Рядом стояла очень молоденькая дамочка, облаченная в экономный купальник ядовито-желтого цвета. И была эта дамочка того… именно из той породы что так нравилась Ивану: длинноногая, большеглазая, упругая во всех положенных местах и вся из себя такая холеная — короче, чудо как хороша! Вот только цветную повязку натянула на правую ногу — это несколько портило впечатление.
— Бандиты не рисуют, — продолжила она свою мысль. — Папка сказал, что у нас гость, племянник дяди Саши… Но кто ты конкретно — не сказал.
— «Конкретно» я никто, — усмехнулся Иван. «Дядя» предупредил его, что у Леши имеется взбалмошная и непредсказуемая дочка, к которой категорически не рекомендуется подходить на пушечный выстрел. Якобы у нее какой-то там физический недостаток и Леша бережет ее пуще глаза. Может, в общем, моментом голову оторвать. Голова в принципе Ивану была нужна, но дамочка дюже понравилась…
— Сразу видно, что бандитская дочь, — пошутил Иван. — «Конкретно»!
Барышням совсем необязательно заимствовать словечки из донного лексикона.
Барышням приличествует вести себя чопорно и томно, дабы не прослыть ветреной натурой и не уронить достоинство… И почему это ты решила, что я не из братвы?
Может, я просто бандит, который любит рисовать?
— У них на это нет времени, — мудро заметила барышня, глядя на Ивана с явным любопытством. — Так что… А ты всегда так выражовываешься или это передо мной копытом бьешь?
— Бью, — честно признался Иван. — Вообще-то я из деревни — грубый и неотесанный. Нахватался вершков — вот и пытаюсь блеснуть перед прекрасной дамой…
— Познакомимся? — Барышня взяла в руки альбом и перелистнула страницу. — О! Неплохо, неплохо… Так что — насчет познакомиться?
— Боюсь, — откровенно признался Иван, тыча большим пальцем за спину. — Там в кустах сидят четыре дегенерата — они моментом настучат твоему папашке. А меня дядя предупредил, — но, уловив в глазах собеседницы плохо скрытое разочарование, он тут же дал задний ход:
— Да шутка, что ты, прям…
Иван Андреев. Офицер спецназа. Heудавшийся, правда, дальше капитана не вылез. А также неудавшийся художник. И вообще — неудачник. Довольна?
— Ага, довольна. — Барышня вернула альбом и представилась в свою очередь ему в тон:
— Аленка. Бандитская дочка. Студентка. Будущее светило психиатрии. Инвалид. — Умственного труда? — подхватил Иван, лукаво прищурившись. — Понятное дело в принципе. Сам в свое время грыз гранит науки… От сессии к сессии спишь, а потом две недели забиваешь голову всякой казуистикой… У меня была одна знакомая курсистка — так свихнулась, бедолага, аккурат после сессии.
В общем, сочувствую… Третий курс, полагаю — не так ли?
— Уже четвертый. И сессию я сдала, вчера был последний экзамен.
Теперь вот каникулы. — Она сделала неопределенный жест рукой в сторону реки и тихо добавила:
— И вот что… Я не умственного труда инвалид. Я просто инвалид.
Разницу улавливаешь?
— Улавливаю, — кивнул обалдевший Иван. — Но не вижу… В чем инвалидность? Наблюдаю перед собой наисимпатичнейшую дивчину… Или у меня со зрением нелады…
— У меня коленный протез, — слегка зарделась девушка, указав на правую ногу с повязкой. — Чашечки нет. Хромаю безбожно. Да и шрамы там. Папка все собирается свезти меня в Европу, пластику сделать — да все как-то недосуг…
— И только-то? — почему-то с облегчением усмехнулся Иван. — Я-то думал, действительно что серьезное…
— А это что — несерьезное?! — гневно сверкнула глазами Аленка. — Да ты понимаешь, что это такое — жить хромоножкой?!
— У меня одному приятелю обе ноги оторвало, — сказал Иван, бросая в воду камешек, обнаруженный в песке. — Так ничего — живет себе, в ус не дует.
Днем работает в фирме, вечером любит жену, да еще умудряется налево хаживать — скандалы как по расписанию, минимум раз в месяц…
— Твой приятель — мужик, — тяжело вздохнула Аленка. — Мужикам без разницы. А я женщина. Женщинам должны быть присущи грация, легкость, воздушность, если хочешь — чтобы понравиться привлекшему ее внимание мужчине.
