикапа. Его никакими деньгами нельзя было заманить посмотреть на только что родившегося незаконнорожденного младенца.
Женщины еще несколько минут были чем-то сильно заняты, так же как и до этого, но вскоре они потихоньку закончили все свои дела.
Это вывело меня из транса и я осознал, что мы довольно далеко от дома. «Надо идти!» — настойчивым шепотом напомнил я Тэлли. Она была готова, и я последовал за ней, пробираясь сквозь ряды хлопчатника, пока мы не отошли достаточно далеко от дома; потом мы повернули на юг и побежали по междурядью. Через некоторое время остановились, чтобы сориентироваться. Свет в окне уже виден не был. Луна исчезла. Ни силуэта, ни даже тени от дома Летчеров было не разглядеть. Полная тьма.
Мы повернули на запад и опять пошли сквозь ряды хлопчатника, раздвигая его стебли, чтобы они не царапали нам лица. Потом ряды кончились, и мы вышли на тропинку, ведущую к главной дороге. У меня болели исколотые ступни, ныли мышцы ног, но мы не могли терять времени. Мы побежали к мосту. Тэлли хотела еще посмотреть на бурлящую внизу воду, но я заставил ее идти дальше.
— Давай помедленнее, — сказала она, когда мы перебрались на нашу сторону реки, и мы на минуту перешли с бега на шаг. Шли мы молча, стараясь восстановить дыхание. Нами быстро овладевала усталость; наше приключение стоило того, но теперь мы за него расплачивались. Мы уже подходили к нашей ферме, когда позади раздался рокот мотора. Мелькнул свет фар.
Они уже на мосту! В ужасе мы бросились со всех ног вперед. Тэлли легко могла обогнать меня, и это вовсе не было бы для меня унижением, только времени на стыд уже не было. Однако она сдерживала себя, чтобы я не отстал.
Я знал, что отец не станет ехать слишком быстро, только не ночью, да еще по нашей грунтовке, да еще когда с ним рядом Бабка и мама. Но свет фар все равно догонял нас. Когда мы были уже рядом с домом, то перепрыгнули неглубокую канаву и побежали прямо через поле. Звук мотора становился все громче.
— Я здесь пережду, Люк, — сказала Тэлли, останавливаясь на краю двора. Грузовичок был уже почти рядом. — А ты беги к заднему крыльцу и пробирайся к себе. А я подожду, пока они не уйдут в дом. Давай, быстро!
Я побежал дальше и обогнул угол дома как раз в тот момент, когда пикап въехал во двор. Я беззвучно прокрался в кухню, а потом и в комнату Рики, схватил подушку и свернулся прямо на полу, возле окна. Я слишком перемазался и вспотел, чтобы ложиться в кровать. Я молился, чтобы они все оказались слишком усталыми и не стали проверять, как я сплю.
От них почти не было шума, когда они заходили на кухню. Разговаривая шепотом, они разулись. В мою комнату упал узкий луч света. Их тени пересекали его, но никто не заглянул к маленькому Люку. Через несколько минут они улеглись, и в доме все затихло. Я хотел подождать несколько минут, а потом пробраться в кухню и протереть лицо и руки мокрой тряпкой. А потом забраться в постель и уснуть навсегда. Если меня при этом услышат, я просто скажу, что это они меня разбудили, когда вернулись.
Разработка этого плана была последним, что я запомнил, прежде чем погрузиться в глубокий сон.
Глава 17
Не знаю, сколько я проспал, но ощущение было такое, что всего несколько минут. Надо мной, стоя на коленях, склонился Паппи: он спрашивал, почему это я сплю на полу. Я попытался ответить, но ничего не получилось. Я был буквально парализован от усталости.
— Проснулись пока только мы с тобой, — сообщил Паппи. — Остальные все еще спят. — Голос его прямо-таки сочился презрением.
Все еще не в состоянии произнести ни слова, я потащился за ним на кухню, где уже был готов кофе. Мы в молчании поели хлебцев с сорго. Паппи, ясное дело, был раздражен: он рассчитывал на полный завтрак. И еще он злился, что Бабка и мои родители все еще спят вместо того, чтобы готовиться к выходу в поле.
— Эта девчонка Летчеров нынче ночью родила, — сообщил он, вытирая губы. Эта девчонка Летчеров и ее ребенок сорвали нам полевые работы, наш завтрак, и Паппи едва сдерживал свой гнев.
— Родила? — переспросил я, стараясь выглядеть удивленным.
— Ну да, только вот они так и не выяснили, кто отец.
— Не выяснили?
— Нет. Хотят все это в тайне сохранить, ну и ладно, так что ты никому не говори об этом.
— Хорошо, сэр.