Женщину ведь с первого взгляда оценивают по походке — от того, как она движется, зависит очень многое, если вообще не все. А как быть хромоножке?
Тьфу! Да что там — посмотри сам. — Она вдруг закусила губу и рванула с места — заковыляла по пляжу, приволакивая правую ногу, которая практически не гнулась.
Описав круг, с вызовом остановилась против Ивана и язвительно потребовала:
— А ну, художник, оцени! Легкость, грация, воздушность… Ну? Только не ври, не надо… Что ты испытываешь, глядя, как ковыляет хромоножка?
— Испытываю, испытываю… — Неожиданно для себя он растерялся.
Господи, ну что тут можно испытывать! Сострадание и жалость. Такая симпатичная девчонка — и такая чудовищная несправедливость! Ладно, была бы выходцем из трущоб — там на это дело никто не обращает внимания. А тут — можно сказать, сливки общества. Каково ей будет где-нибудь на званом балу, в потрясном наряде за пару сотен штук баксов — скорбно ковылять меж блестящих кавалеров и изнеженных капризных дам?..
— Не обидишься? — Он скорчил страдальческую гримасу. — Если действительно правду скажу?
— Говори. — Она презрительно фыркнула. — Чего обижаться — я и так знаю…
Иван поманил барышню пальчиком. Она склонилась к нему, и он, слегка приподнявшись, прошептал ей прямо в розовое ушко:
— Испытываю… непреодолимое желание разорвать в клочья твои желтые плавки, завалить прямо здесь, на пляжу, и засадить так, чтобы ноги судорогой свело. А потом драть тебя до вечера — пока не посинеешь…
Ух-х-х-х!!!
Шлеп! Аленка залепила ему звонкую пощечину, покраснела, как пожарный щит, и растерянно произнесла в нос:
— Дурак! Ты че… совсем дурак?
— Не совсем, — блаженно улыбнулся Иван, потирая мгновенно загоревшуюся щеку. — Так — местами… Но ты же обещала не обижаться. Почему-то все девушки, которые мне нравятся, страшные вруньи. Вот и ты тоже…
— Чудной ты! — Аленка уселась перед ним на песок, бережно отставляя в сторону правую ногу и глядя на собеседника с возрастающим интересом. — Я таких еще не встречала. Художники что — все такие странные?
— В чем странность? — искренне удивился Иван. — Стоит сказать человеку правду, как он тут же начинает к тебе относиться по-другому… И вот что: ты так не сиди. Я же ничего не сочиняю — ты мне действительно нравишься все больше с каждой секундой. Села тут в откровенной позе и издевается над мужиком! Я, между прочим, в таком состоянии вполне могу глупость совершить. Вот пойду сейчас в кустики — якобы пописать, завалю поочередно дебилов, а потом изнасилую тебя прямо не пляже… Тебя такой вариант устраивает?
Сделав круглые глаза, девушка поспешно поменяла позу и, повернувшись к Ивану боком, задорно попросила:
— Скажи еще что-нибудь?! Честное слово, со мной так никто никогда в жизни не разговаривал. Скажи?
— Я думаю! — усмехнулся Иван. — Попробовал бы кто так с тобой поговорить! Папка моментом головенку открутит… А вообще — на сегодня глупостей хватит. Давай лучше пока разойдемся — как-нибудь потом поболтаем. Мы с тобой и так превысили лимит приличия. — Он снова потыкал пальцем за плечо:
— Эти папке настучат — будет нам на орехи. А я не желаю, чтобы кто-то прервал наши отношения в самом начале… Хотелось бы еще маленько пообщаться — в более непринужденной обстановке.
— Точно, — неожиданно озаботилась Аленка, неловко вставая и отряхивая песок. — Давай встретимся в более непринужденной обстановке… Часов в пять папка приедет обедать, потом укатит до ночи. Ты, как стемнеет, приходи в подвал. Только так, чтобы дебилы не заметили. Придешь?
— В подвал? — Иван удивился. — У тебя что, в этих хоромах своей комнаты нет?
— Я живу в другой половине, — объяснила она. — Тебе придется спуститься из спальни в зал, пройти по коридору и подняться ко мне. А эти следят — двое всегда дежурят в коридоре. Они заметят любого, кто выйдет из дома или захочет перейти из половины в половину. И во дворе следят три пары. Муха не пролетит! А из твоей спальни можно тихонько спуститься в кухню — там есть второй вход в подвал. Правда, дверь заперта, но у меня есть ключ — как стемнеет, я ее открою. Придешь?
— А первый вход, стало быть, на твоей половине, — заключил Иван.
Аленка кивнула. — Однако в подвалах с прекрасными дамами я еще ни разу не встречался…
— У нас там маленький спортзал и сауна, — сообщила Аленка. — Зимой папка с корешами там в бильярд гоняют. А сейчас бильярд на веранде, так что никто лишний туда не припрется… Или боишься?
— Если мне назначает свидание такая леди и я заведомо уверен, что после оного свидания меня непременно кастрируют, — я все равно пойду, — зловещим шепотом произнес Иван. — Как стемнеет, буду на месте, сударыня, не сомневайтесь! А сейчас — уматывайте-ка отсюда, пока дегенераты не переполошились. — Он расположил на коленях альбом и углубился в эскиз, стараясь не смотреть, как «леди» ковыляет с пляжа…
После полудня облака, как и ожидалось, превратились в тучи, ветер утих, и в воздухе ощутимо зависла перспектива надвигающейся грозы. Часам к четырем приехал Вовец и позвал Ивана обедать. «Дяди Саши» не было, Вовец лаконично сообщил, что он занят — решает Ивановы проблемы. Аленка к обеду не вышла, а поскольку стол накрыли на две персоны, Иван сделал вывод, что отец и дочь живут обособленной жизнью, стараясь не задевать друг друга…
Темнеть начало часов в восемь — сгустившиеся тучи приблизили сумерки. К девяти во дворе усадьбы царил уже вполне приличный полумрак, начал потихоньку накрапывать дождь и заметно похолодало. Выглянув в окно, Иван заметил, что дегенераты попрятались от дождя кто куда, оценил это как добрый знак и потихоньку выскользнул из комнаты.
Крадучись, как нашкодивший котяра, наш парень спустился в кухню, быстренько нашел дверь в подвал и с сильно бьющимся сердцем оную толкнул.
Вообще-то имелось вполне справедливое опасение, что дверь окажется запертой — Аленка могла трактовать понятие «как стемнеет» буквально. И оно подтвердилось: дверь не открылась.
«Как стемнеет — будем брать», — решил Иван, нервно усмехнувшись.
Вообще-то до сего момента он воспринимал женщин исключительно в утилитарном аспекте. Не более чем удобный объект для снятия физиологического и эмоционального напряжения, — хотя подчас попадались такие лапочки, что можно было без оглядки жениться и томно прозябать всю жизнь под каблуком. К слову сказать, эти лапочки потом оказывались такими стервами, что хоть стой хоть падай…
Но вот сейчас он страшно волновался. И вовсе не потому, что дегенераты могли застукать в любой момент. Эта хромоножка понравилась суровому воину не только как агрегат для плотских утех. Когда она ковыляла с пляжа, он не выдержал и бросил вслед короткий взгляд. И пропал. Безысходно щемящее чувство охватило его, ничем не объяснимая тревога и непреодолимое желание схватить это существо в охапку, никогда не отпускать и защитить от всех превратностей сурового мира. Знаете, такое, наверно, бывает с каждым здоровым самцом, стремительно галопирующим по жизни и без оглядки оставляющим позади без боя сдавшиеся бастионы. Посмотрел разок в спину — и влип по самые уши…
— Как стемнеет, будем брать, — с каким-то разочарованием повторил он вслух, отступая от двери и прислушиваясь — нужно было по-быстрому возвращаться наверх.
В этот момент в замке щелкнул проворачиваемый ключ — дверь медленно приотворилась, и в образовавшемся пространстве показалось Аленкино личико.
— А… гхм-кхм, — смутился Иван. — А я уже тут — вот… Биополя, значит, того, — совпадают…
— Пошли, — тихо приказала девушка, пропуская его вниз, заперла дверь и, ухватив за локоть, потащила за собой.
В этом подвале было очень даже недурственно. Из окон, на три четверти утопленных в землю и забранных в бетонные короба, струился призрачный свет уходящего вечера, пока еще позволявший рассмотреть детали интерьера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72