— Поторопись. Уже надо ехать.
— А они когда вернулись?
— Около трех.
Он пошел заводить трактор. Я убрал посуду в раковину и зашел взглянуть на родителей. Они спали мертвым сном; слышно было их глубокое дыхание. Мне хотелось сбросить сапоги и забраться к ним в постель и заснуть на целую неделю. Но вместо этого я потащился во двор. Солнце едва поднялось над кронами деревьев. Вдали виднелись силуэты мексиканцев, направлявшихся в поле.
Со стороны переднего двора подходили Спруилы. Тэлли видно не было. Я спросил у Бо и он ответил, что она плохо себя чувствует. Может, расстройство желудка. Паппи услышал, и его раздражение выросло еще на градус. Еще один работничек в постели, а не в поле...
А я мог думать только об одном: почему это мне не пришло в голову заболеть расстройством желудка?
Мы проехали с четверть мили до того места, где стоял прицеп, наполовину заполненный собранным хлопком, возвышаясь как монумент посреди ровного поля и призывая нас к тяжким трудам на целый день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— У матери Либби. Семь или восемь. Думаю, она каждый год рожает по младенцу.
Я уже начал было задремывать, когда у роженицы опять начались схватки. И опять ее крики затрясли весь дом, затем перешли в плач, а потом в успокаивающее бормотание. Потом все опять успокоилось, и я понял, что все это может продолжаться очень долго.
Когда я был уже не в состоянии держать глаза открытыми, то свернулся клубочком на теплой земле между двумя рядами хлопчатника. «Может, пойдем домой?» — шепотом спросил я Тэлли.
— Нет, — твердо ответила она, не шевельнувшись.
— Разбуди меня, если что-то произойдет, — сказал я.
Тэлли сменила позу. Села на землю и скрестила ноги и уложила мою голову себе на колени. Погладила меня по плечу, потом по голове. Я не хотел засыпать, но ничего не мог с собой поделать.
Когда я проснулся, то не сразу понял, куда попал. Я лежал на поле, в полной темноте. Я не шевелился. Земля вокруг уже не была теплой, ноги озябли. Открыв глаза, я огляделся в полном ужасе, но потом понял, что это стебли хлопчатника надо мной стоят. Потом услышал голоса неподалеку. Кто-то сказал: «Либби», и я сразу вернулся к реальности. Потянулся было к Тэлли, но ее рядом не оказалось.
Я поднялся с земли и выглянул сквозь ряды хлопка. Ничего не изменилось. Окно было по-прежнему открыто, свечи все еще горели, но мама и Бабка были чем-то очень заняты.
— Тэлли! — прошептал я, может, слишком громко, но я был слишком испуган.
— Ш-ш-ш-ш! — послышалось в ответ. — Иди сюда!
Я едва мог разглядеть ее спину — она виднелась через два ряда хлопка впереди и чуть справа от меня. Ей оттуда, конечно, было теперь лучше видно. Я пролез сквозь стебли и вскоре сидел рядом с ней.
Пластина «дома» расположена в шестидесяти футах от «горки» питчера. Мы находились на гораздо меньшем расстоянии от дома. Только два ряда хлопка отделяли нас от бокового прохода возле него. Низко пригнувшись и глядя верх сквозь стебли, я в конце концов смог различить едва видные лица матери, Бабки и миссис Летчер — они были все в поту. Они смотрели вниз, на Либби, конечно, а нам ее было не видно. Не думаю, что мне в тот момент хотелось ее видеть, а вот моей соучастнице, несомненно, этого очень хотелось.
Женщины все время наклонялись, двигали руками и уговаривали Либби тужиться и глубже дышать, непрестанно повторяя ей, что все будет хорошо. Но, судя по звукам, ничего хорошего пока не было. Бедняжка стонала и орала, иногда вскрикивала — резкие пронзительные вскрики едва заглушались стенами дома. Ее измученные вопли разносились далеко в тишине ночи, и я еще подумал, что ее маленькие братья и сестры думают обо всем этом.
Когда Либби переставала стонать и вопить, то начинала причитать: «Простите меня! Простите!» Это повторялось раз за разом, как бессмысленный вопль исстрадавшейся души.
— Все в порядке, милая, — в сотый раз отвечала ей ее мать.
— Они что, ничем ей не могут помочь? — шепотом спросил я.
— Нет, ничем. Ребенок выйдет, когда сам захочет.
Я еще хотел спросить Тэлли, откуда ей столько известно о деторождении, но решил попридержать язык. Она бы мне наверняка ответила, что это совершенно не мое дело.
Внезапно в доме все стихло и успокоилось. Наши женщины отошли в сторону, а миссис Летчер наклонилась, держа в руке стакан воды. Либби молчала.
— В чем дело? — спросил я.
— Ни в чем.
Перерыв в развитии событий дат мне время подумать о других вещах, а именно о возможности быть пойманным. Я уже достаточно тут насмотрелся. Приключение закончилось. Тэлли сравнивала его с нашим походом на Сайлерз-Крик, но та вылазка казалась сущим пустяком в сравнении с нынешней эскападой. Мы уже несколько часов тут торчали. А что, если Пап-пи заглянет в комнату Рики, чтобы проверить, как я сплю? Что, если кто-то из Спруилов проснется и начнет разыскивать Тэлли? Что, если отцу надоест все это и он решит ехать домой?
Порка, которая меня тогда ожидает, будет потом ощущаться неделями, если я ее вообще переживу. Я уже начал паниковать, когда Либби вдруг тяжело и быстро задышала, очень громко, а все женщины вновь принялись ее уговаривать тужиться и дышать.
— Вот он, показался! — воскликнула мама, и тут же началась суматоха — женщины жутко засуетились вокруг своей пациентки.
— Тужься, тужься! — громко сказала Бабка.
Либби застонала еще сильнее. Она была вымотана, но по крайней мере конец уже был виден.
— Не останавливайся, милая! — повторяла ее мать. — Нельзя сдаваться!
Тэлли и я сидели совершенно замерев, загипнотизированные разворачивающимися драматическими событиями. Она взяла меня за руку и сильно ее сжала. Стиснула зубы и широко раскрыла глаза, словно в ожидании чуда.
— Выходит, выходит! — воскликнула мама, и на несколько секунд все стихло. Потом мы услышали крик новорожденного, короткий булькающий вопль протеста, и на свет появился новый Летчер.
— Мальчик, — сказала Бабка, подняв на руках маленького, все еще в крови и слизи.
— Мальчик, — повторила миссис Летчер.
От Либби не последовало никакого ответа.
Я уже увидел больше, чем рассчитывал. «Пошли отсюда!» — сказал я, пытаясь оттащить Тэлли, но она не двинулась с места.
Бабка и мама продолжали возиться с Либби, а миссис Летчер обмыла ребенка, который был чем-то очень недоволен и громко кричал. А я не мог не думать о том, как это грустно — родиться Летчером, в маленьком, грязном домике, и так уже битком набитом детьми.
Прошло несколько минут, и у окна появился Перси.
— Можно посмотреть на ребенка? — спросил он, боясь заглянуть внутрь.
— Сейчас, одну минутку, — ответила миссис Летчер.
Они собрались у окна, полная коллекция Летчеров, включая папашу, который теперь стал дедом, и стали ждать, когда им покажут младенца. Они стояли прямо перед нами, на полпути от «дома» до «горки», как мне это представлялось, и я даже перестал дышать, боясь, что они услышат. Но им было не до посторонних. Они смотрели в распахнутое окно, по-прежнему пребывая в некотором изумлении и благоговении.
Миссис Летчер поднесла ребенка к окну и наклонилась, чтобы он мог познакомиться со всем семейством. Видом своим он напоминал мою бейсбольную перчатку — почти такой же темный и завернутый в одеяло. Сейчас он молчал, на него вроде бы не произвело никакого впечатления, что его рассматривает вся эта толпа.
— А как Либби? — спросил кто-то из них.
— У нее все в порядке, — ответила миссис Летчер.
— А ее можно видеть?
— Нет, не сейчас. Она очень устала.
Она унесла ребенка внутрь, и остальные Летчеры медленно убрались на передний двор. Отца я не видел, но знал, что он сидит где-то возле пикапа. Его никакими деньгами нельзя было заманить посмотреть на только что родившегося незаконнорожденного младенца.
Женщины еще несколько минут были чем-то сильно заняты, так же как и до этого, но вскоре они потихоньку закончили все свои дела.
Это вывело меня из транса и я осознал, что мы довольно далеко от дома. «Надо идти!» — настойчивым шепотом напомнил я Тэлли. Она была готова, и я последовал за ней, пробираясь сквозь ряды хлопчатника, пока мы не отошли достаточно далеко от дома; потом мы повернули на юг и побежали по междурядью. Через некоторое время остановились, чтобы сориентироваться. Свет в окне уже виден не был. Луна исчезла. Ни силуэта, ни даже тени от дома Летчеров было не разглядеть. Полная тьма.
Мы повернули на запад и опять пошли сквозь ряды хлопчатника, раздвигая его стебли, чтобы они не царапали нам лица. Потом ряды кончились, и мы вышли на тропинку, ведущую к главной дороге. У меня болели исколотые ступни, ныли мышцы ног, но мы не могли терять времени. Мы побежали к мосту. Тэлли хотела еще посмотреть на бурлящую внизу воду, но я заставил ее идти дальше.
— Давай помедленнее, — сказала она, когда мы перебрались на нашу сторону реки, и мы на минуту перешли с бега на шаг. Шли мы молча, стараясь восстановить дыхание. Нами быстро овладевала усталость; наше приключение стоило того, но теперь мы за него расплачивались. Мы уже подходили к нашей ферме, когда позади раздался рокот мотора. Мелькнул свет фар.
Они уже на мосту! В ужасе мы бросились со всех ног вперед. Тэлли легко могла обогнать меня, и это вовсе не было бы для меня унижением, только времени на стыд уже не было. Однако она сдерживала себя, чтобы я не отстал.
Я знал, что отец не станет ехать слишком быстро, только не ночью, да еще по нашей грунтовке, да еще когда с ним рядом Бабка и мама. Но свет фар все равно догонял нас. Когда мы были уже рядом с домом, то перепрыгнули неглубокую канаву и побежали прямо через поле. Звук мотора становился все громче.
— Я здесь пережду, Люк, — сказала Тэлли, останавливаясь на краю двора. Грузовичок был уже почти рядом. — А ты беги к заднему крыльцу и пробирайся к себе. А я подожду, пока они не уйдут в дом. Давай, быстро!
Я побежал дальше и обогнул угол дома как раз в тот момент, когда пикап въехал во двор. Я беззвучно прокрался в кухню, а потом и в комнату Рики, схватил подушку и свернулся прямо на полу, возле окна. Я слишком перемазался и вспотел, чтобы ложиться в кровать. Я молился, чтобы они все оказались слишком усталыми и не стали проверять, как я сплю.
От них почти не было шума, когда они заходили на кухню. Разговаривая шепотом, они разулись. В мою комнату упал узкий луч света. Их тени пересекали его, но никто не заглянул к маленькому Люку. Через несколько минут они улеглись, и в доме все затихло. Я хотел подождать несколько минут, а потом пробраться в кухню и протереть лицо и руки мокрой тряпкой. А потом забраться в постель и уснуть навсегда. Если меня при этом услышат, я просто скажу, что это они меня разбудили, когда вернулись.
Разработка этого плана была последним, что я запомнил, прежде чем погрузиться в глубокий сон.
Глава 17
Не знаю, сколько я проспал, но ощущение было такое, что всего несколько минут. Надо мной, стоя на коленях, склонился Паппи: он спрашивал, почему это я сплю на полу. Я попытался ответить, но ничего не получилось. Я был буквально парализован от усталости.
— Проснулись пока только мы с тобой, — сообщил Паппи. — Остальные все еще спят. — Голос его прямо-таки сочился презрением.
Все еще не в состоянии произнести ни слова, я потащился за ним на кухню, где уже был готов кофе. Мы в молчании поели хлебцев с сорго. Паппи, ясное дело, был раздражен: он рассчитывал на полный завтрак. И еще он злился, что Бабка и мои родители все еще спят вместо того, чтобы готовиться к выходу в поле.
— Эта девчонка Летчеров нынче ночью родила, — сообщил он, вытирая губы. Эта девчонка Летчеров и ее ребенок сорвали нам полевые работы, наш завтрак, и Паппи едва сдерживал свой гнев.
— Родила? — переспросил я, стараясь выглядеть удивленным.
— Ну да, только вот они так и не выяснили, кто отец.
— Не выяснили?
— Нет. Хотят все это в тайне сохранить, ну и ладно, так что ты никому не говори об этом.
— Хорошо, сэр.
— Поторопись. Уже надо ехать.
— А они когда вернулись?
— Около трех.
Он пошел заводить трактор. Я убрал посуду в раковину и зашел взглянуть на родителей. Они спали мертвым сном; слышно было их глубокое дыхание. Мне хотелось сбросить сапоги и забраться к ним в постель и заснуть на целую неделю. Но вместо этого я потащился во двор. Солнце едва поднялось над кронами деревьев. Вдали виднелись силуэты мексиканцев, направлявшихся в поле.
Со стороны переднего двора подходили Спруилы. Тэлли видно не было. Я спросил у Бо и он ответил, что она плохо себя чувствует. Может, расстройство желудка. Паппи услышал, и его раздражение выросло еще на градус. Еще один работничек в постели, а не в поле...
А я мог думать только об одном: почему это мне не пришло в голову заболеть расстройством желудка?
Мы проехали с четверть мили до того места, где стоял прицеп, наполовину заполненный собранным хлопком, возвышаясь как монумент посреди ровного поля и призывая нас к тяжким трудам на целый день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62